Фэнтези-2005. Выпуск 2
Шрифт:
С достоинством поклонился:
— Разрешите представиться, сударыня. Эрнест Ривердейл, граф ле Бреттэн. Мы, видимо, будем соседями.
Карга вытаращилась на графа и вдруг относительно ловко изобразила реверанс.
— Аглая Вертенна. Из нетитулованных нобилитов Альгамбры, твое сиятельство.
— Барон фон Шмуц, — мгновенно оказался рядом Конрад. — Простите мой интерес, сударыня… Не родственница ли вы Лайзе Вертенне?
— Внучка она моя… А почему вы спрашиваете? Вы ее знаете, Лайзочку?
— К сожалению, не имеем чести, — граф перехватил инициативу. — Но, думается,
— А вы откуда знаете?
Барон двусмысленно развел руками.
Наилучший ответ в его положении.
В номере Конрада ждала депеша. Глава Бдительного Приказа, прокуратор Вильгельм Цимбал, звал барона завтра к восьми утра на чашку горячего молока. И не в Приказ, а на личную загородную виллу. Карету должны были подать ко входу в гостиницу в начале восьмого.
«Вот тебе, бабушка, и выходной день!» — подумал барон, невпопад вспомнив сударыню Аглаю Вертенну.
Вилла прокуратора Цимбала была выстроена в стиле эклект-классицизма. Знатоки восхищались, эстеты цокали языком (во всех смыслах), доброжелатели подсчитывали, сколько бинаров из государственной казны… Но подсчитывали втихомолку: Вильгельм Цимбал не поощрял внимание общества к своей частной жизни. Вопросы, начинающиеся сакраментальным «А может ли честный человек…», должны учитывать главный аргумент: если второго короля подряд устраивает прокураторское представление о чести и возможностях человека, значит, так тому и быть.
Дальше — тишина.
Колеса кареты зашелестели по гравию дорожки. Объехав газон, над которым третий век подряд трудились лучшие стригали Реттии — виллу Цимбал перекупил у разорившегося вельможи Гнея Лукулла Хрипунца во многом ради этого газона, — агитатор осадил лошадей у парадного подъезда.
— Приехали, ваша светлость!
Тротуар окаймляли кусты самшита и розмарина. От цветника, разбитого перед криптопортиком, доносился аромат поздних фиалок. В сопровождении дворецкого, изысканного, как витые башни Чуриха, и загадочного ничуть не менее, Конрад поднялся по мраморным ступеням, миновал простой, со вкусом обставленный атриум и двинулся по круглому, опоясывавшему виллу коридору. Справа коридор огораживала колоннада. Тройные пучки тонких гладкоствольных колонн со скульптурными капителями, откуда росли нервюры подпружных арок и распалубок полуциркульных сводов перекрытия, всегда вызывали у барона восхищение. Нет, не великолепием здешней архитектуры, а собственным трудолюбием — раскрытие знаменитого «Дела о зодчем Труцидаторе и кровавом шнурке» во многом было обязано часам, проведенным в скрипториях Лиги Махинаторов. Тошнило от всех этих пилонов, пилястров и архивольтов, а «кайма зубчатая прорезная орнаментальная» вызывала душевное содрогание.
— Сюда, прошу вас…
Дворецкий указал на вход в термы, размещенные в пристройке — отдельном здании с куполом наверху. Войти в термы можно было и снаружи, но, видимо, сегодняшнее утро располагало к конспирации. Хотя о какой конспирации идет речь на вилле прокуратора, где лишние глаза давно закрылись навеки?.. Или иначе: о какой конспирации можно говорить в блистательной Реттии, где любой чих становится достоянием масс раньше, чем человек утрется платком?
Так и живем, в единстве противоположностей.
— Господин прокуратор ждет. Вы соизволите раздеться?
Входить в термы одетым? В собрании лодыжек, ягодиц, животов и спин являть собой символ чопорности? Нет, Конрад решительно не желал выставляться на посмешище. Кто бы ни собрался ранним утром в гостях у Вильгельма Цимбала, желая окунуться в бассейн и сомлеть в парилке, — эти люди знали, что делают и зачем. Даже если им просто взбрело в голову устроить час дружеского разоблачения.
Жестом отослав дворецкого и отказавшись от помощи слуг, барон разделся в тесном аподитерии, обернул чресла махровым полотенцем и бестрепетно шагнул на прием к начальству.
— С легким паром, господа!
— Конни! Как я рад тебя видеть! — Хозяин дома всех встречал этой излюбленной фразой. Даже государственных преступников, приведенных на допрос в кандалах. — Хочешь вина? Мне привезли дивный аморетийский трокенберг…
— Увы, Виль. — Обер-квизитор сразу принял предложенный тон. Умение тонкими фибрами души ощутить настроение вышестоящей особы и подхватить его на лету есть залог карьеры. Цинично? Да, но не слишком. Особенно если в частных беседах ты и прокуратор Цимбал давно оставили казенное титулование. — Ты же знаешь, я с утра не пью. Разве что ежевеловый морс…
— А сердце не загонишь?
— На мое сердце еще не вырос достаточно колючий ежевель-ник. Какие наши годы?
Вильгельм Цимбал расхохотался в ответ. Он был ровесником барона, но выглядел много старше. Рано располнев и облысев, с лицом, морщинистым, как печеное яблоко, отрастив из остатков волос на затылке жиденький хвостик и неизменно забирая его в черный мешочек из шелка, прокуратор напоминал шуструю обезьянку. Таких безобидных зверьков носят на плече бродячие шаржеры, предлагая желающим совместный портрет: «Дабы оттенить сим уродством природную красоту заказчика!»
И во всей Реттии с трудом сыскался бы десяток драконов опасней, чем обезьянка, возглавившая Бдительный Приказ.
— Эй, кто там! Морсу моему другу!
Бокал с морсом возник на столике перед бароном из ниоткуда. Материализовался, запотевший и с голубоватым отливом. Сверху плавала сморщенная ягодка. Если верить аптекарям, ягоды ежевельника избавляли от одышки — и потому в шутку рекомендовались сотрудникам Бдительного Приказа. Барон давно принял эту шутку и полюбил морс со своеобразным вкусом. Тем более что морс улучшал аппетит.
— Благодарю, сударь Кольраун.
Боевой маг трона Просперо Кольраун, нежившийся в бассейне с лечебной грязью — это он откликнулся движением брови на призыв «эй, кто там!» — еще раз двинул бровью. Мол, не стоит благодарности. Свои люди, сочтемся. Я вам бокал морсу, вы мне кого-нибудь арестуете. Этот атлет, как и все последователи Нихоновой школы, большую часть жизни проводил в праздности, избегая лишних движений. Зато редкие вспышки его активности, как правило, сопровождались катаклизмами, стихийными бедствиями и сокращением числа населения.