Феноменологическая психиатрия и экзистенциальный анализ. История, мыслители, проблемы

Власова Ольга Викторовна

Бинсвангер отмечает, что в досократическую эпоху европейский разум поддался духу разделения, результатом чего стала дифференциация наук. «Однако, – пишет он, – наука, которая по самой своей сущности должна опираться на определенные философские принципы и методологические предпосылки, никак не может уловить „исходное единство“, т. е. сфокусироваться на нем и осмыслить его» [936] . Это единство не может быть достигнуто в естественных науках ни в понятиях, ни в действиях. Оно достижимо лишь путем философии и философских систем (на которых основывается применяемая экзистенциальным анализом антропология) и путем любви с учетом Эроса и Агапе. Бинсвангер отмечает: «Проходит то время, когда отдельные науки, страшась, отгораживались от философии, когда они в критической самонадеянности оставляли без внимания непосредственное существование и в позитивистской гордости забывали о проблематичности собственной природы. Сегодня философы и ученые, критики и творцы с полным осознанием границ своего метода обращаются друг к другу для совместного сотрудничества. Развитие неокантианства, исследования Дильтея и феноменологическое движение – все это указало на возможность взаимодействия науки и философии, которое имеет своей конечной целью понимание науками себя самих» [937] .

936

Там

же. С. 355.

937

Binswanger Archive, T"ubingen University Archive, Germany, 443 / 36. Цит. по: Lanzoni S. Bridging Phenomenology and the Clinic: Ludwig Binswanger’s «Science of Subjectivity»… P. 6.

Выход, казалось бы, прост: необходимо синтезировать философию и естественные науки и в этом единстве постигнуть природу человека. Но, как справедливо отмечает Бинсвангер, и естественные, и гуманитарные науки привыкли считать собственную методологию единственно верной и подходить к «чужому» предмету исследования со своими мерками. Это, на его взгляд, совершенно недопустимо, поскольку мировоззрение естественников, в частности психиатров, опирается на позитивизм, а мировоззрение гуманитариев по своей природе идеалистично. В итоге, когда каждая из сторон, основываясь на своем собственном научном методе, принимается судить о том, о чем можно судить лишь с точки зрения другой стороны, возникают в корне ошибочные утверждения. Бинсвангер приводит следующий пример: случай, который психиатрия диагностирует как симптом психического заболевания, гуманитарии могут назвать проявлением высокой нравственности, религиозности или таланта. По этим причинам синтез философии как гуманитарной науки и психиатрии как науки естественной, исходя из его представлений, невозможен. Как видно, он сохраняет убеждение в невозможности объединения философии и психиатрии, сформировавшееся еще в гуссерлианский период.

Чем же, по мнению Бинсвангера, представляется то, что называется в психиатрии психической патологией, и что получается, если отстраниться от языка психиатрии и последовать «путем Бинсвангера»? При ответе на этот вопрос, на наш взгляд, наиважнейшим является тот факт, что для Бинсвангера, как и для всех остальный представителей феноменологической психиатрии и экзистенциального анализа, переживания психически больных онтологически истинны, а их опыт – такой же подлинный опыт, как и у здоровых людей. Вопрос заключается лишь в том, чтобы понять этот опыт. Как пишет Дж. Нидлман, «для Бинсвангера душевнобольной видит Святую Деву – вопрос, однако, заключается в том, что Святая Дева значит для него?» [938] . Значение этого опыта невозможно исследовать объективными методами, его можно лишь понять.

938

Нидлман Дж. Критическое введение в экзистенциальный психоанализ Л. Бинсвангера… С. 35.

Бинсвангер соглашается с утверждением Ж. Э. Д. Эскироля о том, что лишь психически инертный человек может постулировать существование только одного объективного мира, и отмечает, что совершенно оправданным является постулирование существования числа миров по числу психотиков, но эти миры отличаются от миров большинства людей. Их постижение и научное описание и должно стать главной задачей психопатологии, и в этом экзистенциальный анализ – ее верный помощник. «Экзистенциальный анализ, – пишет Бинсвангер, – не только научно объясняет пропасть, разделяющую наш „мир“ и „мир“ душевнобольных людей и затрудняющую их общение, но и на научной основе строит через нее мост. Нас больше не останавливает так называемая граница между той психической жизнью, которую мы можем прочувствовать, и той, которую не можем» [939] .

939

Бинсвангер Л. Экзистенциально-аналитическая школа мысли… С. 332.

Именно направленность на исследование структуры существования предоставляет исследователю норму и позволяет определить отклонения от нее таким же точным путем, как в естественных науках. При этом отклонения, как считает Бинсвангер, нельзя понимать с негативной точки зрения как ненормальность. Они представляют собой новую норму, новую форму бытия-в-мире. «Например, – указывает он, – если мы можем говорить о маниакальной форме жизни, или, скорее, существования, то это означает, что мы могли бы установить норму, которая охватывает и управляет всеми модусами выражения и поведения, обозначенного нами как мания. Именно эту норму мы называем „миром“ человека, страдающего манией» [940] . Норма конкретного психотического мира, например, маниакального, представляется Бинсвангером, скорее, как особая структура бытия-в-мире. Этот методологический ход напоминает логику Ясперса, который, как мы отмечали, выделял различные типы миров психически больных: миры шизофреников, ананкастов и др. Ясперс характеризует эти личностные миры как аномальные, такую же характеристику можно бы было применить и для отклоняющихся миров Бинсвангера, поскольку, хотя он и не уделяет внимания этому аспекту, но утверждать полную нормальность мира шизофреника, на наш взгляд, он бы не осмелился.

940

Там же. С. 319.

Целостность бытия-в-мире психически больного, по Бинсвангеру, не является функциональным целым, а также целым в смысле комплекса. Это также не объективное целое, но целое в смысле единства миро-проекта пациента. Тем самым, Бинсвангер практически повторяет схему Фрейда, у которого частный симптом включен в целостную историю жизни пациента. Понятие симптома превращается в понятие фундаментального нарушения и включается теперь в целостное существование, но само понятие симптома остается. Вот что пишет Бинсвангер о сопоставлении пространственности при шизофрении: «В то время как клиническая психиатрия стремится сделать такое сравнение возможным на основаниях сходства или различия симптомов и синдромов, Daseinsanalyse обеспечивает нас систематическим сравнением другого рода – а именно, сравнением, основанным на определенных экзистенциальных процессах и тенденциях. Вместо единицы заболевания, состоящей из маленького и, вероятно, также клинически и симптоматически весьма пестрого класса, у нас есть единство четких экзистенциальных структур и процессов» [941] .

941

Бинсвангер Л. Введение в Schizophrenie… С. 219.

Основной

чертой миро-проекта психически больных является, по Бинсвангеру, его суженность и ограниченность. Он пишет: «То, что отдаляет нас от „душевнобольных“, что заставляет их казаться нам чужими, это не отдельные ощущения или идеи, но, скорее, факт их тюремного заключения в проекте мира, который чудовищно сужен, потому что он управляется одной темой или небольшим количеством тем» [942] . Эти утверждения он подтверждает анализом многочисленных клинических случаев. При этом основными элементами анализа каждого случая у Бинсвангера выступают реконструкция жизненной истории и экзистенциально-феноменологический анализ. Личная история пациента позволяет, по его мнению, определить ключевую тему, всегда выступающую в виде константы, ключа к пониманию жизни пациента как истории. Бинсвангер подчеркивает, что история всегда тематична. Он пишет: «Тема, конечно, является не просто темой, а спором между „я“ и миром, обостренным определенной экзистенциальной ситуацией» [943] . Поэтому экзистенциально-феноменологический анализ и реконструкция жизненной истории взаимосвязаны, поскольку анализ экзистенции индивида всегда требует исторических данных. Исторический анализ показывает не только статичную экзистенцию, т. е. существование в данный момент времени, но и ее трансформации в течение жизни человека. Так, в случае Эллен Вест миро-проект ограничен категориями связности, сцепленности, непрерывности [944] . Такое существование ригидно, оно не может допустить изменений и обновления, поскольку новое приводит к разрыву непрерывности и в дальнейшем к приступу страха, панике. Следствием ригидности существования становится исчезновение подлинной ориентации на будущее и преобладание прошлого.

942

Binswanger L. Schizophrenie. S. 401 (Цит. по: Нидлман Дж. Критическое введение в экзистенциальный психоанализ Л. Бинсвангера… С. 104).

943

Бинсвангер Л. Экзистенциально-аналитическая школа мысли… С. 344.

944

Этот случай является самым известным клиническим случаем Бинсвангера. Поскольку в данной работе мы не останавливаемся на нем подробно, можно порекомендовать: Ellen West – Eine Patientin Ludwig Binswanger zwischen Kreativit"at und destruktivem Leiden / Hrsg. A. Hirschm"uller. Heidelberg: R. Asanger, 2003; Akavia N., Hirschm"uller A. Ellen West: Gedichte; Prosatexte, Tageb"ucher, Krankengeschichte. Heidelberg: R. Asanger, 2007; Akavia N. Writing «The Case of Ellen West»: Clinical Knowledge and Historical Representation // Science in Context. 2008. Vol. 21. № 1. P. 119–144; Jackson C, Davidson G., Russell J. and Vandereycken W Ellen West Revisited: The Theme of Death in Eating Disorders // International Journal of Eating Disorders. 1990. Vol. 9. P. 529–536; Lester D. Ellen West’s Suicide as a Case of Psychic Homicide // Psychoanalytic Review. 1971. Vol. 58. P. 251–263.

Если существование сужено до одного единственного миро-проекта, если мир пуст и прост, то страх не заставляет себя ждать. В этой связи Бинсвангер заключает, что не следует отделять страх от мира, поскольку именно мир становится шатким и угрожает исчезновением. У здорового человека мир имеет лабильную структуру, и ничто не может сделать его шатким и зыбким, но мир психически больного из-за его жесткой структуры и ограниченности реагирует на каждое событие жизни. Сохранность мира находится под угрозой, что и приводит к усилению тревоги и страха. При этом фобия всегда несет защитную функцию и представляется попыткой охраны мира. Чего же боится фобический больной? Бинсвангер отвечает: «Существование как бытие-в-мире детерминировано ужасностью и ничто. Источник страха – само существование» [945] .

945

Бинсвангер Л. Экзистенциально-аналитическая школа мысли… С. 324.

Приводя характеристики такого существования, Бинсвангер отмечает, что оно не является длительным, не продолжается перед лицом смерти, а существует, скорее, как что-то имеющееся в течение определенного промежутка времени, нечто, что однажды перестанет существовать, рассыплется в прах. Разбирая случай Эллен Вест, он отмечает: «…Ее экзистенции угрожает ее собственное небытие. ‹…› Чего экзистенция страшится, так это бытия-в-мире как такового» [946] . Возникает то состояние, которое Хайдеггер в своих работах назвал ужасом, ужасом в экзистенциальном смысле. Мир становится для человека угрожающим и сверхъестественным. Но ничтожение существования у Бинсвангера выступает не только в хайдеггеровском, но в сартровском смысле: как тошнота.

946

Там же. С. 410. Здесь Бинсвангер, разумеется, развивает идеи Хайдеггера.

Это «червеобразное вегетативное подземное существование, желтеющий и рассыпающийся в прах упадок, тошнотворный мир…» [947] . Исчезновение (Schwinden) мира, на взгляд Бинсвангера, – основная черта отчаяния [948] . Мир становится тусклым, беззвучным и погружается в темноту.

Неизбежным следствием того, что экзистенция становится жертвой собственного страха, является ужас. Экзистенциальный ужас, тем самым, изолирует существование и обнажает его. Но это одновременно не означает, что в ужасе внутреннее содержание мира переживается как отсутствующее, наоборот, человек встречается с ним лицом к лицу, в его беспощадности. Существование становится бытием перед лицом смерти, смерть при этом дарует и ужас, и ликование. Эта радость, это ликование, как отмечает Бинсвангер, возникает перед лицом Ничто и разгорается от Ничто. Здесь необходимо упомянуть об отмечаемой им позитивности Ничто. Ничто позитивно лишь в очень специфическом экзистенциальным смысле. Эта позитивность возникает как следствие того, что укорененное в Ничто существование пребывает не только в экзистенциальном ужасе, но и в абсолютной изоляции. «Позитивность Ничто и существование в смысле полной изоляции экзистенциально-аналитически являются одним и тем же» [949] , – пишет исследователь.

947

Там же. С. 416.

948

Binswanger L. Das Raumproblem in der Psychopathologie // Zeitschrift f"ur die gesamte Neurologie und Psychiatrie. 1933. Bd. 145. № 1. S. 625.

949

Бинсвангер Л. Экзистенциально-аналитическая школа мысли… С. 431.