Фернандо Магеллан. Книга 1
Шрифт:
– Она надежно спрятана. Кроме нас троих, – Магеллан выразительно посмотрел на графа, – о ней знает мой друг.
– Мы подумаем, – согласился король. – Занимайтесь своими делами и не вздумайте болтать о портулане! В противном случае, мы вылечим вашу ногу, – погрозил монарх.
Капитан помахал из стороны в сторону новеньким беретом, неуклюже поклонился. Не утруждаясь пятиться к двери, повернулся на правой ноге, направился к выходу. Взбешенный дерзостью просителя, король хотел прикрикнуть на хама, вообразившего о себе бог весть что, но сдержался.
– Невоспитанный мужлан! – громко сказал монарх
В залах и коридорах переговаривались кучки пестро одетых придворных. Не замечая толпы, не отвечая на приветствия, ветеран Индийских морей, калека-пенсионер с мутными карими глазами, не надев берета на глубоко посаженную крупную голову, сутулясь, шел через залы, где пажом королевы мечтал о великих подвигах. Он просил аудиенции, намеревался очистить свое имя от сплетен, предложить королю богатства, но вместо благодарности получил незаслуженное унижение. Капитан свернул в пустую комнату, остановился у окна, взглянул на осенний сад.
«Колумб из третьего плавания вернулся в кандалах, – вспомнил Магеллан. – Хотя монархи оправдали его, Адмирал Моря-Океана" гордился цепями как величайшей наградой, лег с ними в могилу.
Неужели десять лет службы с первого похода Франсишку де Алмейды в Индию, когда он, сверхштатный младший офицер, спас эскадру, предупредил адмирала о готовящемся нападении султана в Малаккской гавани, прошли напрасно? И кроме трех ран, раба, черной девчонки да пенсии ничего не заслужил?»
От волнения и усталости заныло поврежденное копьем колено, боль в нерве прожгла ногу. Офицер грузно уперся в подоконник, склонил голову и чуть не застонал, так пакостно ныли тело и душа.
В шумящей зеленой массе сада он различил деревья, кусты, статуи, желтый песок, как в Африке, но холодный, сырой, и ему захотелось очутиться в Софале под палящим солнцем в маленькой крепости, где все просто и понятно. Где каждый стоит ровно столько, сколько стоят его голова и руки. Где нет скользящих по паркету женщин, где для удовлетворения страсти – загнанные в полутемные чуланы чернокожие рабыни. Не таким представлял Магеллан возвращение на родину, не такой желал награды за службу.
Что делать? Кому он нужен с больной ногой, простреленным плечом? Кто даст отряд или судно, если король не доверяет? Вместо рекомендательных бумаг – справки о том, будто не продал скот маврам, а в ночной неразберихе язычники угнали овец. «С таким прошлым даже в пастухи не возьмут», – грустно подумал Фернандо.
У него нет наследственных поместий. Дворянский герб причислен к последнему, четвертому разряду, дает лишь право ношения меча да посещения дворца. Трудно начинать жизнь сначала, когда твои знания и опыт никому не нужны.
Магеллан прислушивался к шуму за окном и затухающей боли в ноге. Ему не хотелось отходить от стекла, поворачиваться лицом к нарядной толпе, наверное, уже узнавшей об отставке увечного ветерана, одного из многих, ежедневно появлявшихся во дворце в надежде получить пенсион или доходное место. Фернандо вспомнил о ждущем за оградой Энрике и подумал, что надо растереть ногу. Он отвернулся от окна, направился к выходу.
В дверях стоял высокий мужчина в черном камзоле с золотой массивной цепью и крестом на груди, внимательно следивший за капитаном. Он перевел взгляд с глаз офицера
Магеллан с трудом выпрямился на больной ноге, опустил руку на рукоять меча, с гордым видом спросил:
– Сеньор, вы давно здесь?
– Я искал встречи с вами.
Фернандо молча презрительно рассматривая штатского.
– Меня зовут Руй Фалейра, – представился тот. – Я королевский астролог, составляю гороскопы, предсказываю будущее. – Его сухощавая фигура вежливо изогнулась, крест сверкнул в складках одежды.
– Гадалка сделает это за мораведи, – возразил Магеллан, ожидая, когда ученый освободит дорогу.
Тот не обиделся, подошел ближе. На вид ему было лет сорок. Нервные горящие глазки на подвижном желтоватом лице ощупали офицера.
– Я изобрел новую систему вычисления долгот, способную в любой части Земли определить местонахождение судна, хочу поговорить с вами о ней, – сказал астроном.
– Я занят! – оборвал Фернандо и, приволакивая ногу, пошел прямо на него.
– Могу ли я надеяться? – отскочил в сторону мужчина.
– Надейтесь, – зло усмехнулся капитан. – Надежда ничего не стоит, а умирает последней. Поведайте о вашей системе Его Величеству!
– Я составил карту мира, рассчитал величину Южного моря… – торопливо сообщал Фалейра, но офицер не слушал и с неприступным видом, словно не отказ, а служебное повышение даровал ему король, проталкивался через толпу, никому не уступал дороги.
Глава II
Рассказ моряка
Октябрь 1516 года выдался теплым и ласковым. Ветер с холмов приносил запахи разбросанных островками в лощинах вечнозеленых лесов, аромат эвкалиптов, пряной травы. Из гавани тянуло морской свежестью, рыбой, солониной, смолистыми бочками. На извилистых улочках Старого города, построенного у подножия древней арабской крепости, взметнувшей тупые прямоугольные стены и башни в голубое небо, пахло помоями. Португальцы назвали ее замком Сан-Жоржи. Приказы запрещали загрязнять тысячелетний город, но жители выливали нечистоты у домов. Лишь на площадях у церквей и соборов мостили камнем расползавшуюся после дождей коричневую почву. Вдоль змеившихся к холмам узких улиц стояли высокие ярко раскрашенные кирпичные дома с черепичными крышами. За обожжеными солнцем стенами в крохотных двориках теснились служебные пристройки. Несколько христианских церквей, готический собор XII столетия да мусульманская мечеть (наследство от мавров) украшали город.
В наспех бестолково застроенном купцами и мастеровыми Новом городе бурлила жизнь. Он вырос вдоль бухты реки Тежу. Отсюда в Индийские владения уходили суда, приносившие хозяевам сказочные богатства. Если возвращался один из трех кораблей, затраченные на экспедицию деньги окупались в двадцатикратном размере. Десять лет нескончаемым потоком сокровища текли в Лиссабон. Нажитое на торговле пряностями, слоновой костью, драгоценными камнями и тканями золото оседало в сундуках, королевской казне, перечислялось Церкви.