Февраль
Шрифт:
Юрий Алексеевич задумался, замечтался, потеряв счёт времени. Сколько он так просидел, не знает. Аня зашевелилась, проснулась, с тревогой глянула на окна, часы. Начинался новый день.
– Ты всё ещё здесь?
– Здесь, мне некуда идти, – уточнил Юрий Алексеевич, поднимаясь со стула и разминая от многочасового сидения спину.
– Ну да, - улыбнулась Анюта. Умылась из кувшина на подоконнике, села переплетать косы. Тяжёлые волосы волнами окутали её, заиграли на солнце, настойчиво, вопреки всем людским бедам, пробивавшееся сквозь заклеенные окна; учитель не мог сдержаться и, поддавшись, наплыву всей нежности, жившей в нём с тех пор, как
– Не время, - тихо прошептала она, замерев с расчёской в руке, не отстраняя и не пугаясь его внезапным чувствам.
Юрий Алексеевич смутился, мысленно костеря себя, отступил назад:
– Прости.
– Ты куда-то собираешься? – спросил он как можно более беззаботнее и спокойнее, машинально хватая и опуская на место разные предметы, попадавшиеся ему под руку.
– На заготовки дров.
– Я с тобой.
Анюта забрала на затылке косы в тугой узел, утвердительно кивнула. Они оделись и вышли на улицу.
Перед Юрием вновь предстало ужасающее зрелище, к которому вряд ли можно привыкнуть. Они шли по тротуару, на котором то тут, то там попадались выбоины, завалы от стоящих рядом разрушенных домов. Несколько человек, три женщин и старуха в калошах поверх валенок, чему физик удивился: морозный февраль, скользко - зачем калоши, разгребали завалы из кусков штукатурки, досок, строительного мусора, пыли, образовавшегося от разрушения стены. Доски и искорёженные детали мебели тщательно выбирались, складывались в кучу, остальное лопатами сваливали к стене. Далее вверх по улице, где они шли, на одном из зданий с разбитыми верхними этажами и зияющими пустотами окон висел плакат с изображением женщины в белых свисающих одеждах. Женщина с плаката в упор смотрела на прохожих грозно и обжигающе-призывно; Юрий отвёл глаза, невозможно было встретиться с ней взглядом, он обдавал колким холодом, как будто смотрел живой человек, конечно, попаданец из будущего века был к такому не готов.
Вообще во всё, что окружало сейчас Юрия Алексеевича, нельзя было ворваться вот так нахрапом, как он, нельзя было переосмысливать и вдумываться в каждую встречающуюся живую картину, вслушиваться в каждый звук, стон – от этого можно было сойти с ума. Ему хотелось упасть, закрыться руками, кричать, кричать и нечеловеческими усилиями прекратить этот ужас. Но и сейчас он до конца не понимал, он не осознавал в полной мере того, что окружало его последние несколько часов – его переживания и страхи были театральными миниатюрками по сравнению с настоящей жизнью, которой жили, встреченные им люди.
Они дошли до небольшого пятачка, где среди высоких зданий уныло выглядывали несколько деревянных двухэтажных домишек, частично разрушенных, частично уже разобранных жителями. Суетились люди, разбирали, таскали, пилили. Ребятишки лет двенадцати бойко орудовали пилой, называемой «тебе-мне». Юрий Алексеевич, ещё будучи малышом, видел такую в деревне, когда они с бабушкой ездили к родственникам в глухую деревушку за рекой Пышмой; да в кино видел. Мальчишка поменьше в такой вязаной шапочке с мысиком, в этих шапках ещё и в восьмидесятые детей одевали, у Юрия Алексеевича даже фотография есть, где он в подобной шапке стоит; мальчишка был поменьше остальных, пытался топором расколоть доски, валявшиеся около дома. Но у него плохо получалось, доска скользила, не поддавалась, мальчишка, закусив нижнюю губу, сопел, но продолжал, не сдавался.
– Не стой, - легонько толкнула учителя Анюта, - помогай, иди туда, брёвна раскатывать. А то на тебя уже и так косо смотрят, вон Ольга Павловна, у неё муж там… - девушка осторожно приподняла руку, показав пальцем вверх, - иди..
– А ты? – забеспокоился он.
– Я буду складывать, - указала Анюта в сторону, где высились кучи из брёвен и устало сновали женщины.
– Ты только не потеряйся, - на полном серьёзе беспокоился учитель. Анюта слабо улыбнулась, ушла.
Юрий Алексеевич пробрался к дому и принялся за дело. Кидал, бросал, переносил с ожесточение и азартом, не думая ни о времени, ни о месте, где находится, полностью отдавшись работе. Кстати, такой упорный труд помогал на время справиться с мыслью о еде, так сказать- забыться.
Мальчонка в шапочке с мысиком всё возился с топором. Ту доску, что никак не удавалось расколоть, отбросил, приволок другую поменьше, но и она не поддавалась. Такая настойчивость в непривычных для маленького ребёнка действиях и сосредоточенность на детском лице моли бы вызвать умиление, но в данных обстоятельствах от этой картинки у Юрия выступали мурашки. Он вспомнил своих школьных сорванцов, которые иногда могли впасть в истерику от того, что задачу по физике не могли решить или опыт, никак не удавалось правильно подготовить и провести. Мысли так противно снова заскреблись в учительской голове, ох, как он их назойливых, треплющих душу не любил. А они как нарочно лезли, скребли… Юрию нестерпимо захотелось поговорить с этим мальчишкой, узнать, что он понимает из происходящего, чувствует, какими знаниями школьными обладает. Сравнить с современными ребятами, так сказать.
– Слышь, парень, давай помогу, - как можно непринуждённее крикнул учитель, и, оставив свою работу, подошёл к мальчугану. Тот исподлобья взглянул на незваного помощника, буркнул:
– Сам могу.
– Как тебя зовут? – Спросил Юрий.
– Иван.
– А я Юрий Алексеевич, учитель физики. – Он хотел сначала протянуть руку, но мальчик не смотрел на него и не отрывался от своего занятия.
– Ты в школу ходишь?
– Ходил, во второй класс…
Юрий мысленно себя обругал, вот балбес, придурок, какая школа – война кругом, всё разрушено и, помолчав, снова заговорил, стараясь задавать нейтральные вопросы, чтобы ненароком не коснуться больного:
– А читать умеешь?
– Умею, - гордо ответил Иван, перестав стучать топором и в сердцах пнув ногой неподдающуюся доску, - и считать умею. Нас Ирина Анатольевна всему научила. И даже гирлянды у меня получаются!
– Какие гирлянды? – Не понял Юрий Алексеевич.
– Новогодние, - обиделся Иван, что его не поняли.
– А! да, да, - заторопился физик, боясь, что собеседник обидится и уйдёт, я знаю, колечки из цветной бумаги…
– Сами вы колечки, - фыркнул Иван, - мы с Ириной Анатольевной фонарики уже научились делать…
– Молодец, - а чем ещё интересным вы занимались?
Пареньку явно начинал нравиться разговор, такое внимание к нему и его классу, заинтересованность со стороны взрослого словно повышали значимость маленького человека в собственных глазах, возвращали в прежнее предвоенное время, где так хорошо было учиться в школе, бегать с ребятами…
– На завод ходили, где тётя Люда работает, макулатуру собирали, термометр изучали, - перечислял Иван, словно доставал из памяти радостные моменты мирных дней, - в школьной теплице старшеклассникам помогали поливать! Промокашку я научился аккуратно прикладывать…