Феномен 1825 года
Шрифт:
Совершенно уникально поведение на следствии Д. И. Завалишина, которого из-за пристрастия к авантюризму и болезненного самолюбия многие товарищи категорически отказывались считать своим единомышленником. На первом допросе ему удалось оправдаться, и он был отпущен на свободу. В марте 1826 г., когда его вновь арестовали, Завалишин ошеломил следователей заявлением о том, что он – тайный правительственный агент и вступил в Северное общество с целью установить фамилии его членов и выдать их властям. Ему не поверили, но он продолжал мистифицировать следователей и только в мае 1826 г. «раскаялся» и даже попросился в монастырь Иоанна Предтечи на Иртыше, почему-то полагая это для себя «высшей мерой наказания».
Были и менее эксцентричные, но более неприятные для следователей примеры поведения декабристов. Скажем, на вопрос: «Откуда заимствовали
61
Цит по Эйделъман H. Я. Обреченный отряд. M, 1989. С. 158
Допрашивая предварительно Н. А. Бестужева, Николай I пообещал ему прощение, если декабрист будет откровенен со следствием. «Ведь это в моей власти», – добавил император. В ответ Бестужев объяснил ему, что декабристы и боролись-то за верховенство закона, а не царской воли, поэтому воспользоваться предложением императора было бы против его убеждений. Еще больше был поражен следователь П. В. Голенищев-Кутузов (в прошлом один из убийц Павла I), когда он попробовал усовестить Н. А. Бестужева. «Скажите, капитан, – заявил следователь, – как могли вы решиться на такое гнусное покушение?» Искренне недоумевающий арестант ответил: «Я удивлен, что это вы мне говорите». [62] Бедному Голенищеву-Кутузову вообще доставалось от декабристов. Ранее Пестель в ответ на обвинение в цареубийстве заявил: «Я еще не убил ни одного царя, а между моими судьями есть цареубийцы». [63] Может быть, Николай I, отличавшийся злопамятностью, предвидел подобные эскапады со стороны декабристов и столь изощренным способом мстил одному из убийц своего отца?
62
Поджио А. В. Записки, письма Иркутск, 1989. С. 70
63
Цит. по Декабристы на поселении. M, 1957. С. 57
В общем, с противниками такого рода следствию справиться не удалось. Если воспользоваться блестящей формулой M. E. Салтыкова-Щедрина, то получится: «Я ему – резон, а он мне – фьюить!» И все же, все же… Силы были явно не равны, власть пользовалась всеми возможными приемами, чтобы выжать, выдавить из мятежников нужные сведения. «Комитет, – вспоминал Н. А. Бестужев, – употреблял все непозволительные средства: вначале обещали прощение; впоследствии, когда все было открыто и когда не для чего было щадить подсудимых, присовокупились угрозы, даже стращали пыткою. Комитет налагал дань на родственные связи, на дружбу; все хитрости и подлоги были употреблены». [64] И он же (символично, что именно несгибаемый Бестужев) совершенно о другом, а может быть, и в продолжение сказанного писал: «Попеременно все жалки, все… повергались в какое-то бессилие и утомление, которое было хуже смерти». [65]
64
Воспоминания Бестужевых. M.,Л., 1951. С. 638.
65
Там же
1 июня 1826 г. Николай I подписал манифест об учреждении Верховного уголовного суда над декабристами. В его состав вошли 72 человека: 18 членов Государственного совета (в том числе Сперанский и Мордвинов, напомним, планировавшиеся декабристами в члены Временного правления), 36 членов Сената, 3 представителя Синода (среди них двое тех, кто был вынужден бежать с Сенатской площади, не сумев уговорить мятежников сложить оружие) и 15 высших военных и гражданских чинов. Порядок заседаний суда был заимствован не то чтобы из седой старины, но и не из практики тогдашнего судопроизводства. Образцом для судей послужили политические процессы над В. Мировичем (1764) и Е. Пугачевым (1775). Поэтому в Верховном суде не были соблюдены даже нормы дореформенного судопроизводства: не проводились заседания с допросами подсудимых и вызовом свидетелей; все улики основывались на показаниях обвиняемых; подсудимые не получили последнего слова. Император лишь формально предоставил решение участи декабристов Верхов – ному уголовному суду, фактически он все определял сам.
Судьи увидели подсудимых только в момент объявления приговора 12 июля 1826 г. Сами же декабристы искренне удивлялись, не поняв, что их уже судили и осудили (все предварительное действо заняло у судей сорок дней). Дабы дать монарху возможность проявить милосердие и в то же время сурово покарать мятежников, суд приговорил 39 из них к смертной казни, 19 – к пожизненной каторге, 40 – к различным срокам каторжных работ (от 4 до 20 лет) с последующим пожизненным поселением в Сибири, 18 – к пожизненной ссылке на поселение, 9 – к разжалованию в солдаты. Показательно, что лишь один из членов Верховного суда протестовал против смертной казни: Мордвинов ссылался на указы Елизаветы Петровны и Павла I, отменявшие ее в России. Усилия суда не пропали даром – Николай I смягчил приговор, оставив смертную казнь «только» для пятерых мятежников. Даже в этом случае он неуклюже попытался переложить ответственность на других. «Я, – писал монарх матери, – отстраняю от себя всякий смертный приговор и участь этих пяти наиболее презренных предоставляю решению суда». [66]
66
Междуцарствие 1825 года и восстание декабристов в переписке и мемуарах царской семьи. С. 207.
Объявление приговора декабристам происходило 12 июля в полдень в комендантском доме Петропавловской крепости. Осужденные выслушали судей спокойно, с достоинством, чего нельзя сказать об исполнителях обряда их разжалования, состоявшегося на следующее утро. Во время этой церемонии декабристов ставили на колени и профос (лицо, выполнявшее полицейские функции в армии) ломал над ними подпиленные шпаги. Этот обряд, столь сладостный для Николая I, осужденные умудрились испортить, весело переговариваясь, шутя и даже пытаясь хором исполнить какую-то песню. Огорченный император в сердцах пожаловался матери, проявив явную необъективность. «Презренные, – писал он, – и вели себя как презренные» [67] (не прочувствовали, стало быть, торжественности момента).
67
Цит. по: Великий князь Николай Михайлович. Казнь пяти декабристов 13 июля 1826 г. и император Николай I // «Мы дышали свободой…»: Историки русского зарубежья о декабристах. М., 2001. С. 156.
После завершения обряда разжалования на кронверке Петропавловской крепости началось другое, гораздо более мрачное действо – казнь пятерых приговоренных к смерти декабристов. По сценарию, разработанному и утвержденному Николаем I, Рылеева, Каховского, Пестеля, С. Муравьева-Апостола и Бестужева– Рюмина, одетых в белые саваны и закованных в кандалы, заживо отпели в крепостной церкви. Под бой барабанов из-под их ног выбили скамейки, но трое (до сих пор нет полной ясности, кто именно) сорвались с мокрых и некачественных веревочных петель. И. Д. Якушкин передавал услышанное от кого-то, что при этом Муравьев-Апостол усмехнулся: «Бедная Россия! И повесить-то порядочно у нас не умеют!» Каховский же выругался по-русски. [68] Сорвавшихся повесили вторично. Во время процедуры казни через каждые полчаса в Царское Село, куда бежал «непричастный» к приговору Николай I, отправлялся фельдъегерь с известием о том, что все проходит спокойно.
68
Якушкин И. Д. Указ. соч. С. 153.
По поводу захоронения тел декабристов в мемуарной литературе царит полная разноголосица. Утвердилась версия о том, что их похоронили на острове Голодае, хотя поговаривали, что казненных закопали во рву Петропавловской крепости. Н. А. Рамазанов писал о существовании другого слуха, что «тела были вывезены на взморье и там брошены с привязанными к ним камнями в глубину вод». [69] Как бы то ни было, памятник пяти казненным декабристам с 1926 г. стоит на острове Голодай.
69
Русский архив. 1881. Кн. 2. № 2. С. 346
На этом, собственно, заканчивается сюжетная канва романа Д. И. Мережковского, а значит, и наиболее простая часть нашего повествования. Действительно, рассказать о событиях ноября 1825 г. – июля 1826 г. не то чтобы чрезвычайно просто, но, скорее, не слишком ново для людей, профессионально занимающихся историей общественного движения в России XIX в. А вот проникнуть в смысл идейных и нравственно-психологических исканий Дмитрия Сергеевича – задача очень не простая. Позиции автора романа столь неясны, вернее, многозначны, порой так нарочито прямолинейны, а иногда, напротив, противоречивы, что потребуется достаточно долгий и серьезный разговор для того, чтобы не столько распутать этот клубок, сколько попытаться высказать более или менее объективное мнение о нем, извлечь какие-то уроки, интересующие, хочется верить, современного читателя. Впрочем, обо всем по порядку.