Фея
Шрифт:
Он не понимает ее, он существует как противовес всякому добру… И его также никто и никогда не поймет в этом мире… Он тоже бедный. Слезы окунают меня в доброту.
Я хочу жалеть всех. Жалеть и жалеть без конца… И окликать во тьме сердца…
Я иду, словно лечу на крыльях, ночь быстро одевает в сумерки весь город и прохожих.
Я еще долго хожу, пытаясь выдумать для себя какой-то таинственный мир, чтобы впустить туда одну только Фею.
Я б выложил ступени эти мхом, я бы росой омыл цветы, деревья, землю… Я бы пронес
Словно в забытье, я подхожу к дому… и вдруг вижу Фею. Дрожащая и заплаканная, в одной ночной сорочке, она стоит, закрывая свои глаза маленькими кулачками.
Я подхожу к ней, как во сне. Вся жизнь как ненастоящая, и мы как актеры в театре…
– Очень бы хотел вас видеть, даже больше, чем самого себя, – неожиданно говорю сам для себя, беру ее руки в свои и вижу, что она с удивлением смотрит на меня и перестает плакать… С отчаяньем, каким владеет тело, все удивленье тотчас исчезает… И доброта смиренная находит глубь вожделеющих внутри меня зрачков… Он бежал за мной… Мне казалось, что он меня убьет… Потом он упал и уснул, и лежит там, на лестнице…
Она говорит со мной по-детски искренне и наивно… Я тоже говорю с ней, как ребенок.
Я осторожно беру ее руку, и мы поднимаемся вверх на цыпочках через спящего Темдерякова ко мне…
Дверь ее квартиры закрыта. Теперь Его Величество Случай заключает мою мечту в реальность…
Я тут же даю ей одеться в мою рубашку… Я вижу, как она робко и смущенно одевает ее, с прекрасным наслаждением принюхиваясь к запаху моего тела… Она одевает ее, словно мою кожу…
Мы сидим за этим столом ночь как в сказке… Она пьет чай, а я читаю ей свои глупые и наивные стихи…
Я изливаю память по тебе…В тебя зашедшими устами…Мы вместе одеваем мрак ночейулыбками уставших жить зверей…Горящими как лунный свет глазами…– Подойди ко мне, – шепчет она и протягивает ко мне руки…
И мы сливаемся молча в поцелуе…
И я кружу ее, как белый снег во сне. А потом мы быстро раздеваемся и мгновенно овладеваем друг другом.
Возможно, грех сулит раскаяние, но только разве это есть мой грех… Моя любовь – мое страданье и тайное блаженство вновь и вновь. Вся ночь проходит старой сказкой… Которую я в детстве в снах читал…
– А он ведь там лежит, – неожиданно говорит она, и я вдруг понимаю, какая она святая… Святая мученица.
Мы спускаемся вниз… Темдеряков продолжал лежать все на том же месте, только теперь под ним образовалась небольшая лужица с характерным запахом мочи…
Безо всякой брезгливости мы поднимаем его и медленно тащим наверх… Он открывает полусонные глаза и что-то невнятно бормочет на своем отсутствующем языке.
Фея находит у него в кармане ключи и открывает дверь.
Потом мы кладем его на диван и уходим…
Фея второпях надевает платье, забирает свои молитвенники, иконки и уходит ко мне навсегда…
И словно в подтверждение моих собственных мыслей она расставляет свои иконки на шкафу, вынимает свое белье и складывает его вместе с моим в гардеробе, и все это просто, беззвучно, а потом берет на руки Аристотеля и приобщается к моей домашней святыне…
Аристотель тарахтит, как старенький мотоцикл…
Его мурлыканье еще раз подчеркивает учтивую благодарность и вежливость усатых королей…
Всласть налюбовавшись кошачьей негой, Фея неожиданно сгоняет Аристотеля и с шутливой дурашливостью берет на колени меня… И я, такой большой, толстый, на коленях у маленькой хрупкой Феи вдруг чувствую себя ребенком и плачу от счастья, и встаю с ее колен, и беру ее на руки, и снова ее раздеваю, и медленно целую, и с радостью вижу ее закрытые вожделеющие глаза.
Ее маленький язычок проходит сквозь мои зубы и затевает с моим языком нежную и страстную игру… Вот так и умирают от любви… И получают в дар Бессмертие.
Утро застает нас врасплох… За окном туман, и мыслей никаких… Таня ежится от ожидания…
И все в предчувствии какой-то надвигающейся катастрофы.
Цнабель говорит, что поэт не боится оскорбить своей любовью никого… Цнабель – провокатор реальности…
Он говорит, как может быть, и это бывает, хотя смысла в этом нет, он все-таки ищет его и упрямо находит, словно свое же отражение в старом разбитом зеркале…
И как петля под потолком, пространство сужено до точки…
Иначе говоря, мысли Цнабеля усиливают мою ничтожность… Таня и Фея одеваются, они слиты во мне единой плотью… И только, когда в ее глазах начинает блестеть лишь страх со слезами…
Вижу Таню, чужую жену, а Фея моя со сказкой уходит. Таня одевается так осторожно, словно змея опять заползает в свою кожу… Почему змея? А не птица?!
Почему я молчу? И какая в молчании тайна? Я встаю, подхожу к ней, обнимаю, целую ее, и ко мне опять возвращается моя живая и светлая Фея…
Моя Фея мой несчастный цветок, ты прикасаешься ко мне своим измятыми лепестками…
Твои уставшие видеть глаза находят во мне счастье… Счастье – забыть свое горе, отдавшись нежному зверю…
Зверь – огонь – глаза – окно – руки – губы – тоска – боль – надежда – любовь – тела – сосуды – свет изнутри в пустоте обживание Вечности…
Кто-то произносит обман давно уже утраченной мечты, но на острие наших сливающихся языков крадется лишь пламя Вечной Любви…
Я чувствую, целуя тебя, как здесь, рядом, в этом же доме ворочается Темдеряков, как глухо и отдаленно в его беспростветном мозгу раздается мучительный окрик…
Эй, вы там, наверху! Именно чужие и противозаконные…