Фельдшер скорой
Шрифт:
– В качестве больного?
– Да, нам будет полезен взгляд с противоположной стороны. Пока все выглядит так, что на разных этапах язвы придется применять разное лечение.
– Я подумаю… – Лебензон замялся, посмотрел на Каверина. Тот пожал плечами – явно не был против. – Характеристику мы тебе дадим. Если хочешь, я и в институт позвоню. Пересекались с твоим деканом как-то.
– Хочу, – покивал я. Поддержка подстанции не будет лишней.
Но больше я ничего не просил. Мне важнее, чтобы за Лебензоном и Кавериным продолжал висеть должок – мало ли как жизнь повернется, на скорой никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. История с ботулизмом была тому примером.
Вернувшись домой, я решил проверить межгород на новом номере и заказал звонок в Орел. Поговорил с матерью, узнал последние новости. Они не радовали. В стране нарастали проблемы с продуктами, в городе начались перебои с мясом, маслом. За ними выстраивались длинные очереди, которые часто заканчивались тем, что дефицита на всех не хватало. В районе прошло несколько военных похорон афганцев, причем погибшие прибыли на Родину в запаянных гробах. Ходили слухи, что местные партизаны расстреляли из засады конвой, ребята просто сгорели заживо в бензовозах.
– Мой дурак ругается на призывников, – вздохнула мама в трубке. – Дескать, в их годы такого не было, воевали как надо. А как надо-то? Сколько положили в прошлую войну? Миллионы погибли. И что? Сейчас также давай? И зачем нам этот Афганистан?
Риторические вопросы, на которые нет ответа.
– А потом что? Ребятки приедут из этого Афганистана злые, обученные убивать. Что они тут устроят? – продолжала причитать мама.
– Ничего не устроят. Фронтовики же после войны Сталина не скинули.
– Так без него же победы бы не было!
Вступать в опасные дискуссии по телефону я посчитал излишним: а ну как новый номер мои любимые опера из гаража поставили на прослушку? Быстро свернул разговор. Даже не сказал, что собираюсь в Вену. Недельное отсутствие никто и не заметит.
Про выездную комиссию для поездки за пределы нашей родины я не знал почти ничего. То, что было в фильмах и книгах, могло не соответствовать действительности вообще. Кто знает об этом лучше всех? Конечно же, тот, кто проходил это сам. Морозов толком ничего не сообщил. Поездки по странам народной демократии, всяким Болгариям с Польшами – не в счет. Это соцстраны. Да и не особо там зверствовали, так, задали пару вопросов про первого секретаря компартии, и все. Переносить опыт на капстраны автоматически не стоит – это Игорь Александрович сказал. Но у меня есть хороший знакомый – Николай Евгеньевич Шишкин, который по этим самым заграницам ездит в разы чаще, чем простой слесарь с завода «Серп и молот» – на рыбалку.
Позвонил Шишкину на работу. Без успеха. Вечером домой – Анна Игнатьевна сухо ответила: «Еще не приехал». На следующий день выловил только. Тему беседы обозначать не стал, напросился на визит. Благое дело, пропуск у меня есть, выданный еще в начале эксперимента с самозаражением, а коль скоро мероприятие не кончилось, так и отбирать его пока не стали. Зашел в кулинарию, купил пирожных к чаю. Даже если чаепития не удостоюсь, так все равно не с пустыми руками пришел.
– Выездная комиссия у вас будет в Институте питания, – просвещал меня Шишкин.
Он сидел за столом в своем кабинете, на столе горкой лежали истории. Проверять, наверное, принесли. В одной руке профессор держал кружку с чаем, а второй он воспроизводил дирижерские жесты, держа вместо палочки то самое пирожное. К месту вкусняшки пришлись.
– А спрашивать что будут? К чему готовиться? – поинтересовался я.
– А кто его знает, – дипломатично ответил Николай Евгеньевич. – По идее, особо зверствовать не должны. Вы же не туристами едете, а в командировку. Стандартные вопросы про компартию, газету. Инструктаж потом будет – да, утомительный. В первый раз все-таки в капстрану едете. Ну и на месте присматривать за вами плотно будут. За тобой – особенно. У тебя семьи нет, престижной работы – тоже. Вдруг поддашься на провокации и махнешь через ограждение. В любом случае не вздумай там какой-нибудь журнальчик эмигрантский с собой притащить, «Грани» или «Посев» какой-нибудь. Да и вообще первую поездку потерпеть лучше, без выкрутасов. А то потом и в Болгарию не выпустят, хоть ты что придумай.
Короче, единственное, что я вынес из этой беседы – захотят, так выпустят, а нет, то ты можешь рассказывать биографию товарища Франца Мури во всех подробностях и потрясать собранием сочинений Эльфриды Елинек или подшивкой «Фольксштимме», толку никакого не будет. А советы насчет эмигрантской прессы мне и давать не надо. Что там хорошего печатали до крушения Союза, я и так давно прочитал. Да и сознание, что в этом их НТС больше половины во время войны немцам сапоги лизали, вызывает чувство брезгливости, не более. Опять же, голимая пропаганда. Было бы из-за чего биографию себе портить.
Перед комиссией я чин по чину сходил в деканат, предупредил о грядущем отсутствии по уважительной причине. Случившийся на месте декан даже пожелал всего хорошего. Вот ведь жопа: видные ученые дрожат от осознания, что какая-то вошь из партийных органов может им жизнь попортить и не пустить за границу отстаивать интересы своей страны. Что с того, если там кто-то выпьет лишку или книжку не ту купит? Советская власть рухнет в одночасье?
Оделся я скромно, во все отечественное. Приехал загодя, зашел к Афине Степановне, поболтали немного. За время нашего общения та почти чопорная дама, которую я увидел в нашу первую встречу, куда-то пропала. Вместо нее теперь в моей жизни присутствовала острая на язык прагматичная женщина, которая даже какое-то подобие симпатии ко мне испытывала.
Вроде никакого страха предстоящее мероприятие не вызывало. Не то моя самоуверенность сыграла роль, не то предостережения Шишкина, которые намекали, что вопрос практически решенный и пора уже думать, на что потратить скудные суточные и какие консервы с гречкой лучше брать с собой.
Морозов отстрелялся первым, причем довольно быстро. Минут пять – и он вышел спокойный и уверенный в результате. То же самое случилось и с остальными членами делегации. Как под копирку: вызвали, зашел, несколько минут – вышел.
Я оказался последним. Крайним, если говорить на сленге суеверных летунов и альпинистов. Зашел. В комнате находилась куча народу – пятеро разновозрастных мужчин и четыре, соответственно, дамы. Женщины вызывали подозрение, что клонирование человека – дело давно освоенное и поставленное на поток. Все они были одного возраста, все с прическами типа «прощай молодость» и даже одинаковыми размерами одежды – пятьдесят восьмой, не меньше. Отличались они только цветом платьев фасончика «навстречу решениям ХХ съезда партии».