Феллах

аш-Шаркави Абдаррахман

Я с трудом пробивался через толпу людей, взбудораженных ожиданием чего-то необычного. На небольшом возвышении стоял длинный стол. За ним сидели Абдель-Максуд, Абдель-Азим, Райан, Ризк и другие члены правления. Ризк занимал самое почетное место — в центре. Он держался спокойно и уверенно. Заметив меня в толпе, радушно улыбнулся и жестами стал приглашать в президиум, указывая на свободный стул. Но я, поблагодарив его кивком головы, отказался. Я решил остаться в толпе, среди этих людей, стоявших плотно плечо к плечу. Мне давно хотелось ощутить себя их частицей. Смешаться с ними. Почувствовать себя равным среди равных. Ведь я так долго жил в отрыве от них! И сейчас я ничем не хочу выделяться. Но меня во что бы то ни стало пытались усадить. Один,

толкая своего соседа и отодвигаясь, освобождал для меня место рядом с собой, другой тянул меня, уступая свое место, кто-то предлагал принести мне стул. Я ощутил неловкость при мысли, что причиняю всем беспокойство, но садиться не хотел. Почему я должен быть на привилегированном положении? Какие у меня заслуги перед этими людьми? Неужели все это происходит только потому, что я живу в городе и пользуюсь благами, которых они лишены?

И я решительно остался стоять в проходе, плотно стиснутый со всех сторон феллахами. Мне было радостно сознавать, что я растворился в их толпе. Но в то же время я оставался для них чужим. Я ощущал на себе взгляды соседей, которые украдкой поглядывали на меня, как бы изучая и оценивая. В их взглядах не было ни любви, ни ненависти, а лишь интерес и любопытство. На своего брата феллаха они так не смотрят. Я знаю этих людей уже много лет, но никогда раньше они не рассматривали меня так пристально. Меня разглядывали, как будто видели впервые. Может, из-за того, что я здесь давно не был. Я для них человек из города, значит, разделяю ответственность за те страдания и муки, которые город принес этим людям. Сколько горя хлебнули совсем недавно мои земляки в тюрьме! А ведь эта тюрьма — в городе, где я живу. Так что не мне удивляться той пропасти, которая пролегла между нами. Даже в глазах Абдель-Азима я не замечал прежней приветливости и теплоты…

Собрание открыл Ризк. Голос у него был глухой, сиплый. Он говорил медленно, спокойно, пересыпая свою речь шутками, явно стараясь расположить к себе членов кооператива. У него был вид радушного хозяина, принимающего долгожданных гостей. Феллахи смотрели на него во все глаза, слушали, не проронив ни слова. Ризк вежливо попросил тех, кто стоял у стены, отойти в сторону, чтобы всем были видны портреты Насера и других руководителей страны, а также отдельные высказывания президента. Внезапно он замолчал и, выйдя из-за стола, направился в гущу толпы. Феллахи расступились. Он приблизился ко мне и опять тихо, но настойчиво стал приглашать меня в президиум. Похоже, мой разговор с Фархатом не прошел бесследно, подумал я. Очевидно, Ризк внял советам брата и старается теперь быть вежливым и предупредительным. Услышав мой решительный отказ, он испытующе посмотрел на меня, как бы стараясь понять причину моего упрямства, затем резко повернулся и отправился на председательское место.

Окинув зал хозяйским оком, он задержал взгляд на Тауфике, который по своему обыкновению, энергично жестикулируя, отчитывал стоящих рядом с ним феллахов.

— Эй, Тауфик! — окликнул его Ризк. — Ты что там размахался? К людям надо относиться с уважением… Разговаривать вежливо… А ты чуть что — пускаешь в ход руки. Забыл, в какое время живешь? Ведь ты член социалистического союза. А это тебя должно ко многому обязывать. Для чего на стенах развешаны плакаты и лозунги? Это призывы президента. Они касаются нас всех… Умерь свой пыл, а то я помогу тебе остудить голову!

В зале установилась напряженная тишина. Тауфик притих, покосившись на висевший над его головой лозунг.

— Вот-вот, почитай! — подал голос Райан. — А то лозунги висят, но, видно, до многих еще не доходит их смысл. Революционные лозунги существуют для того, чтобы их понимали, а не для того, чтобы обклеивали ими стены!

Райан произнес эти слова с раздражением, бросил вызывающий взгляд на Ризка, а затем, как бы ища поддержки, посмотрел на Абдель-Максуда и Абдель-Азима. Чувствовалось, ему не терпится ринуться в бой.

— Да, вы правы! — невозмутимо сказал Ризк, повернувшись к Райану. — Клянусь аллахом,

устаз Райан, я всегда преклонялся перед вашим умом. И сейчас я хочу поговорить о смысле этих лозунгов. Я обращаюсь к вам, мои братья и земляки, не только как председатель кооператива и секретарь комитета социалистического союза. Я хочу говорить с вами откровенно, как феллах с феллахами. Мы живем здесь как одна семья, душа в душу, в мире и согласии. В трудную минуту каждый готов прийти друг другу на помощь. Помните, как мой покойный отец, старый бей, защищал каждого из вас перед эмиром? Недаром вся деревня плакала, когда провожала своего благодетеля в последний путь. После его смерти мы все словно осиротели!..

«Ишь, куда гнет! — подумал я. — Покойного отца призвал на помощь. — Да, отец Ризка, о котором он сейчас вспомнил, был в самом деле хорошим человеком, не чета Ризку. Он всегда защищал простых феллахов. Стоило эмиру обидеть кого-нибудь из нашей деревни, как старый бей тут же отправлялся в уездный город, а если надо, то и в Каир, поднимал шум, боролся с произволом эмира. Писал в газеты, обращался к властям, спорил, доказывал, сражался до тех пор, пока ему не удавалось добиться справедливости. Поэтому его в деревне до сих пор вспоминают добрым словом. В отличие от Ризка он не обманывал феллахов, не грабил их. И уж никогда не позволял себе наказывать кого-либо плетью. Хотя в то время у феллахов не было ни земли, ни прав. А Ризк не только избил до полусмерти Салема, но и запрятал в тюрьму своих односельчан, когда они попытались поднять голос против него.

В старые времена люди уважали отца Ризка, и по сравнению с другими эксплуататорами — эмиром и крупными феодалами — он казался им ангелом. Но Ризк превзошел в жестокости и подлости даже эмира. Сколько бед и мук натерпелись от него люди! Видимо, немало хлебнули они горя, если теперь, когда революция предоставила им свободу и землю, как о золотом времени вспоминают о годах батрачества у отца Ризка. Ризк и ему подобные издеваются над свободой феллахов. Они бессовестно грабят народ, эксплуатируют, убивая в нем веру в свободу и социализм. Прикрываясь социалистическими лозунгами, они пытаются опорочить все лучшее, что несет человеку социализм, Развеять его мечты о свободе, подорвать веру в свои силы, унизить и растоптать его достоинство. Разглагольствуя о социализме, Ризк и его приспешник Исмаил плюют в души людей, сеют страх в их сердцах, пробуждая в них ненависть и злобу. Они достойны самого сурового наказания. И вот сейчас Ризк расточает улыбки, как артист на эстраде. Ему не удалось сломить борцов. Они еще скажут свое слово. Эти люди — настоящие герои. И таких, как они, много. Только мы их не замечаем.

Мы радуемся жизни, восхищаемся солнечными закатами, наслаждаемся ночной прохладой, вдыхаем аромат цветов, любим женщин, играем с детьми, читаем книги, спорим об искусстве, с замиранием сердца слушаем музыку Бетховена и стихи Шекспира, мечтаем о встрече с настоящими людьми, нередко не подозревая, что они рядом с нами и порой, может быть, нуждаются в нашей помощи.

Как это несправедливо! Что скажут потомки, узнав о нашей близорукости?..»

Мои размышления были прерваны внезапно, толчком в бок.

— Ты только посмотри, — с трудом сдерживая смех, шепнула мне Инсаф. — Взгляни на нашего Хиляля Волкодава! Каков? Расфуфырился, надушился, будто артист какой. Я и в Каире таких не видела. Да он, никак, и кремом намазался! А может, и губы подкрасил? — Не удержавшись, Инсаф прыснула. Стоявшие рядом с ней женщины засмеялись. Хиляль, смутившись, стал протискиваться к выходу, яростно работая локтями и бормоча что-то себе под нос. Люди оживились, послышались веселые реплики и смешки.

Ризк терпеливо ждал, пока феллахи утихомирятся. Он давал им вволю нашуметься и посмеяться. Пусть люди повеселятся, он подождет. Стараясь сохранять спокойствие, он по-прежнему играл роль добродушного и приветливого хозяина. Но судя по тому, как ходили ходуном желваки и постукивали по столу пальцы, роль эта давалась ему нелегко.