Фэнтези и детектив — жанры современной англо-американской беллетристики
Шрифт:
????
Обращение к греко-римской мифологии в современном жанре «фэнтези» оказалось не таким уж распространенным. Этот феномен, скорее всего, следует объяснить тем обстоятельством, что античная культура, являясь подлинной колыбелью культуры западноевропейской, все-таки была ориентирована не столько на магию, сколько на рациональный подход к миру. Именно в античности, в философии Платона и Аристотеля следует искать корни сначала возрожденческого, а потом и просветительского рационализма, следует искать истоки позитивистского научного мышления. Но именно от этого наследия и пыталась все время отказаться современная литературная традиция Запада, как некогда в романтизме, ориентируясь в большей степени на так называемый фольклор варварских народов или на экзотическую восточную мифологию, которой чуждо было всякое рациональное начало. Однако благодаря теории Фрейда и Юнга, античные мотивы все-таки находили воплощение в творчестве писателей-«фэнтезистов». В этом смысле наиболее удачным можно назвать опыт того же Дж. Вулфа и его роман «Солдат тумана» (1986), который получил премию «Локус-87». Вслед за «Солдатом тумана» Дж. Вулф выпустил продолжение — роман «Солдат Ареты»(1989), который, по мнению критиков, по своим художественным достоинствам значительно уступает первой части.
В этом «фэнтези» довольно интересно переплетаются элементы так называемой «альтернативной истории», когда известные исторические факты даются в неком гипотетическом аспекте, с учетом эксперимента и возможности раскрыть в писательском воображении скрытые потенциалы значения того или иного события и элементы так называемого героического «фэнтези», во многом ориентированного на традиции романтической литературы. Так, некий греческий воин после полученной раны словно начинает существовать сразу в двух мирах: в ситуации \/ века до нашей эры, когда становился и укреплялся греческий полис, и в ситуации чистой мистики, видений, где этот воин тоже должен сыграть весьма значительную роль. Дж. Вулф, словно следуя в какой-то мере традиции Гора Видала и его романа «Сотворение» (1981), где греко-персидская война дана с парадоксальной точки зрения персов, для которых население Балканского полуострова считалось варварским, как и сам историк Геродот, пытается рассмотреть Пелопонесскую войну не как историческое событие, а как наружное проявление некого мистико-космического конфликта. И в этом смысле Дж. Вулф нисколько не выбивается из общей тенденции, а, наоборот, с позиции мистики и необъяснимого пытается поставить под сомнение уже существующие исторические факты.
В этом смысле хочется отметить и творчество еще одного американского автора, некого Сомтова П… По национальности Сомтов П. — тайландец, но он вырос и получил образование в Европе: закончил Итонский колледж и Кембридж в Великобритании, где защитил диссертацию по музыковедению. Сначала Сомтов начал свою карьеру как композитор и быстро был признан как один из самых ярких музыкантов Юго-Восточной Азии. Ярким писательским дебютом Сомтова П. стал роман «Звездолет и хокку» (1981). Он принес ему премию имени Джона Кэмпбелла как «самому многообещающему молодому автору». В 1986 году писатель создает роман в жанре «фэнтези» под названием «Разбитый конь», который посвящен событиям Троянской войны. Скорее всего, следуя традиции античного музыкознания и, в частности, теории Пифагора, по которой миром правит исчисляемая, как магическое число, мелодия, молодой автор дает свою весьма оригинальную трактовку хрестоматийного мифа.
????
Среди экзотических мифологических систем англо-американскому «фэнтези» известны такие, как фольклор североамериканских индейцев, малазийские и африканские мифы и русские легенды и предания.
Обращение к фольклору североамериканских индейцев в большей степени характерно для американских авторов. Начиная с Логфелло, Ф. Купера и др., сказания всегда были особой темой. И в этом контексте следует упомянуть одну из популярнейших современных писательниц, Андре Нортон.
А. Нортон довольно быстро завоевала популярность как одна из ведущих авторов детской научной фантастики и «фэнтези», чьи ясно написанные и обязательно содержащие гуманистическое «послание» книги адресованы, в основном, подросткам. Известно, что в 1983 году Ассоциация американских писателей-фантастов наградила А. Нортон званием «Великий мастер».
Славу писательнице принесла серия о Колдовском Мире. Начатая как «твердая»(естественнонаучная) фантастика, серия о Колдовском Мире постепенно развилась в «героическое фэнтези». Так, герои серии, колонисты с Земли, теряют связь с «метрополией» и начинают осваиваться в мире, который все больше и больше приобретает черты «феодализма». В серию входят следующие романы: «Колдовской мир» (1963); «Паутина Колдовского Мира» (1964); «Год единорога» (1965); «Трое против Колдовского Мира» (1965); «Волшебник Колдовского Мира» (1968); «Чары Колдовского Мира» (1972) и т. д.
Из других произведений в жанре «фэнтези» выделяется серия «Магия», в которой как раз и нашел свое яркое воплощение фольклор североамериканских индейцев. В серию «Магия» вошли следующие произведения: «Магия стали» (1965); «Магия восьмиугольника»(1967);«Магия мехов» (1968); «Магия дракона»(1972); «Магия зеленой лаванды» (1974); «Магия красного оленя»(1976).
Из этих произведений прежде всего следует обратить внимание на такие произведения, как «Магия мехов», «Магия зеленой лаванды» и «Магия красного оленя». В первом из трех указанных романов речь идет о тотемизме, столь характерном для фольклора североамериканских индейцев. Повествование распадается на два плана: реальный и магический, в котором главную роль играют животные. Главным героем романа «Магия мехов» является подросток, неожиданно оказавшийся на территории, некогда принадлежавшей индейским племенам. Постепенно мальчик оказывается втянутым в сложную интригу, а сам роман во многом начинает напоминать древнейший обряд инициации, обряд посвящения в мужчины. В романе «Магия зеленой лаванды» речь идет уже о тотеме растения и эта мифология будет в большей степени характерна для коренного населения Латинской Америки. Книга А. Нортон в какой-то мере является откликом как на общественное движение хиппи, так и откликом на популярность книг Карлоса Кастонеды.
На стыке «фэнтези» и жанра романов ужасов создает свой роман «Маниту» Грэм Мастертон, который также основан на фольклоре коренного населения Америки. В этом произведении Г. Мастертон словно стремится шокировать своих пуритански настроенных читателей и погружает своих героев, так называемых средних американцев, в атмосферу злых духов индейского фольклора. Роман можно рассматривать как своеобразную дань моде, основанной на попытке соединения приемов психоанализа и знаний мифологии.
Не прошел мимо увлечения колоритом индейского фольклора и такой сверхпопулярный современный американский писатель, как Стивен Кинг. В своем нашумевшем бестселлере «Кладбище домашних животных» (Pet Sematary, 1983) автор пытается разрешить проблему бессмертия на основе все того же фольклора североамериканских индейцев. Отличаясь умением тонкой психологической зарисовки, доподлинным знанием современных социальных реалий, С. Кинг пытается создать некое подобие «реалистической мистики». Именно эта ориентация на «реалистическую мистику» и определила во многом писательский успех С. Кинга. В романе «Кладбище домашних животных» С. Кинг словно ставит эксперимент над своими героями как представителями современной цивилизации, для которых Смерть давно уже вытеснена из каждодневной жизни. Социальный успех и физическое здоровье — вот те два идола, на которые и молится современный человек. Молодой врач переезжает со своей семьей в новый дом, расположенный в уютном местечке неподалеку от студенческого «кампуса». Теперь Луи Крид уверен, что его семейная жизнь встала на прочные рельсы. В лице престарелого и заботливого соседа он даже приобрел нового отца, который всегда готов прийти на помощь даже в самых неожиданных и неправдоподобных ситуациях. Например, в том случае, когда на дороге погибает любимый котенок дочки. Чтобы не расстраивать ребенка, Луи, пока дочь проводит каникулы во время Дня Благодарения у своей бабушки с дедушкой, отправляется с добрым соседом за старое кладбище, где несколько поколений местных детей хоронили своих питомцев. Место же за кладбищем домашних животных обладает особой магической силой. Здесь некогда обитало индейское племя каннибалов, которое и хоронило свои жертвы, совершая при этом различные магические обряды. Именно злой дух индейских демонов и может вернуть неожиданно погибшего питомца к жизни. Таким образом, проблема Смерти может быть легко и безболезненно решена, а человек вполне оказывается равен Богу. Страхи перед Смертью разрешаются с помощью древнего индейского обряда. Поэтому вслед за погибшим котенком врач Луи Крид собирается вернуть к жизни и неожиданно погибшего малолетнего сына, и жену. Но, оказывается, Жизнь и Смерть — это не простые физиологические состояния организма. Оказывается, что Жизнь без Смерти просто невозможна, и Смерть, помимо тления и разрушения, несет в себе и мощное созидательное нравственное начало, иными словами, она дана человеку во испытание его Духа и, отрицая Смерть, не учитывая ее, современный человек рискует превратиться в некое подобие зомби, или живого трупа. Как сказал в своем предисловии к роману сам С. Кинг. «Смерть — это таинство, а похороны священны.» Вот, например, как рассуждает относительно смерти один из героев романа, старик Джуд, который и стал для врача Луи Крида вторым отцом: «Сейчас, кажется, никто не хочет говорить о ней, о Смерти, никто даже не хочет знать ее. Телевизор выключают сразу же, потому что подобные сцены могут травмировать детей, их душу, гроб тут же наглухо закрывают, потому что никто не хочет бросить последний взгляд на бренные останки и сказать умершему „прощай“… Создается впечатление, будто люди изо всех сил хотят забыть о курносой.
Но при этом по кабельному телевидению могут крутить такие сцены и публично показывать то, что приличный человек сделает лишь при закрытых дверях и с наглухо задвинутыми шторами…
… Нет, мы с женой пришли из другого мира. Мы были ближе знакомы со смертью, ближе, поверь. Мы были свидетелями великой эпидемии после Первой Мировой, когда матери умирали с младенцами на руках. Когда мы с Нормой были молоды, то диагноз рак становился твоей твердой гарантией на место на кладбище: никаких тебе химиотерапий, никаких облучений…
… Нет, смерть для нас была и другом, и врагом… В наши дни она спокойно заходила в дом, усаживалась с тобой за один стол во время ужина, и тебе несказанно везло, если курносая лишь кусала за задницу.» (14)
С жанром «фэнтези» этот роман может связывать не только ориентация на мифологию, но и столь характерная для «фэнтези» проблема противопоставления Бога и человека, проблема, когда простой смертный человек в той или иной ситуации начинает себя неким небожителем. Именно этому и были посвящены многие «фэнтезийные» построения Р. Зелазни, о котором уже шла у нас речь выше.
Следует также отметить и общую культурологическую «включенность» романа С. Кинга в современный психолого-социальный контекст жизни человека Запада. Эта сконструированность и метафоричность одновременно, ориентированная на так называемый эскапизм, также позволяет расценивать роман «Кладбище домашних животных» не только в рамках жанра ужасов, но и в рамках «фэнтези».
По сути дела, монолог героя С. Кинга является своеобразным пересказом из книги Ф. Арьеса об отношении современного общества к проблеме смерти в целом. Приведем для сравнения тот текст, который, может быть, и лег в основу всего замысла романа С. Кинга: «К середине ХХ в. в наиболее обуржуазившихся и проникнутых индивидуализмом частях Запада складывается новая ситуация. Воцаряется убеждение, что публичное изъявление скорби, а также слишком настойчивое и долгое выражение горя утраты в частной сфере есть нечто болезненное. Приступ слез считается первым признаком. Скорбь есть болезнь. Проявлять ее — значит проявлять слабохарактерность. Период траура — это больше не время молчания человека, понесшего утрату, посреди хлопотливого и нескромного окружения. Нет, это период молчания самого окружения: в доме, где недавно кто-то умер, не звонит телефон, люди вас избегают. Человек в трауре изолирован, он как бы в карантине, словно заразный больной.» (15)