Фиеста в Кала Фуэрте
Шрифт:
— Экое образное мышление! Редкость у адвокатов... — Лодка проплыла мимо яхты, вышла на глубокую воду и с тарахтеньем мотора направилась в открытое море. — Джордж повернулся к Селине лицом. — Под тигром подразумевался я?
— Вряд ли. Он просто хотел избавить меня от лишних неприятностей.
— Но ты пренебрегла его советом.
— Да.
— Ты, кажется, хотела мне что-то сказать?
— Что я чересчур любопытная. Такая уж уродилась. Простите.
— Мне нечего скрывать.
— Меня вообще интересуют люди. Их семьи, родители.
— Мой
— И ваш отец был убит?
— Их эсминец был потоплен немецкой подводной лодкой в Атлантическом океане.
— Он служил в военно-морском флоте? — Джордж кивнул.
— Сколько вам тогда было лет?
— Двенадцать.
— А братья или сестры у вас есть?
— Нет.
— И что же с вами было потом?
— Потом... дай подумать... я закончил школу, отслужил в армии, потом решил остаться на военной службе, получил офицерское звание...
— А вам не хотелось стать моряком, как отец?
— Нет. Я думал, в сухопутных войсках веселее.
— И так оно и оказалось?
— В некотором роде. Хотя не настолько, как я надеялся. А потом... моему дяде Джорджу пришла в голову блестящая идея: поскольку у него не было сыновей, он решил, что я должен заняться семейным бизнесом.
— Каким же?
— Суконные фабрики в западном Йоркшире.
— И вы согласились?
— Да. Посчитал это своим долгом.
— Но без большой охоты.
— Да. Без малейшей.
— А что было дальше?
— Да ничего, — рассеянно ответил Джордж. — Проторчал пять лет в Бреддерфорде, потом продал свою долю в деле и уехал.
— А дядя Джордж не возражал?
— Не могу сказать, что он был очень доволен.
— И что же вы стали делать?
— Купил на вырученные деньги «Эклипс», несколько лет мотался по свету, пока не осел здесь, где и живу счастливо по сей день.
— И тогда вы написали книгу.
— Да, действительно написал.
— Вот это самое важное!
— Почему?
— Потому что это творчество. Это сидит у вас внутри. Способность писать — дар судьбы. Я, например, на такое не способна.
— Я тоже, — сказал Джордж. — Именно поэтому мистер Ратленд мистическим образом — с твоею помощью — напомнил мне о себе.
— Разве вы больше не собираетесь писать? А как же вторая книга?
— Поверь, я бы написал, если б мог. И даже начал, но получилась такая тягомотина, что я изорвал рукопись в клочки и предал их ритуальному сожжению. После этого у меня, мягко говоря, отпала всякая охота заниматься сочинительством. Правда, я обещал старику сделать еще одну попытку — хотя бы предложить идею, — и попросил год сроку, но... воз и ныне там. Мне сказали, что у меня творческий застой, а это, если хочешь знать, худший вид умственного запора.
— А о чем вы хотели писать?
— О путешествии по Эгейскому морю — это было до того, как я здесь поселился.
— И в чем же загвоздка?
— Скучища получается. Путешествие было потрясающее, а на бумаге выглядит не более увлекательным, чем описание автобусной экскурсии в Лидс в дождливое ноябрьское воскресенье. И вообще, про все это уже написано.
— Ну и что? Нужно найти новый подход, оригинальный угол зрения. И тогда все получится.
— Да, конечно. — Джордж улыбнулся Селине. — А ты совсем не такая глупенькая, как кажешься.
— Зато вы умудряетесь даже приятные вещи говорить в препротивной манере.
— Знаю. Я обманщик и хам. И хватит об этом. Может, стоит вернуться к личным местоимениям?
Селина посмотрела в учебник.
— Usted. Вы. El. Он. Ella...
— Двойное «л» произносится так, будто после него стоит мягкий знак. Elya.
— Elya, — повторила Селина и снова подняла взгляд на Джорджа. — Вы никогда не были женаты?
Джордж не ответил, но на лице у него появилось такое выражение, будто Селина внезапно поднесла к его глазам яркую лампу. Помолчав, он сказал — вполне спокойно:
— Женат я никогда не был. Только обручен. — Селина ничего не сказала, и, видимо, ободренный ее молчанием, он продолжал: — Когда я еще жил в Бреддерфорде... Родители моей невесты были местные богатеи — очень симпатичные, всего добившиеся своим горбом. Как говорится, на таких земля держится... Папаша разъезжал на «бентли», мать — на «ягуаре», а у Дженни была огромная спортивная машина с автоматическим управлением. Зимой они ездили в Сан-Мориц кататься на лыжах, лето проводили в Форменторе и не пропускали ни одного музыкального фестиваля в Лидсе — считали, что положение обязывает...
— Я все думаю: злой вы или добрый...
— Сам не знаю.
— А почему она с вами порвала?
— Не она, а я с ней порвал. За две недели до свадьбы, которая должна была быть такой пышной, какой Бреддерфорд еще не видывал. Несколько месяцев я близко подойти к Дженни не мог: бесконечные подружки, приданое, меню для свадебного стола, фотографы, подарки... Ох уж эти подарки! И между нами начала вырастать стена, сквозь которую я не мог пробиться. А когда понял, что Дженни эта стена не мешает, что она просто не замечает ее... я никогда не был о себе чересчур высокого мнения, но кое-какими принципами поступаться не захотел.
— И вы ей сказали, что раздумали жениться?
— Да. Пошел к ним домой и сказал Дженни и ее родителям. В комнате, которая вся была завалена корзинами, коробками, оберточной бумагой, серебряными подсвечниками, хрустальными салатницами, чайными сервизами, тостерами... Это было чудовищно. Отвратительно. — При этом воспоминании Джорджа передернуло. — Я почувствовал себя убийцей.
Селина невольно подумала о новой квартире, о коврах и мебельном ситце, белом платье и венчании в церкви с мистером Артурстоуном в роли посаженного отца. И внезапно похолодела от ужаса, словно в дурном сне. Словно поняла, сколько ей предстоит потерять. Словно вдруг осознала, что вступила на опасный путь, и впереди крутой обрыв, и всякие несчастья, и безымянный страх. Ей нестерпимо захотелось вскочить и убежать, и больше не заставлять себя делать то, чего так не хотелось делать.