Филарет – патриарх Московский. Часть 2
Шрифт:
До сего времени кабаки находились под запретом, ибо царь Василий и царица Елена считали пьянство злом. Когда после их смерти при малолетнем Иване правили бояре, они его именем кабаки и пьянку разрешили. Однако Иван Васильевич, под нажимом церковников и в частности Сильвестра, кабаки закрыл, хотя в казну они давали приличный доход. Фёдор, что «борьба с пьянством» – зло, уговорил царя снова открыть кабак, объясняя тем, что доходы от пития минуют казну.
Царский кабак начали строить полтора месяца назад на Болотном острове и уже пять дней, как он функционировал.
Одновременно со снятием выручки Фёдор встречался с Данькой, Кузькой, Тишкой и Максимкой и в свободной форме заслушивал доклады о проделанной работе, в основном сводившейся к наработкам навыков скрытого наблюдения друг за другом и ухода от наблюдения, а также тренировке троих штатных сотрудников. Серьёзно заниматься контрразведывательной работой Фёдор пока не разрешал. Данька сегодня помогал Фёдору уничтожать улики и поэтому Попаданец, когда дошла очередь говорить Даньке, сказал:
– Чем ты сегодня занимался я знаю.
Вот и сейчас из Царской резиденции Фёдор сразу отправился на Болотный остров. Там, в так называемом «отдельном кабинете», представлявшем собой отдельно стоящее деревянное здание банного комплекса, повстречался со своими подручными, с которыми хорошо поужинали и выпили правильно сваренного, а от того вкусного и сытного, пива. Париться не стали. В этом кабаке, кстати, желающих не только выпить, но и закусить – кормили, хотя ценник на еду «зашкаливал», но разрешалось приносить свою.
– Как вообще настроение? – спросил Фёдор. – Не заскучали? Не тянет ещё домой в игры детские играть?
– Нет, Фёдор Никитич, – за всех ответил Тишка. – Не до игр теперича. Ты всё ладно объяснил про врагов государевых, и служба тебе нам не в тягость. Да и доход в семью… Тятьки и дядьки к нам со всем уважением теперь, не так, как раньше. Без порки ведь не всякий день проходил. А потому… Даже и не сомневайся, всё сделаем, что и как скажешь.
– Сами начинайте думать. С план-схемами разобрались?
– Разобрались, Фёдор Никитич, – продолжил за всех отвечать Тишка.
– Ну, показывайте. Что сегодня чертили?
– Указанную тобой часть Земляного города.
– Давайте.
Тишка протянул строганную липовую дощечку. Фёдор всмотрелся в условные значки и линии, потом достал свинцовую палочку и внёс в схему корректировку.
– Хорошо. Почти правильно. Завтра возьмёте участок с этой точки и на четыреста шагов на юго-восток и нарисуете и схему и план местности. И завтра попаримся по-настоящему, а сейчас расходимся.
Все довольно кивнули. Баню они здесь отгрохали двухэтажную с топкой по-белому, освещаемую масляными лампами со стеклянными «фонарями», не дающими копоти. В эту баню никого кроме них стражники не впускали. Да и не думал никто, что в таких хоромах может быть только баня. И сей допуск возвышал Даньку, Кузьку, Тишку и Максимку неимоверно.
– «Не возгордились бы», – в какой уж раз подумал Попаданец.
Глава 9.
На вечерней службе Михаил Петрович Головин Фёдора не увидел и отправился к Захарьиным в мрачном настроении, полагая, что Федька снова остался у царя. Однако во дворе усадьбы слуги сказали, что Фёдор Никитич «приехали и отдыхают у себя в избе».
– «Надо же», – подумал Головин. – «Фёдор Никитич… А ещё по весне взашей гоняли по двору хворостиной. Вот ведь, как жизнь складывается. На «коне» теперь внук. Надо было тогда зарезать… Эх… Как тихо жил. В почёте… Эх…»
Головин прошёл к двухэтажной «избе», поднялся по ступенькам и стукнул палкой в дверь. Открыл незнакомый стрелец и молча уставился на просителя.
– Головин я! Казначей! К воеводе по государеву делу.
Стрелец повернул голову во внутрь помещения и повторил сказанное Головиным буквально и с теми же интонациями.
– Проходи! – сказал через пару мнут стрелец. – Раздевайся, разувайся, надевай тапочки.
Михаил Петрович удивился порядкам, но, с другой стороны, обрадовался, что сразу не выгнали, а раз заставили разуться, значит привечают, и если выгонят, то не скоро.
– Михаил Петрович, – радушно встретил его внучатый племянник, распахнув объятия.
Они обнялись, и Головин отметил, что внук не кинулся на грудь «деду», а чуть приобнял того за плечи, продолжая говорить:
– Рад видеть! Рад видеть! Отужинаешь чем Бог послал?
– Отужинаю, Фёдор Никитич. Тебя так все кличат, слышал?
– Да, Михаил Петрович, высоко взлетел твой внук. Аж самому страшно, как окину взглядом открывшуюся ширь. Да, боюсь, больно будет падать, ежели крылья подрежут. Давно хотел с тобой поговорить, но зело занят был. Государь не отпускает. Слышал, мы кабак открыли на Болотном острове? Сейчас только оттуда.
– Слышал-слышал, Фе… Э-э-э… Фёдор Никитич.
– Федюня, деда! Федюня! – расплываясь в улыбке поправил Попаданец.
– Слышал, Федюня. Слышал и то, что его тебе на откуп дали. Правда?
– Правда, деда. Вон деньги считаю и со сказкой сверяю. За всем глаз да глаз нужен. Контроль и учёт, так сказать. Ну, ты меня понимаешь, сам ещё при большем хозяйстве.
Они помыли в тазу руки и сели за стол. После сытного «рабочего» ужина Фёдор лишь поковырял пирог с крольчатиной, запивая его ягодным горячим морсом, а Головин накладывал себе от души. Он сильно перенервничал и сейчас прятал возбуждение за показным голодом.
– С утра маковой росинки не было, – наконец выдохнул он после ополовиненной зараз солидной плошки холодца.
От хрена у него по щекам обильно текли слёзы и капало с носа. Утеревшись полотенцем, Михал Петрович откинулся спиной на спинку стула. Его постепенно отпускало. Он успокоил мысли и, когда понял, что может говорить, начал:
– Хотел, Фёдюня, напомнить наш уговор, что по весне случился.
Головин промокнул ещё раз нос и глаза и внимательно глянул на внука, «помнит ли?». Фёдор не подвёл. Кивнул.