Феномен
Шрифт:
Телохранитель закрыл собой все обозрение – Катарина не могла рассмотреть повесила ли Вера трубку, или же вошла в кабину пилотов.
Внезапно телохранитель набросился на мужчину. Одним взмахом медвежьей руки он вонзил ему в горло нечто напоминающее нож.
Катарина застыла на месте, она не могла говорить и дышать.
Одной рукой телохранитель прижимал мужчину к креслу, а второй наносил удары в шею, как молотком забивают надоевший гвоздь. Кровь, как из водяного пистолета, короткими очередями брызгала на иллюминатор, на пиджак и рубашку, на лицо телохранителя.
Мимо
– Макар! Ты что творишь? – депутат Воронской прижался к стене с иллюминатором, обхватил ее обеими руками, словно пытался слиться воедино.
Женщины в салоне рыдали и кричали, другие перебирались на несколько рядов назад в надежде, что там безопаснее.
Телохранитель наблюдал, как жертва задыхалась в собственной крови. На полу под ногами валялся раскрытый чемоданчик с позолоченным саксофоном.
Катарина боялась сделать даже вдох. Нож в руке телохранителя наспех сделан из куска разбитого туалетного зеркала, обернутого галстуком на месте рукоятки.
– Господи, ты что наделал? – Воронской не двигался с места.
Вера стояла за спиной убийцы. Она плакала, постукивала беззвучно костяшками по двери кабины пилотов. Ее единственное спасение внутри.
Если телохранитель повернется, Вере конец. Ей нужно дать немного времени.
– Я прошу вас, мужчина, успокойтесь, – Катарина ступила в бизнес – класс. Язык у нее дрожал и заплетался, как у пьяной.
– Его нужно было убрать, – сказал Макар.
– Ты что говоришь? – вмешался Воронской. – Ты же убил его.
Катарина махнула ему рукой, чтобы не вмешивался, и сделала еще шаг.
– Положите нож, пожалуйста. Или вы пораните кого – то еще.
Катарина молила бога, чтобы пилоты услышали стук Веры.
Замок двери щелкнул. Вера, стоя спиной, отворила дверь и сделала спасительный шаг внутрь. Когда она обернулась, мелькнуло что – то стальное, молниеносно, как взмах меча самурая.
Хруст.
Вера вывалилась обратно в коридор. Юрген вышел за ней и выдернул топор из лица, ставшим костяным месивом.
Катарина закричала, ноги подкосились, и она оказалось на коленях.
Макар и Юрген встретились взглядами. Юрген успел лишь занести топор над головой, Макар схватил его за шею и воткнул в стену туалета, следующим движением он вонзил нож Юргену между ребер. Второй пилот выронил топор, дрогнул, как земляной червь, и затих.
Воронской запрыгнул с ногами на сидение и в растерянности пятился, словно наверху его ждало спасение. Перекувырнувшись, он свалился за спинку вниз головой и потерял сознание.
***
Максимов сидел в своем кабинете в Управлении ФСБ на Лубянке. Стало тихо. В темноте усиливалось ощущение одиночества и покоя. Максимову хотелось прочувствовать это хоть на мгновение, избавиться от нависших и постоянно появляющихся проблем. Вот так, без света, без зрения.
Он позвонил Долгину, услышал приближающееся к двери улюлюканье его писклявого кнопочного телефона. Долгин вбежал в кабинет с двумя зажатыми папками к груди, как спортсмен марафонец пересекает финишную ленточку. И вид у него был как после пятидесяти километрового забега. И это учитывая то, что преодолел он от силы пять лестничных пролетов.
– Я же сказал к восьми пятнадцати сделать.
Часы перелистнули двадцать третью минуту девятого.
Долгин теперь пытался отдышаться еще и с виноватым видом.
– Системщики, – выдавил он из себя, будто ему на допросе только что палец выломали. – Накосячили.
Максимова раздражало даже не то, что он опаздывал на совещание, а что он вообще должен был на него идти. Он привык отчитываться перед непосредственным начальником – руководителем Следственного управления ФСБ Кругловым. А значит, основные решения по резонансным делам принимались только с его одобрения, лежали грузом на его плечах, он и должен идти сейчас на совещание. Максимову было бы занятие ждать, да заниматься организацией работы следственных групп и экспертов. Круглов же сейчас, именно в эту минуту лежал на операционном столе в одной из клиник Израиля, а холенный хирург с серьезным видом, стоимостью в каждую вложенную тысячу долларов, копошился у него в брюхе (так и назвал его Максимов – Брюхлов) в поиске грыжи, а может чего – нибудь еще посерьезнее, учитывая как Брюхлов чувствовал себя в последние месяцы. И лежать ему там без сознания как минимум пару часов, и приходить в себя потом не меньше. Максимов вынужден тащить на себе всю полноту ответственности за обе должности и отвечать, потом придется тоже вдвойне.
– Три раза в неделю в зал, – Максимов взял папки. – И чек принесешь, или в водители пойдешь работать.
Долгин кивнул и пытался притвориться, что уже все в порядке (да разве хотел он три раза в неделю носиться в зале, вместо того, чтобы диван проминать?), только вот побелевшая кожа и выступившие капли страданий на лбу выдавали в нем без пяти минут тошнотика.
В брифинговую Максимов вошел последним. Он поздоровался, не стал ни на кого смотреть, чтобы не читать лишний раз упреки в свой адрес и сразу прошел к трибуне.
Во главе длинного стола сидел первый заместитель директора ФСБ Молоков. Максимов с разочарованием глянул на стену, надеясь увидеть изображение прямого видео звонка из Брюсселя, где директор ФСБ Певчий был с визитом в команде с президентом. Видимо, он решил не отвлекаться и доверился Молокову.
В комнате горел избыточно яркий свет, помимо всего прочего он еще и отражался в наполированном, как ботинок Чарли Чаплина столе. Тремя кучками по периметру расставлены пустые чашки и графины с горячим чаем и кофе. Учитывая день недели и время, правильным было бы поставить коньяк и рыбную нарезочку.
Руководители служб и аппарата с недовольным видом покачивались на стульях – всех их в срочном порядке вызвали без объяснения причин, кто – то даже не удосужился переодеть джинсы.
Пока Максимов устраивался за трибуной, он обратил внимание на Молокова. Когда он был задумчив то шевелили усами вверх вниз, считая, что они у него богатые и пышные, как у старухи из приключений Фунтика, в реальности же они были, как ленточки черной вспученной изоленты – от того кривляния его вызывали ухмылку.