Феллах
Шрифт:
— Прежде чем приступить к любому делу, надо прочитать молитву! — выкрикнул шейх Талба. — Забудем старые обиды и распри и воздадим хвалу аллаху и святому пророку.
Нестройными голосами несколько человек вслед за шейхом начали читать «Фатиху». И тут раздался голос Салема:
— Что же это получается? Нас бьют и призывают не помнить зла! Прощать кровопийцам! Ну нет, никогда! Бороться надо! А мы только болтаем попусту! Овец с волком не помирить. Пустое это дело!
— То, что Ризк волк, для нас не новость! Но мы не овцы! — крикнул Бухейри.
— Ризк-бей,
— Молитвой спора не разрешишь! — выкрикнул Абдель-Вахид, старший из учеников уездной школы. — Неужели вы, земляки, не понимаете, что наш спор — это проявление жестокой борьбы, борьбы не на жизнь, а на смерть, которая идет сейчас повсеместно. Это не просто потасовка, это классовая борьба. Ее нельзя разрешить чтением молитвы, хотя бы мы стали читать весь Коран целиком. В этой борьбе враги народа используют все методы, не брезгуют никакими средствами…
Кто-то из феллахов попросил объяснить, что такое классовая борьба. Абдель-Вахид собрался уже было прочитать лекцию на эту тему, как в зале появился Хиляль. Вновь послышались смешки в его адрес. Но Хиляль с важным видом, исполненным достоинства, пробирался сквозь толпу, прямо к председательскому столу. Поднявшись на подмостки, он широким рукавом галабеи вытер потное лицо, на котором уже не осталось и следов косметики, и громогласно объявил:
— Я только что звонил в город по телефону и сообщил начальнику полиции, что у нас в деревне проходят выборы. Так, на всякий случай. Чтобы потом не говорили нам: а кто вам разрешил проводить собрание?
— Правильно сделал! — одобрил Абдель-Азим. — Наше собрание не должно превращаться в пустую говорильню. Раз мы решили провести выборы, так давайте об этом и говорить. А то тут уже раздаются голоса, чтобы мы помирились и полюбовно разошлись! Но с кем нас хотят помирить? С нашими врагами? Неужели вам недостаточно нашего горького опыта? Неужели каждому обязательно надо попасть в тюрьму, чтобы поумнеть? Так давайте же не будем топтаться на месте! Социализм — это наше кровное дело. Именно нам предстоит воплотить его в жизнь. А раз так, мы сами должны расчистить путь для его победы! Слушайте меня внимательно, уважаемые односельчане!.. Перейдем от слов к делу: приступим к голосованию. Если большинство будет согласно, сразу же примем и решение. Кто за то, чтобы Ризк остался председателем кооператива и секретарем комитета, прошу поднять вверх палец!
В зале воцарилась тишина. Осмотревшись по сторонам, Тауфик первым поднял палец. Шейх Талба тоже было поднял палец, но потом, покачав головой, опустил. Да еще в заднем ряду, где сидели «чужаки», приезжавшие в деревню только по выходным дням, кто-то несмело поднял палец, но под грозными взглядами своих товарищей вынужден был его опустить.
— Это что же — бунт? — в бессильном бешенстве прорычал Ризк. — Председатель собрания я. Никто другой из имеет права ставить вопрос на голосование. Так выборы не проводят. Вы что, забыли, кто я такой? И кооператив,
Ризк, как раненый зверь, напролом бросился к выходу. Толпа раскололась. Феллахи, провожая его косыми взглядами, молча расступались перед ним. Кто-то нечаянно задел висевший на стене лозунг, и тот упал. Ризк, споткнувшись, в бешенстве стал топтать его ногами. Он уже не мог сдерживать себя. Он шел, никого и ничего не видя перед собой, с выпученными, налитыми кровью глазами, с перекошенным от злости лицом, по которому катились крупные капли пота. Вся неуемная злоба и ненависть, которую он питал к феллахам, казалось, отразилась на его лице.
— Что это с ним — как с цепи сорвался! — бросил ему вдогонку Салем.
— Поберегитесь! Еще чего доброго укусит! — крикнул Бухейри.
— Ничего, если бросится, скрутим! У нас Хиляль в одиночку задушил волка, а все вместе мы как-нибудь да справимся с этим псом! — засмеялся кто-то из феллахов. — Видели, какой хозяин нашелся! Всю деревню, говорит, держу в кулаке!
— А мы разжали его кулак! — отозвался другой феллах.
Вслед за Ризком из зала выскочил Тауфик. Он бежал за ним трусцой.
— Ваша честь, уважаемый бей… Не расстраивайтесь! Вы как были, так и остались самым главным у нас в деревне. Зачем вы ушли? Вернитесь!
Резко остановившись, Ризк повернулся к Тауфику и изо всех сил дал ему звонкую пощечину.
— Пошел прочь, мерзавец! Возвращайся к этим собакам, собачий сын!..
После ухода Ризка в зале наступило оживление. Послышались шутки, смех.
— Видали, как наш Ризк-бей драпанул — только пятки засверкали! Посмотрите, не забыл ли он под столом свои туфли? Может, босиком побежал? — задыхаясь от смеха, под общий хохот выкрикнул Салем. — Даже забыл прочитать молитву!
— А еще нас приглашал помолиться вместе с ним, — подхватил Абдель-Вахид. — Недаром он так уговаривал нас отказаться от выборов. Знал, что провалится.
Разбившись на небольшие кучки, феллахи продолжали обсуждать происшедшее событие. Но вот снова поднялся Абдель-Максуд.
— Дорогие граждане, феллахи! — громко произнес он. Все затихли. — Я буду продолжать! Чтобы все было законно, нам следует решить вопрос о перевыборах. Кто за переизбрание правления кооператива и руководства комитета АСС, прошу поднять руки.
Последние слова Абдель-Максуд произнес на одном выдохе; внутренне собравшись и расправив широкие плечи, он сделал шаг вперед, будто готовился к решающей атаке.
Считать ему не пришлось. Все, кто сидел в зале и стоял в проходах, дружно подняли руки. Кто-то зааплодировал. Из дальнего угла, где тесной кучкой толпились студенты и ученики старших классов, послышались выкрики: «До-лой Ризка! Долой его прав-ле-ние!.. Долой его комитет!»
— Итак, предложение о перевыборах принято единогласно, — подытожил Абдель-Азим, пытаясь восстановить тишину.