Фэнтези-2011
Шрифт:
— Не нравится мне эта булка, сынок. Как бы теперь не было из-за нее беды.
И он почти угадал. Но не сразу, а через пять дней, как и обещала пани Крыся. А сами эти пять дней были самые обыкновенные. Нет, даже еще лучше, потому что никто к нам тогда не цеплялся, даже меня Галяс никуда не таскал. И мы жили сами по себе. Мы только видели, что между деревней и лесом, на Дырявой Липе и под ней, сидели гайдуки и никого из наших не пускали в лес. Не велено, говорили они. А почему не велено, не объясняли, а только еще хуже злобствовали и обещали дать в зубы. В зубы никто из наших не хотел, и все возвращались обратно. Так было все четыре этих дня и даже половину пятого. А во второй половине того пятого дня,
— Вы что, ваша панская милость, часом не на Цмока собираетесь?
— Молчи, дурень безграмотный! — строго сказал Галяс. После спросил у матери: — Где твой главный сын?
Все уже знали, про кого это он так спрашивает, поэтому расступились и показали меня. А мне тогда очень не хотелось подходить к Галясу, меня всего просто трясло. Тогда отец сказал:
— Не бойся, Яська! Может, это даже к счастью! — и даже подтолкнул меня. И еще он вот так улыбнулся. А у самого в глазах стояли слезы. Я это очень хорошо запомнил. И никогда не забуду!
А тогда я вот так сморщился и подошел к Галясу. Галяс взял меня за руку, и мы пошли со двора. Я тогда, как чувствовал, боялся оглянуться — и не оглядывался. Мы быстро шли, солнце садилось, тени были длинные. Мне вдруг почему-то стало страшно, я даже стал упираться. Но Галясу это ерунда, он меня дергал, куда было надо, и я скоро опять стал послушный. И тут он как раз привел меня в маёнток, а дальше в парк, а еще дальше к фонтану…
И что там тогда творилось! Там опять, как раньше за столом, панов просто кишело. И все они были в шляпах с перьями, с мушкетами и еще в высоких сапогах. А у Галяса таких не было, это я сразу отметил. И еще я отметил вот что: все паны подходили к фонтану, а там стоял наш главный повар и подавал им каждому по полной кружке воды из той струи, которую наш паныч почему-то обозвал неправильной. А эти пили с удовольствием и еще говорили, что славно. Мне это очень понравилось, я даже засмотрелся на них. И тут вдруг услышал:
— Ага!
Я повернулся на это «ага» и увидел, что это сказал наш пан Лех, он уже стоял возле меня. Он тоже был в шляпе с пером, с мушкетом и в высоких сапогах.
— Ага! — сказал он еще раз. — Вот мы и все в сборе!
— А где, — вдруг спросил я, — наш паныч Стась?
— Э! — сразу разозлился пан. — Что он в этом понимает?! Просвещенец! — и тут же строго продолжал: — Но это дела не касается. Пошли садиться.
Тут он схватил меня за руку и потащил следом за собой на край поляны, в темноту. Но это для них (и для многих из вас) темнота, а я сразу увидел, что там стоят панские кони, и панские же егеря, и панские борзые собаки. И оттуда же, навстречу нам, задудели охотничьи рога. А собаки сразу забрехали и стали кидаться во все стороны, их чуть удерживали на поводках.
— Мы едем на охоту? — спросил я.
— Нет, — сказал пан, продолжая тащить меня за руку, — мы едем совсем за другим. Сегодня же какая ночь!
— Какая? — спросил я.
— Не притворяйся! — сказал он.
— А я не притворяюсь! — сказал я. И повторил: — Какая?
Тут он остановился, очень сердито глянул на меня и так же сердито сказал:
— Купальская, какая же еще! И мы с тобой едем за папараць-кветкой. И ты нам ее найдешь! Понятно?! А не то я тебя зарублю!
Тут он схватился за саблю и даже вытащил ее из ножен и занес над моей головой. А второй своей рукой он продолжал держать меня за мою руку. И он так крепко держал, что у меня на этом месте остался синяк на всю жизнь. А тогда он, кроме
— Понял меня, щенок? Я тебе не пани Крыся. От меня белых булочек не жди. А вот чего!
И вдруг как жахнет саблей надо мной! И мой чуб начисто срубил! Я поднял свободную руку, пощупал то место, где только что был чуб, но опять ничего не сказал, а только посмотрел на пана Леха. А пан Лех, и очень злобно, закричал:
— Чего уставился?! Думаешь меня заколдовать?! А вот тебе дуля!
И сунул мне дулю. И они все засмеялись. А я подумал: ладно! А они, вдоволь насмеявшись, замолчали, пан Лех опять стал надо мной саблей размахивать и говорить:
— Ну что, щенок, надумал?! Поедем за папараць-кветкой?
И я опять подумал: ладно! Сами напросились, гады! Отведу я вас, куда надо, и, как надо, утоплю! И говорю:
— Поехали!
А он:
— Куда?
А я:
— Буду показывать. Только надо ехать быстро. А то еще до утра не успеем.
— Успеем! — говорит пан Лех. — На Зайчике мигом доскачем!
А Зайчик — это у него был такой конь, весь беленький и самый лучший в конюшне. И вот он первым сел на Зайчика, после подхватил меня за шиворот и посадил перед собой. После спросил:
— Куда?
Я сказал:
— Прямо!
И мы поехали, все вместе, всей охотой. Мы с паном Лехом впереди, и я ему говорю, когда куда нужно сворачивать. И едем, едем мы, уже стало совсем по-настоящему темно, а мы едем и едем, и я это сразу решил, на Волчинское болото в Асоцкую дрыгву. Чтобы, я тогда очень зло подумал, они все как один утопились и ни один обратно не вернулся! Вот, думал я тогда, как это было бы славно!
Только паны это же вам не набитые дурни. У них же в голове у каждого соображение. Поэтому мы еще и половины той дороги не проехали, как они уже начали косо поглядывать по сторонам и один с другим переговариваться. А после вообще остановились и пану Леху сказали делать то же самое. Пан Лех крепко рассердился, но все же придержал Зайчика и повернулся к ним. От них выехал вперед пан Бобча, тот, который старший, Апанас, и сказал такое, что это их общее дело как-то очень странно поворачивается: уже совсем ночь, луны за облаками почти совсем не видно, а зато они сами, и это как раз добро видно, уже на краю Волчинского болота, да и еще с какого собачьего края — дальше, прямо впереди, Асоцкая дрыгва.
— Ну и дрыгва! — сердито сказал пан Лех. — Так ведь какое у нас дело!
На что пан Бобча только вот так вот разгладил усы и сердито сказал, что этого дела, то есть этой кветки, раньше никто из них не видел, да и сейчас нельзя сказать, чтобы она им теперь стала ближе и виднее. А в конце сказал совсем обидное:
— Может, и этот щенок тоже никогда этой кветки не видел, а он просто брешет, вот и все. Он же на то и ведьмин сын, чтобы брехать.
Тут пан Лех еще сильнее разозлился и очень грозно сказал, что для того, чтобы брехать, совсем необязательно быть ведьминым сыном.
— А чьим можно еще? — тоже очень грозно спросил пан Бобча и, не дожидаясь ответа, начал вытаскивать саблю.
Тут они, наверное, схватились и порубили бы один другого. Но, им на счастье, вперед быстро выехал пан Сабантуевский и сказал, что это никуда не годится, когда два таких славных пана из-за какого-то хлопского щенка будут свою благородную кровь проливать. Лучше, добавил он, им подобру разъехаться.
— С вот такой великой радостью! — грозно сказал пан Бобча. — Потому что нечего мне больше делать, как только в такую темень по такой грязи валандаться! Ага! Я же не свинья!