Филимон и Антихрист
Шрифт:
— Может быть, ты прав, — согласился Филимонов. — Я тоже пойду к начальству — на самый верх, к одному, второму.
— Наша судьба, — заговорила Ольга, — в ваших расчётах. Восстановим потерянную зависимость, и мы на коне.
Ни в какое начальство Ольга не верила. Всё равно будут звонить Зяблику, а Зяблик сумеет выставить любого склочником и сутягой.
— Тебе и сто чертей не страшны! — съязвил Галкин. — Рассчиталась здесь — папа устроит.
— Василий! — одёрнул Филимонов.
— Николай Авдеевич! Не надо меня защищать, — сказала Ольга.
— От кого защищать? От меня! — Вася попытался
Он порывисто встал и, как всегда с ним бывало в минуты волнений, метеором устремился вдаль по коридору.
— Зяблика нет в институте! — крикнул ему вдогонку Филимонов. — Он готовится к поездке за границу.
Вася вдруг повернулся, зашагал обратно. На столе шефа стоял телефон. Василий набрал домашний номер академика Буранова и, стоя в позе Наполеона, заговорил в трубку спокойно, с твёрдостью важного человека.
— Вам звонят из Министерства иностранных дел. Товарища Зяблика, пожалуйста.
Филимонов сделал движение, чтобы взять у Галкина трубку, но затем махнул рукой.
— Товарищ Зяблик? — басом гудел Василий. — Вашу сиятельную персону осмелился побеспокоить Василий Васильевич Галкин. — Вы, между прочим, в спешке забыли разместить группу инженера Филимонова. Нет, это моё дело, товарищ Зяблик! — Василий голоса не повышал, но слова выговаривал с металлической вибрацией и свистом. Филимонов отклонился от него и смотрел со смешанным чувством уважения и испуга. Ольга вся напряглась, невольно подалась к Василию, готовая в нужную минуту прийти на помощь. Василий продолжал: — Ничего, — моё дело! Будете и дальше издеваться, я… Нет, я справлюсь сам. Применю к вам закон тайги. Да, закон тайги. А вот вы тогда и узнаете, что это такое.
И Вася бросил трубку.
Продолговатое костистое лицо Галкина побелело, тонкие ноздри с шумом раздувались, он мрачно шагал между столами и время от времени потрясал туго сжатым кулаком.
— А чёрт с ним! Чёрт с ним! — повторял Василий, чувствуя, как пол ускользает из-под ног, стены шатаются, вот-вот рухнут. Кончена карьера, не видать ему трёхкомнатной квартиры. Ничего так не было жалко, как квартиры. Он был на очереди первым, через три-четыре месяца обещали ключи.
— А чёрт с ним! Буранов отошёл от дела, а с этим дьяволом всё равно каши не сваришь. Пусть хоть узнает уральский характер, ни перед кем не гнул голову, а перед Зябликом — того пуще.
В сильном волнении, похожем на помешательство, Василий натыкался на углы столов, гремел дверцами и ждал от товарищей осуждения своего поступка. Но товарищи молчали. И тогда, выведенный из терпения их неестественным, как ему казалось, молчанием, он подступился к шефу, почти закричал:
— Надулись, как сычи! Ну скажите хоть что-нибудь!
Филимонов тронул Василия за руку:
— Успокойся, Вася. Ты с ним, конечно, того… немножко грубо, но вообще-то верно. А за квартиру и за должность — не терзайся. Он и без того ничего бы для тебя не сделал. Теперь же появилась надежда.
Василий присел за стол поблизости от Ольги и Филимонова. Речь шефа падала на сердце отрезвляющим душем.
— Надежда? Не понимаю.
— Ты применил запрещённый приём — заговорил с ним тоном, который не принят в среде интеллигентных людей. С ним в таком роде никто не говорил. И ударил ты его в самое темя. Он, видишь ли, Вася, трус отменный, а ты его таёжным приёмом пугнул.
— Кстати, Вася, в чём он состоит… закон тайги? — подступилась Ольга. Её воображение было потрясено именно этим — обещанием Галкина применить закон тайги. Вася посмотрел на неё пристально и покровительственно. Плотно сжатые губы, снисходительный потеплевший взгляд и вся фигура Василия, крепко сбитая, пружинно гибкая, — всё, всё в нём сейчас нравилось Ольге, обнаруживало рыцаря, умеющего при случае постоять за себя и других. Ольга не унималась: — Ну что, что это такое — закон тайги?
— Ты думаешь, я знаю, что это такое? — сказал Василий.
Была минута общего недоумения и разочарования. Потом все трое рассмеялись, и Ольга громче всех. А Филимонов, потрепав за шею Галкина, сказал:
— Комик ты, Вася. Но пугнул Зяблика знатно. Будет ему над чем призадуматься.
Положив трубку телефона, Зяблик с минуту постоял над аппаратом, сжал в тугой узел пухлые алые губы, наморщил лоб, как он обыкновенно делал в минуты трудных раздумий, вслух проговорил: «Василий Васильевич Галкин. Кто такой Галкин?»
Из столовой раздался голос Даши:
— Зя! Мы ждё-о-м!
Она звала его ласково: Зя.
Нетвёрдой, шатающейся походкой вошёл Зяблик в столовую, краем глаза увидел сидевшую за накрытым столом рядом со своим дедом академиком Бурановым Наточку, вспомнил: «Говорил с ней по телефону, звал на обед», но не обрадовался гостье, не заметил жеста хозяйки, показавшей ему стул, не потрудился рассмотреть двух мужчин, сидевших слева от Даши, — ни к кому не обращаясь, рассеянно спросил:
— Кто такой Василий Галкин?
И тотчас же пожалел о своём вопросе. Подумал другое: «Не надо никому знать. Это моё дело, я сам справлюсь». Он, конечно, знал Галкина, помнил — ох, как помнил! — его дерзость на даче. Это его, Филимонова, человек. Откуда же мне и ждать такого хамства! Импульс проклятый!
В слово «Импульс» он вкладывал своё презрительное отношение к Филимонову, его сотрудникам и к теме их занятий, о которой не имел понятия. Вспомнил, как три года назад Филимонов подсунул Буранову заявление. Просил принять к нему в группу нового сотрудника. Из рабочих, сибиряка. «Талант, — говорил. — Свежая сила». Буранов, ясное дело — блаженный! — подмахнул бумагу, и вот… показала зубки «свежая сила».
Зяблик физически, каждой клеткой своего существа не принимал, не хотел даже знать людей незнакомых, неясных, не прошедших через его руки, через руки Мамы Бэб, — не проплывших «Бермудский треугольник». Он с такими людьми был вежлив, ласков, расточал им улыбки наравне с остальными, но заметил: чужие держались с ним настороже — они тоже понимали, что он не их, чужой, украдкой кидали на него злые взгляды — и почти откровенно не любили. При случае нападали на него, вот как Вася Галкин.
— Друзья! Прошу поднять бокалы! По случаю отъезда нашего дорогого Зяблика за рубеж.