Фенёк
Шрифт:
Сергей смотрел на грудь, на выглядывающее вызывающее кружево, он почувствовал соблазнительную мягкость своей грудью, через ткань рубашки, и дыхание у уха.
— Я хочу кое-что пояснить, — Алёна нагнулась ещё ниже, руки Сергея автоматически легли на попку, оказавшуюся упругой, пальцы, помимо воли, сжали ягодицы, и мужчина откинул голову на кресло, ощущая резкий прилив желания, какого-то животного вожделения. У него не было женщины полтора года, и сейчас организм просто требовал завалить эту девицу на стол и сделать то, что она сама предлагает
— Хочу пояснить — на мне нет трусиков.
— Это потрясающая информация, — губы Сергея шептали, скользя по женской коже вслед за пальцами, которые расстёгивали, мяли, сжимали, — ты бывала в Галикке?
— Ресторан на выезде? — Алёна взяла руку Сергея и уверенно провела ею себе по внутренней стороне бедра. — Нет.
— Что ж, мы едем туда, — он резко встал, сам себе противореча. Ресторан? Зачем? Да эта девица не просто согласна, она настаивает, ей не нужен ресторан.
Сидя в машине, утихомирив эрекцию, Сергей посмотрел на Алёну, которая победно поглядывала на окружающий мир из окна дорогостоящей иномарки.
— Алён, зачем я тебе?
— Что? — референт не нашлась сразу, что ответить.
— Вот зачем я тебе? Я не молодой, характер у меня дерьмовый, ты уже должна была это понять… зачем?
— Что вы, — заморгала, — вы очень привлекательный мужчина.
— Импозантный?
— Да, — довольно закивала.
— То есть, за бабло ты готова потерпеть вялую потенцию или, наоборот, групповую еблю?
— Что?.. — глаза растерянно бегали, она ещё пыталась собрать крупицы своей победы, которая, как она считала, у неё в кармане.
— Знаешь, что, Алёна, — остановил машину, — езжай-ка ты домой… Если хочешь продолжать работать, вспомни, что ты в приёмной сидишь, а не в борделе.
— Вы меня уволите? — с испугом.
— Зачем же увольнять, ты меня устраиваешь, как секретарь, но трусы в следующий раз надевай.
Он показал рукой на дверь.
— Иди домой и не напоминай мне обо всём этом, если не хочешь работу потерять, — спокойно. Даже не злясь.
Через двадцать минут он стоял на лестничной площадке обычной девятиэтажки, ощущая себя, по меньшей мере, идиотом, пряча руки в карманах, поздно, уже после звонка в дверь, понимая, что надо было взять что-нибудь. Вино или цветы.
— Серёжа?
Фенек выглядела так же. Та же вуаль рыжеватых волос, янтарная крошка в зелёных глазах, острое личико.
Он сделал шаг на неё, смотря на нелепую пижаму темно-синего цвета, до ужаса не идущую Ксюше, с ужасающим, да ещё смеющимся жирафом на груди.
Ксюша отступила.
Он шагнул в квартиру.
Она шаг от Сергея.
Так дошли до кухни.
— Зачем ты пришёл?
— Я? — Сергей не знал, что сказать, сказал первое, что пришло в голову, первое, что было правдой, первое, что он знал все эти долгие месяцы, — я люблю тебя.
— Люби в другом месте.
— Не могу, там тебя нет.
— Я устала ждать тебя. Я поняла, поняла, что я никогда не буду первой, никогда
Ксюша кричала это не Сергею, нет. Она выговаривала это кафельной плитке, голландской, над столешницей кухни.
Сергей просто стоял сзади, на половину шага, на половину вздоха, и давал вырваться всем словам, обидам, слезам, тремору, крику и тихим всхлипываниям.
= 27 =
Аппетита не было…
Аксинья посмотрела в окно, на какую-то нелепо раннюю весну, и такое же раннее утро. Хотелось спать, невыносимо. Она лениво выпила кофе, больше убеждая себя в бодрящем действии кофеина, чем на самом деле ощущала. Нужно было на работу. В Москву, в душные, гудящие пробки, шумные проспекты и нехватку парковочных мест. У Ксюши не было сил бороться с этим, всю ночь она боролась со сном, который, в итоге, кажется, одержал победу, захватив её в плен, как когда-то взгляд Сергея.
Она проходила собеседование у будущего начальства, формальное. Сергей Павлович, так звали нового руководителя, если всё пройдёт успешно, зашёл в кабинет стремительно и, смотря куда-то сквозь Ксюшу, задал пару дежурных вопросов.
— Что ж, вы приняты, — он протянул руку, на которой мелькнули запонки, и посмотрел, как показалось, внимательно.
И больше она за время работы Сергея Павловича не видела, вернее, он её. Он заходил иногда в кабинет, лучезарно улыбался и раздаривал дежурные комплименты направо и налево, пока не начинал что-то тихо обсуждать с Маргаритой Павловной.
Потом им пришлось работать вместе, и Ксюша уже не могла отделаться от преследующего её взгляда, едва ли дружелюбного, скорее цепкого, но часто улыбающегося.
Как и любой женщине, ей польстило внимания интересного мужчины, которое, как показалось Ксюше, стало проскальзывать во взгляде Сергея, но определённо не в той форме, в которую оно вылилось. Самое отвратительное было не то, что её руководитель требовал минета от Аксиньи, а то, что она была готова его сделать… прямо там, у принтера. Она была готова опуститься на колени и сделать всё, что бы он ни пожелал.
Ей было стыдно…
Всё последующее время превратилось в сплошной комок борьбы и противостояния. Ксюша боролась то с Сергеем, то за Сергея. Она хотела его, боялась его, влюблялась в него.
Он был страстным и до нелепости дурацким.
Он не боялся выглядеть смешным или слабым.
Он готов был кинуть к ногам Ксюши половину мира, зацеловывать её до потери пульса, а потом брать её с такой страстью, что Ксюша не верила сама себе, что это возможно. Что это всё тот же мужчина, который двадцать минут назад щекотал её и шептал настолько нежно: «Дурёха ты, Фенечек», что марашки в удивлении прятались под лопатками.