Фэнтези-2005. Выпуск 2
Шрифт:
— Да вовсе же нет, — нисколько не растерялся подлый кравчий. — Это ведь все по приказу супруги вашей милости. Пасека ведь — и мед, и выгодно. И ваще. Хотите — вот?
И он, открыв одну из колод, протянул барону нечто, напоминающее собой кусочек солнца, заключенный в узкую прямоугольную рамку.
Так барон познакомился с медом.
Мед внес в его творчество известное разнообразие, порядком пригодившееся ему в тот час, когда настало время выдавать замуж старшую из дочерей. Надо заметить, что со сватовством особых проблем не было. В трех всего лигах от имения проживал когда-то старый маркграф Шизелло, известный своими научными изысканиями в области перерождения навозов: в определенных кругах он слыл за алхимика. Сына своего Ромуальда, с детства тяготевшего к области непознанного, старик отправил в столичный университет, где тот и проучился около восьми с половиною лет. Получив диплом, юный Ромуальд, однако, вовсе не поспешил под отчий кров, предпочтя ему гнилостный столичный климат и ученую карьеру на кафедре. Впрочем, старик вскорости отправился в лучший мир по причине крайней неумеренности в потреблении квашеной форели, и наследнику волей-неволей пришлось принять на себя управление немалым фамильным хозяйством.
Прижившись в округе, Ромуальд быстро снискал себе славу известного эксцентрика и даже чудака; впрочем, нужно сказать, что и уважением он пользовался отнюдь не меньшим. Уропрактик, андронавт и видный мастер дефекации, он внес свое имя в анналы хотя бы тем, что однажды излечил от беспримерно стойкого многонедельного запора легендарного князя З. — по одной лишь фотографии оного! Растроганный князь лично осыпал Ромуальда золотом в количестве, адекватном исторгнутому, что сразу сделало молодого маркграфа достаточно завидным женихом.
На него-то и положила свой влажный карий глаз Яссина, старшая из дочерей нашего героя. Говорить о юной девице — дело пустое, так как даже лучшие из мастеров слова все равно спасуют в таком тонком вопросе. Скажем лишь, что щеки ее цвели, как персики на бессарабском рынке, бедра могли вместить в себя пол-Кишинева, ежели взять его вдоль, а о бюсте просто умолчим, ибо до Юпитера и так далеко, да и гравитация там, по слухам, совсем не та, что в Ялте.
Ромуальд, следует заметить, сразу же проявил немалый такт, нисколько не уклоняясь от встреч с нареченной, более того — к моменту свадьбы она благополучно пребывала на пятом месяце, что, разумеется, сделало ее еще прелестней: на подвенечное платье ушло не менее ста локтей тончайшего шелка.
Барон Кирфельд, впервые за долгие годы расчувствовавшись по-настоящему, выкатил аж пять бочек, средь которых затесалась и пара медовых, отчего пир, понятно, стоял горой. Гуляли как положено: шампанское закончилось сразу же, то есть на вторые сутки, но это никого уже не волновало. Спалили три хутора по соседству, а местный летописец, почтенный дед Базилевс, засунул себе в зад оглоблю от телеги и долго носился под взрывы фейерверка кругом замка, крича, что на скорости под двести он таким манером возит на дачу жену. Впрочем, верили ему мало.
— И на что ему голова! — восторженно орал барон Кирфельд, прикладываясь к любимой фляге, которую ему исправно наполнял тот самый кравчий, увлеченный пчеловодством. — Гвозди бы делать из таких людей! И заметьте, — восклицал он, наклоняясь к свежеиспеченному зятю, — никакой рефлексии, вот ведь как! Ну никакой, даже намека нет! А вы мне — голова, голова!
Напротив него сидел мрачный пьяный мистик Ябба Ябан, который, меланхолично ударяя кулаком о столешницу, беспрестанно твердил:
— Три розы, да! Я принес три розы! Но как, скажите, сложить из них два квадрата?
Одесную почтенного Ябана четвертые сутки подряд жил дивной красоты столичный муж по прозванию Ольгерд Убшклоп, прославленный, по слухам, своей неистовой борьбой с кровососущими, — говаривали, будто он лично закол басил не менее трех тысяч упырей, дракулоидов висячих и просто комаров с кораморами. За это время суровый Убшклоп успел крепко приклеиться своими кожаными штанами к скамье, однако это его нисколько не смущало. Будучи восхищен творящимся вокруг действом, гордый Ольгерд задумчиво щурил в небо правый глаз и шептал, время от времени подкрепляя себя выдержанным каховским:
— Знаю я, чем эти свадьбы заканчиваются…
Впрочем, омрачить радости барона Кирфельда не могло решительно ничто.
На пятый день после свадьбы он изволил подняться из постели, велел подать эссенциале в соевом соусе и, крякнув, распахнул окно. В этот миг его внимание неожиданно привлекли крики, доносящиеся с южной дороги. Сути сих странных воплей барон разобрать не смог, однако же, вглядевшись, не без удивления рассмотрел своего зятя, во весь опор мчащегося к замку. Тогда, испугавшись негаданной беды, барон приказал немедля подать камзол и походную утку, а также препроводить дорогого гостя в залу и снабдить его соответствующими закусками.
Некоторое время спустя он вышел к затю и застал того в крайнем волнении. Уплетая маринованные бегемотьи ляжки, тот бормотал, невзирая на набитый рот:
— Наконец-то!.. Я так и знал! Я знал, что это будет, что этот день настанет! Я знал, хоть мне и не верили!
— Да что с вами, дорогой Ромуальд? — изумился барон. — Ежели печень, так у меня есть верное средство…
— Ах, — отмахнулся тот, — да при чем тут ваша печень! В окрестностях появился дракон!!!
Здесь следует сделать небольшое отступление. Ромуальд еще в период своей учебы в университете чрезвычайно увлекся драконьей охотой, став со временем известным на все герцогство дракономахером. Дело дошло до того, что он переколбасил практически всех драконов в радиусе трех тысяч лиг от столицы — остальные же, не будучи такими уж дураками, как их описывают некоторые мастера, удрали от греха подальше в южные степи, где и служат теперь фейерверкерами под защитой благостных законов той далекой и непонятной страны. Говорят даже, что некоторые из них негласно присматривают за чиновниками налогового ведомства, но в это все же поверить трудно, о каких бы мерах по борьбе с коррупцией ни твердили гордые владыки равнин.
И вот — извольте! Не успев еще войти как следует во вкус медового месяца, Ромуальд уже успел обнаружить дракона, и где — в окрестностях Кирфельда, драконов не видевшего с самого, пожалуй, своего основания!
— Мы немедленно, — горячо продолжал Ромуальд, — немедленно же едем на охоту! Есть у вас приличный пулемет? Батюшка сказывал, что когда-то вам случилось выиграть в кости «Льюис» от старого «Бленхейма». Это так?
— Признаться по совести, так у меня есть даже «АГС-17», — вздохнул Кирфельд. — Однако ж негоже рыцарям ехать на схватку с благородным зверем, имея столь подлое оружие. Нет уж! В юности я учился драться пикой. Так и поедем.
Ромуальд закусил губу. Ему было стыдно признаться тестю, имеющему репутацию прославленного воина, в том, что свой любимый спаренный «КПВЗ» он заложил перед свадьбой, чтобы купить подарок невесте. (Золото, полученное от излеченного им князя, он берег.) К тому же, раз тесть предлагает ехать на охоту с пиками, делать нечего — не мочить же штаны! Дворянская честь дорога.
Хотя если уж честно, то пикой Ромуальд не владел совсем. Но он надеялся, что тесть при случае сумеет показать свое искусство, а там уж лавры победителей они поделят пополам, и вообще — ведь все равно тестева часть рано или поздно достанется ему по наследству.