Ферма
Шрифт:
— Ты приводил сюда мою маму. Только тогда она не была Тильдой, ты дал ей новое имя. Ты назвал ее Фреей.
— Нет.
Итак, он собрался все отрицать. Я ощутил, как в груди разгорается гнев, и уже собрался обрушить на него доказательства, когда он добавил:
— Она сама выбрала себе это имя. Вычитала в какой-то книге. Ей понравилось, как оно звучит.
Для меня эта мелкая деталь оказалась сродни поразительному открытию, да еще с намеком на соучастие. Я помолчал, заново оценивая стоящего передо мной внушительного человека. Будучи опытным политиком, он заранее дал знать о своем появлении. Он не стал отрицать выдвинутые против себя обвинения. Он поступил гораздо
— Ты рассказал ей сказку, красивую историю, которую сам же и придумал. Ты станешь играть роль ее мужа, а ей приказал исполнять роль жены. А эта мастерская, заявил ты, станет вашей фермой.
Я ждал, что дед скажет что-нибудь, но он молчал. Он хотел узнать, что именно мне удалось выяснить.
— Тильда забеременела. Твоим ребенком.
Учительница, Карен, рассказала мне о позоре, который пришлось пережить матери из-за своей беременности. Хотя сама она отнеслась к Тильде с добротой и пониманием, этого нельзя было сказать об остальных. Ложь деда оказалась настолько убедительной, что даже сегодня Карен склонна была винить во всем наемного рабочего с соседней фермы.
— Ты обвинил в случившемся местного батрака. Он лишился работы. А ты — важный и уважаемый человек. Твоей лжи поверили, и она стала правдой.
— И остается ею до сих пор. Спроси кого хочешь из тех, кто еще помнит те времена, и они повторят мою историю.
Он обладал силой и властью, позволившими ему не только совершить преступление, но и избежать наказания. И хотя мне не хотелось верить в то, что воспоминания о своем первом преступлении все еще доставляют деду удовольствие, он наслаждался осознанием того, что сохранил достаточно власти, чтобы ему верили до сих пор.
— Мама рассказала все твоей жене? Хотя бы попыталась? Или она отказалась даже слушать ее?
Дед покачал головой.
— Нет, моя супруга поверила Тильде, но при этом возненавидела ее за то, что она рассказала правду. Она предпочитала мою ложь. Ей потребовалось чуть больше времени, чем всем остальным, но в конце концов она тоже сумела забыть правду. Это как раз то, чему следовало бы научиться и Тильде. Мы с женой свыше шестидесяти лет прожили на этой ферме в счастливом браке, пользуясь любовью и уважением окружающих.
— Что случилось с ребенком?
Не успел этот вопрос сорваться с моих губ, как я уже знал ответ на него. Только сейчас я понял, чем было вызвано желание матери любой ценой защитить Мию — приемную дочь.
— Ее отдали в другую семью.
Я устало поинтересовался:
— И что теперь, дедушка?
Я смотрел, как он прижимает палец к губам жестом, который мать продемонстрировала мне в лечебнице, давая в руки ниточку, за которую следовало потянуть. Но это не был призыв к молчанию, это означало, что ему нужно время на раздумья. Интересно, он тоже прижимал палец к губам, когда придумывал свои ролевые игры, подавая матери сигнал, что вскоре ей предстоит участие в чем-нибудь новеньком? Именно поэтому она научилась бояться этого его жеста. Но вот наконец он отнял палец от губ и сунул руки в карманы, напустив на себя деланную беззаботность.
— Теперь? Теперь ничего. Тильда попала в психиатрическую больницу. Никто не поверит ни единому ее слову. Она больна. И всегда будет больна. Она разглагольствует о троллях и прочей чепухе. Дело закрыто. Оно закрылось целую жизнь тому назад.
Итак, он счел госпитализацию матери своей победой, окончательно уверившись в том, что правда никогда не станет известна. А что мог сделать я? Я приехал сюда не для того, чтобы мстить. Я приехал, чтобы получить
Я развернулся и зашагал к дверям, но тут мне пришло в голову, что кое-что я все-таки упустил.
— А как ты называл себя? Она была Фреей. А ты стал…
— Даниэлем.
Его ответ застал меня врасплох. Я замер на месте и взглянул деду в глаза. Он согласно кивнул:
— Она назвала своего ребенка в его честь. Что бы ты обо мне ни думал, наверное, наша игра ей нравилась хотя бы немного.
Это была ложь, импровизация, злобная и порочная — из-под маски доброго волшебника на мгновение проглянула жестокость и изобретательность, поскольку жестокость тоже может быть изобретательной. Мой дед оказался сказочником, причем весьма умелым: поначалу он рассказывал сказки, чтобы удовлетворить свои желания, а потом — ради самосохранения.
Сев в машину, я уронил голову на руль и сказал себе, что пора уезжать отсюда. Завести мотор и уехать. Но, когда я закрыл глаза, перед моим внутренним взором встал обгорелый зуб, остаток детства матери, который не поддавался уничтожению, как бы она ни старалась, и тогда я вышел из автомобиля, подошел к багажнику и достал оттуда запасную канистру бензина.
Опасаясь, как бы мужество не покинуло меня, я поспешил обратно к мастерской. Взяв палку, я быстро очистил крышу от снега. Дед мог вернуться в любую минуту, поэтому я принялся плескать бензином на древесные стружки и часы с кукушками, на инструменты и верстак, на комплект защитной одежды пасечника и на пол под стальным цилиндром. Остановившись на пороге, я попытался зажечь спичку, но безуспешно — руки у меня дрожали. Наконец, уже держа горящую спичку, я спросил себя, правильно ли поступаю и выиграю ли что-то от этого. Пламя коснулось подушечки пальца, но я все никак не мог решиться. Огонь обжег мне кожу, и я отшвырнул бесполезную спичку в снег.
— Дай их мне.
Дед стоял рядом, протягивая руку. Я не понял, что он имеет в виду. А он повторил:
— Дай их мне.
Я вложил коробок спичек ему в ладонь. Он аккуратно зажег спичку, с первой же попытки, и поднял пламя на уровень глаз.
— Ты думаешь, что я — чудовище. Но оглянись вокруг. Здесь ничего нет. Что еще мне оставалось, имея фригидную жену? Четырнадцать лет я был хорошим мужем и отцом. А плохим пробыл всего два.
Мать описывала Фрею как женщину, а не девочку. Стоявшая на пороге взросления, с развитой грудью и осознанием собственной привлекательности, она обратила на себя внимание моего деда. В том, что с ней произошла подобная трансформация, она винила его. Описывая воображаемые зверства Криса, моего отца, она подчеркивала, что он изменился, стал другим человеком, причем резко, всего за одно лето — точно так же, как и ее собственный отец летом 1963 года.
Аккуратным щелчком дед отправил горящую спичку внутрь мастерской. Бензин вспыхнул быстро, языки пламени побежали в разные стороны: первыми занялись щепки и стружки, за ними загорелись незаконченные деревянные лица. Пропитанная воском защитная одежда тлела и плавилась, а кожа тролля вспыхнула ядовитыми сине-зелеными огоньками. Огонь становился все сильнее, и стальной цилиндр застонал и начал деформироваться. Вот загорелись стены, а вслед за ними пламя охватило и крышу. Нам с дедом пришлось отступить — сильный жар обжигал лица. Столб дыма закрыл звезды. Я поинтересовался: