Филогенез
Шрифт:
А вдруг транкс действует из низменных побуждений? Вот выбрал бы удобный момент да и слинял с целым мешком земных сувенирчиков, которые некий чересчур доверчивый Чило Монтойя отдал ему прямо в лапы! Чило ведь практически ничего не знал об этих огромных жуках. Не знал он и насколько быстро они способны передвигаться. Правда, существо утверждало, будто лазить по деревьям оно не мастак,— однако оно отнюдь не выглядело нерасторопным и неуклюжим. И Чило готов был держать пари, что, если транкс опустится на все шесть ног, он сможет выказать неплохую прыть.
И все же мысль о том, чтобы не тащить самому свой рюкзак через жаркий, душный тропический лес, оказалась чрезвычайно соблазнительной. Спина и ноги Монтойи были всецело за, но голова наложила строгое вето. Выжить в одиночку в джунглях и без того непросто. А уж выжить без одеяла, электронного репеллента, запасов пищи, фильтра для воды и прочего добра могло оказаться практически невозможным. Так что лучше было потерпеть. Еще придет время узнать, можно ли доверять существу с восемью ногами, усиками и выпуклыми глазами, похожими на разбитое зеркало.
Хотя пахло это существо и впрямь очень приятно…
В тот вечер Чило имел случай понаблюдать, как питаются транксы и как они спят. Глядя, как Десвендапур прихлебывает какую-то жидкость из сосуда с узким горлышком и пережевывает четырьмя жвалами пищевой концентрат, Чило спрашивал себя, что это существо должно думать о его питании. Транкс явно старался держаться подальше от человека, и это наводило на размышления. Монтойя достал из рюкзака несколько выловленных накануне рыбешек. Транкс, непрерывно стрекоча и свистя в свое записывающее устройство, с неподдельным интересом наблюдал, как Чило их готовит.
В конце концов человек не выдержал:
— Послушай, я ведь всего-навсего ужинаю! Так при чем здесь поэзия?
— Я могу писать стихи обо всем, что ты делаешь, ведь все это для меня ново и необычно. В настоящий момент я захвачен контрастом между твоей высокой цивилизованностью, с одной стороны, и пережитками варварства — с другой.
— Не понял?
Чило выдрал из рыбешки позвоночник, снял ногтями чешую, сунул филе в рот, откусил кусок и принялся медленно жевать.
— Ты пользуешься всеми достижениями современной цивилизации, чтобы питаться плотью других живых существ.
— Ну да. А у вас там все сплошные вегетарианцы? Это же всего-навсего рыба! — Он показал транксу горсть пахучих рыбок.
— Животное, обитающее в воде. У него есть сердце, кишечник, нервная система. Мозг.
Чило прищурился, стараясь разглядеть собеседника в сгущающейся тьме.
— Что ты имеешь в виду? Что рыба способна мыслить?
— Если у нее есть мозг, значит, способна.
— Да сколько там у нее мозга! — хмыкнул Чило и откусил еще кусок.
— Мышление — понятие абсолютное, не зависящее от степени его наличия. Это вопрос этики.
Человек махнул рукой назад, в ту сторону, откуда они пришли.
— Слушай, как насчет того, чтобы поискать вдохновения в другом месте? Раз уж я так неэтично себя веду.
— Со своей собственной точки зрения ты ведешь себя вполне этично. Я не возьмусь судить о представителе иной расы по меркам, которые рассчитаны на моих сородичей.
— Вот и молодец.
Чило потащил было в рот остаток рыбы, но рука его остановилась на полдороге.
— Интересно, а какое впечатление должны производить стихи о том, как я ем рыбу?
— Впечатление грубости. Первобытной дикости и мощи. Чуждости,— ответил транкс и снова продолжал трещать в свой скри!бер.
— Шокирующее, стало быть? — задумчиво уточнил Чило.
— Надеюсь, да. Я добрался сюда издалека, преодолев множество препон, не для того, чтобы писать сладенькие ребяческие стишки. Я искал чего-то потрясающего, из ряда вон выходящего, опасного и гибельного. Даже уродливого.
— И все это — о человеке, который ест рыбу,— пробормотал Чило.— Знаешь, я не очень-то разбираюсь в поэзии, но все же был бы не против послушать, что ты там написал. Думаю, я имею на это право, в качестве источника вдохновения.
— Я был бы счастлив выступить перед тобой, но, боюсь, ты не сможешь уловить значительной части тонкостей и нюансов. Тебе останутся недоступны соответствующие культурные ассоциации, а некоторые понятия просто невозможно передать на вашем языке, в силу внутренних ограничений.
— В самом деле? — Чило отхлебнул воды из фильтра, прислонился спиной к дереву и сделал повелительный жест в сторону жука-переростка.— А ну-ка, попробуй на мне!
— Попробовать на тебе? — переспросил транкс с явным недоумением.
— Ну, дай послушать, что ты там насочинял! — раздраженно пояснил Чило.
— Что ж, хорошо. Я, правда, не люблю выступать без предварительных репетиций, но, наверное, в данном случае это не имеет особого значения: все равно большей части ты не поймешь. Я не могу достойно перевести все на ваш язык, но, надеюсь, ты сможешь получить некоторое впечатление на основании того, что я попытаюсь сделать.
— Постой. Погоди минутку.
Чило порылся в рюкзаке и достал фонарик. Взглянув вверх, он убедился, что сверху их не заметят. Небо затянули облака. Чило включил фонарь и положил на землю так, чтобы неяркий луч был направлен на транкса. В темноте жесткие конечности инопланетянина, шевелящиеся усики и поблескивающие фасетчатые глаза выглядели воплощением атавистического ночного кошмара — но бояться существа, которое пахнет, как парижский парфюмерный бутик, все же оказалось сложновато.
— Боюсь, заглавие моей последней экспозиции перевести невозможно.
— Ничего страшного! — Чило великодушно махнул рукой.— Назовем ее «Человек ест рыбу».
Заглотив остатки ужина, он уселся поудобнее и принялся слизывать с пальцев жир и кусочки прилипшего мяса. Борясь с отвращением, Десвендапур начал выступление.
В тропической ночи, под аккомпанемент просыпающихся ночных обитателей джунглей, он смешивал слова со свистом, то пронзительным, то чуть слышным, со щелчками, варьирующимися от еле различимого стрекотания до ритмичного гула, похожего на приглушенный барабанный бой. Все это сопровождалось изысканными, похожими на танец жестами, сплетаемыми в воздухе четырьмя руками и шестнадцатью пальцами. Усики извивались и сворачивались, опускались и взлетали вверх, муравьиное тело инопланетянина вздымалось и раскачивалось.