FIASCO. Исповедь трейдера с Уолл-Стрит
Шрифт:
На следующий день, 13 апреля, Банковский комитет в связи с опасностью ситуации вызвал для показаний уроженца Венгрии Джорджа Сороса, возглавлявшего объединение фондов Quantum Group с более чем 10-миллиардными активами. Сороса можно считать если не самым умным, то по крайней мере самым богатым экспертом по производным, a Quantum за свою 25-летнюю историю проявил себя как мировой рекордсмен по инвестициям.
Сорос не отрицал, что взрывообразньгй рост производных, безусловно, таит в себе опасность для инвесторов: «Их [производных] слишком много, и некоторые так сложны, что связанные с ними риски могут быть недоступны пониманию даже самых искушенных инвесторов». Он признал, что есть производные, созданные специально для того, чтобы позволить организациям-инвесторам поиграть в азартную игру, которая иначе была бы им совершенно недоступна.
Тем не менее даже Соросу не удалось убедить конгресс принять хоть какой-нибудь закон, и в конце концов вся эта затея провалилась. Сорос, Гонзалес и Лич столкнулись с жестким сопротивлением: только за две предыдущие выборные кампании законодатели, по некоторым оценкам, получили от банков, инвестиционных фирм и страховых фондов пожертвования на 100 миллионов долларов.
Было ясно, что неприятности с производными только начинаются. По словам Роберта Бальдони, управляющего Emcor Risk Management Consulting, «наблюдаются очевидные признаки того, что будут приняты новые правила декларирования производных», но пока конгресс бездействует, «люди из весьма почтенных организаций продолжают проводить крайне сомнительные сделки, суть которых для их компаний неясна». 13 апреля Пол Маккей, аналитик Dean Witter Reynolds, заявил: «Похоже, очень скоро многие компании будут кричать во всеуслышание, что их ограбили на производных. Procter & Gamble — только первая ласточка».
Я хорошо помню, как все эти заявления обсуждались в торговом зале Morgan Stanley. Gibson Greetings? Procter & Gamble? А то, что продали мы, еще не взорвалось? Похоже, нет. Пока главным обвиняемым был Bankers Trust, а нам удалось увернуться от двух выстрелов — по крайней мере, сейчас.
Как и ожидалось, вскоре последовали другие объявления убытков, и в течение апреля их становилось все больше. После того как свои потери на производных обнародовала Dell Computer (Остин, Техас), ее представитель заявил, что эти убытки связаны с операцией совершенно иного рода, чем у Procter & Gamble; тем не менее акции Dell рухнули на 12% за день и по «глубине падения» оказались в тот день на втором месте среди всех акций. Затем о крупных убытках объявила Mead Corporation (Дейтон, Огайо), производящая бумагу и предоставляющая различные электронные услуги. В последующие месяцы заявления о новых больших потерях на производных появлялись практически каждый день. Dell? Mead? Я просто не мог понять, как они потеряли столько денег. Если вы покупали их акции, что именно вы приобрели — акции промышленной компании или спекулянта производными? Как тут можно отличить одно от другого? По каждому поводу продавцы из ГПП клятвенно заявляли, что не продавали опасных производных, и каждый раз гулявшие по банку слухи вскоре умирали. Похоже, Morgan Stanley увернулся и от этих пуль.
Любопытно, но первая волна заявлений нисколько не встревожила начальство банка; мало того, все крики ограбленных только подогревали кровавый инстинкт наших боссов. Воинственный клич президента Morgan Stanley Джона Мака встречал горячий отклик у наемных убийц из ГПП. Как только появились сведения о первых потерях, Мак заявил группе управляющих: «Пахнет кровью. Давайте прикончим еще кого-нибудь». План был таков: если у покупателей наших производных трудности и если мы сумеем убедить их в нашей полезности — хотя бы для того, чтобы удвоить ставку в надежде отыграться за следующий кон, — то на их провале мы сможем сделать даже больше денег. При мысли о потенциальных жертвах (которых эвфемистически называли «несчастный покупатель») у всех прямо слюнки текли. В то время я часто слышал от боссов: «Мы любим несчастных покупателей».
Однако мне и кое-кому из моих коллег становилось неспокойно. Реакция боссов казалась нам чересчур оптимистической и даже наивной, а
Великий день наступил в субботу 18 апреля 1994 года, вскоре после того как Procter & Gamble объявила о потере более 100 миллионов. Поначалу меня тревожил размер этой суммы, но, когда я проснулся ранним субботним утром, от моих страхов не осталось и следа. Я чувствовал гордость, потому что был новым членом спецкоманды Morgan Stanley, и еще больше гордился участием в первом FIASCO. Имея от Мака приказ выступить, я держал курс на стрельбище в клубе «Sandanona», в северной части штата Нью-Йорк. Мужественно пренебрегая дождем, я ждал на улице своего рысака.
У моей квартирки в Вест Виллидж меня должен был подхватить приятель, Александр (Лекс) Малдьютис. Леке был настоящим «ракетчиком», но еще очень молодым. Хотя он утверждал, что ему двадцать с чем-то, я подозревал, что на самом деле ему всего восемнадцать. В колледж он ходил в ту пору, когда другие еще постигают премудрость катания на велосипеде. В свои двадцать семь по сравнению с Лексом я был стариком. Заметив, как он выруливает с Гроув-стриг на своем огромном «линкольне-континентале» седьмой модели, я не мог сдержать улыбки. Он подъехал к тротуару и распахнул массивную дверь. Я похвалил роскошный салон, и мы отправились по Восьмой авеню. Наш «линкольн» прекрасно смотрелся на фоне сутенеров и проституток с Восьмой авеню, рабочая ночь у которых заканчивалась. У нас, напротив, день только начинался.
Лекс толковал мне, что его седьмая модель — сущий истребитель, а я согласно кивал. В сущности, что мне было за дело? Я понимал, что на Лекса сильно влияет
Страшила, поскольку мой приятель не к месту ввернул словечко «истребитель». Молодые продавцы и трейдеры у нас обычно подражают кому-то из старших, и часто — Страшиле. Однако в этой ситуации было, конечно, нечто не совсем обычное: «ракетчик»-тинейджер, доход с шестью нулями, роскошная тачка с восемью цилиндрами, да еще словечко «истребитель». Поглаживая приборную панель, я чувствовал, что часть моей души совершенно согласна с Лексом: это действительно был истребитель. Я представил, кик Леке разъезжает по улицам с какой-нибудь официанткой-гольфисткой из Hooters. Может, и мне завести седьмую модель?
Потом мы некоторое время ехали молча, и я размышлял, насколько я изменился за последние месяцы. Повлиял ли на меня Страшила? На Лекса он уж точно повлиял. Личность Страшилы во многих отношениях была неотразима, и я начинал подозревать, что мы все больше и больше уподобляемся ему. Тут я убрал руку с панели. Почему два неглупых молодых человека поднялись ни свет ни заря в дождливое апрельское утро — неужто ради того, чтобы, если повезет, разбить на кусочки несколько мишеней? В чем же тут дело? Между тем я заметил, что на Лексе свежевыглаженные шерстяные брюки и начищенные темно-красные туфли — этот антураж через пару-тройку часов должен потерять всякий вид. Сам я был одет в джинсы и бутсы; они, конечно, тоже могут потерять вид, но это обойдется дешевле. Меня утешало только то, что Страшила не повелел нам надеть камуфляж эпохи Второй мировой войны.
Мы проехали Восьмую авеню и повернули на Верхний Ист-сайд, чтобы подобрать двух боссов, одним из которых был Стив Бенардет, коротышка из «банды четырех». Бенардет обычно составлял Страшиле охотничью компанию и как-то признался одному моему приятелю, что заплатил 40 тысяч за охоту на носорогов в Африке. Роскошный пентхаус Бенардета на Ист-сайде разительно отличался от моей квартирки в 300 квадратных футов. Многие продавцы, собиравшиеся на действо, жили в традиционно благопристойном Верхнем Ист-сайде на Манхэттене, а потому складывалось впечатление, что здесь затевается нечто вроде военной операции. Один за другим эти подозрительно выглядевшие субъекты во фланелевых рубашках, желтых плащах и прочем хаки возникали под дождем из своих богатых апартаментов. Многие несли начищенные ружья двенадцатого калибра; у нас, правда, ничего подобного не было. Бенардет тоже похвалил Лексову машину, и мы поехали на север, в клуб «Sandanona»,