Философия и психология фантастики

Фрумкин Константин Григорьевич

Принимая во внимание такого рода аргументы, мы должны предположить, что фантастика должна нарушать не просто любые установленные наукой или здравым смыслом закономерности, но только самые достоверные и подтверждающиеся из них. Та модель реальности, отталкиваясь от которой можно создать фантастическое, соответствует крайне осторожному, можно даже сказать трусливому разуму, который держится лишь за то, что уже было. Литературное произведение, воссоздающее исполнение даже самого достоверного научного прогноза, уже считается фантастическим. Сколь убога реальность, противостоящая понятию фантастики, осознавали даже авторы Большой советской энциклопедии, которые говорили, что для фантастики исходной установкой является "диктат воображения над реальностью, порождающий картину "чудесного мира", противопоставленного обыденной действительности и привычным, бытовым представлениям о правдоподобии". Заметим - речь уже идет не о логической несовместимости с нашей Вселенной, а только о противоречии бытовым представлениям о правдоподобии. Таким

образом, мы видим, что условное сознание фантаста является довольно парадоксальным. С одной стороны, фантаст обладает бурным воображением, плоды которого он не боится вставлять в романы, фильмы или картины. С другой стороны, он всегда помнит, какова реальность "на самом деле", и здесь его предположения весьма осторожны, предполагаемая фантастом картина реальности оказывается соответствующей обыденному кругозору, бытовому здравому смыслу. Этому парадоксу не стоит удивляться: эстетическая задача фантастики как раз и состоит в том, чтобы нарушать границы обыденного кругозора, привнося в него чуждые элементы и, тем самым, удивляя и "эпатируя" обладающего этим обыденным кругозором массового читателя. С этой точки зрения представляется весьма важным определение Роже Кайуа, который истолковывал фантастическое как нарушающее не "законы природы", но "закономерность повседневности". Именно этим объясняется то, что фантастическими считаются придуманные события, противоречащие известным фактам истории. Если в романе говорится, что герой живет в Москве на улице Социализма, то это не будет считаться фантастикой: хотя такой улицы в Москве нет, но она могла бы быть. Но утверждение, что в центре Москвы находится не Кремль, а как в Санкт-Петербурге барочный императорский дворец, будет уже фантастическим, поскольку существование Кремля общеизвестно и является частью публичной истории страны. Известные исторические факты входят в кругозор массового читателя, в то время как знание краеведческих подробностей отдельных городов за массовым читателем не признается.

Здесь, пожалуй, пришло время уточнить, о каких именно закономерностях бытия мы говорим, когда утверждаем, что фантастические факты им противоречат. Это должны быть более или менее известные закономерности, или факты, которые также пользуются массовой известностью.

Прежде всего, разумеется, речь идет о законах природы, или, говоря более достоверно, законах технических и естественных наук, которые для современного человека являются чуть ли не единственным источником информации о законах природы. Волшебные превращения никак не объяснимы с точки зрения законов современной физики, межзвездные полеты не соответствуют возможностям современной техники, а вампиры и драконы не включены в реестры биологии. Впрочем, это должны быть все-таки более или менее общеизвестные законы. Если писатель вставит в роман какие-то утверждения по поводу квантовых механизмов, и эти утверждения будут не верны только с точки зрения специалистов, то писательские гипотезы останутся для читателя незначимыми, а значит и не фантастическими. Однако все изменится, если на основе этих неверных квантовых гипотез можно достичь понятного обывателю практического эффекта, скажем изобрести новое сверхмощное оружие.

Все гораздо сложнее, если перенестись в область гуманитарных наук. Такие науки, как социология, психология или экономика, еще не открыли закономерностей, железная непреложность которых была бы очевидной для массового сознания. Соответственно, и игнорирование мнения этих наук не производит впечатление фантастического.

Поэтому пристрастные произведения социалистического реализма, которые с очевидной лживостью описывают и человеческое поведение, и социальную реальность, фантастическими не считаются. Однако это не относится к истории, поскольку история говорит об уже совершившихся событиях, а неизменность прошлого является в нашем мировоззрении чем-то вроде фундаментального естественно-научного закона. Поэтому переписывание истории, создание альтернативной истории является любимой темой современной фантастической литературы. Но, разумеется, значение имеют только более или менее известные исторические факты, отрицание которых могло бы привлечь внимание и, соответственно, придать допущению эстетическую ценность. Неизменность прошлого можно истолковать как закономерность бытия.

Теперь мы можем дать развернутое определение фантастики, которое, в силу громоздкости, придется представить в виде перечисления выявленных нами свойств литературного фантастического:

1. Фантастика есть особая тематическая направленность литературы и искусства.

2. Фантастикой называют изображение фактов, несуществовавших и несуществующих в реальной действительности с точки зрения характерных для данной эпохи представлений о последней.

3. С точки зрения характерных для данной эпохи представлений о реальной действительности фантастические факты не существуют не только как конкретные события, но и как типы фактов, поскольку существование любых подобных фактов противоречит известным свойствам и закономерностям бытия.

4. Фантастическими называют факты, намеренно придуманные (либо могущие быть намеренно придуманными) автором как противоречащие свойствам реальной действительности. Не считаются фантастическими события, невозможные в реальности, но появившиеся в литературном произведении вследствие ошибки или небрежности автора.

5. Фантастическими называют факты, противоречащие не любым свойствам

реальности, а только тем, которые более или менее известны массовому сознанию. Закономерности и факты, известные лишь специалистам, могут игнорироваться искусством без возникновения фантастического.

6. Безусловно нефантастическими могут называться только факты, соответствующие состоянию дел, считающемуся проверенным и достоверным. Факты не перестают быть фантастическими, если их появление в литературном произведении объясняется непроверенными научными гипотезами либо прогнозами.

Фантастика и будущее

То отношение, которое мы испытываем к изображению грядущего в фантастической литературе, говорит нам не только о самой фантастике, но и о свойствах категории "будущее". Тема будущего является для научной фантастики чрезвычайно важной, и некоторые авторы были настолько впечатлены этим обстоятельством, что вообще объявили понятие "будущее" конституирующим сам жанр научной фантастики. Так, по мнению Дмитрия Биленкина, именно сформировавшаяся в XIX-XX веках научная фантастика ввела тему будущего в число основных "метатем" литературы, причем именно эта "метатема" отличает научную фантастику от других видов фантастической литературы, в частности от фантастики романтизма38). Как верно отмечает Биленкин, тема будущего стала интересной потому, что именно в период формирования НФ для западного человека стал нагляден факт прогресса. Точно такого же мнения придерживается и Сергей Павлов, который определяет научную фантастику как "литературу новаторских представлений о грядущем, основанных на достижениях современной цивилизации" 39).

Однако, несмотря на то, что факт прогресса был несомненен, и науки взялись экстраполировать тенденции прогресса, изображение будущего попадает в разряд фантастики наряду с романтическими новеллами о чертях и волшебстве. Стоит также добавить, что перенесение места действия литературного произведения в будущее играет роль "фермента", превращающего факты странные и редкие в действительно фантастические. В главке "Понятие фантастики" мы говорили, что нарушение законов социологии само по себе еще не порождает фантастического, поскольку эти законы недостоверны и вероятностны. Создание идеального колхоза в плохом советском романе может не вызывать доверия, но и не классифицируется как фантастика. Однако тот же самый колхоз станет чисто фантастическим образом - и даже фантастической идеей - если его существование будет отнесено к будущим временам. На этом строится существование обширного жанра социальных утопий, который большинством критиков классифицируется как разновидность фантастической литературы хотя, с одной стороны, социальная утопия может обходиться без нарушения законов природы и фантастической техники, а с другой стороны, такие же "странные" социальные отношения теоретически могли бы быть изображены в пристрастном социальном романе.

В феноменологической философии различают три разновидности воображения: воспоминание, предвосхищение (антиципацию) и чистую фантазию, т. е. воображение того, что было, того, что должно быть, и того, чего нет, не было и не предполагается. Если разделить виды художественной литературы по критерию особо комплиментарного отношения к разным видам воображения, то историческая литература соответствует воспоминанию, а предвосхищение и чистая фантазия в равной степени остаются на долю фантастики. Получается, что в структуре культуры к прогнозу относятся примерно так же, как и к оторванному от твердой почвы фантазированию.

Безусловно, одной из причин такой ситуации стал опыт неудачных предсказаний. Пророчества и писателей, и мистиков, и футурологов, и пытающихся прогнозировать ученых разных специальностей слишком часто не сбываются, или, во всяком случае, сбываются не в точности. Но каковы бы ни были причины, напрашивается следующий общий вывод: тот факт, что в литературе изображение будущего является уделом именно фантастики, доказывает, что в массовом подсознании западной цивилизации к будущему относятся все-таки как к тому, что не существует - хотя многочисленные романы о машинах времени утверждают обратное.

Тема будущего возникает в литературе и искусстве в связи с темой развития. Но стоит вспомнить, каким большим авторитетом в нашей культуре обладает метод мышления, иногда называемый негативной диалектикой, или, говоря несколько проще, как часто понятие "развитие" философы связывают с понятиями "ничто" и "отрицание". Еще блаженный Августин в свое время говорил, что тварные вещи именно потому и изменчивы, что сотворены Богом из ничего. Эта мысль, впоследствии варьируемая в различных философских учениях, нашла свое высшее воплощение в теории Гегеля, говорившего, что всякая вещь есть синтез Бытия и Ничто, что выражается в ее несамотождественности и становлении. Все это демонстрируют нам, что для западной культуры в идее развития на первый план выходит именно отрицание настоящего, в то время как наступление будущего остается оттененным и проблематичным. Анализируя свойства развития, мы прежде всего видим, что вещь в ее нынешней качественной определенности должна погибнуть, что объект подвергается опасности, идущей от ничто, которое вытесняет вещь в ее теперешнем виде. Тот факт, что на место погибшей вещи придет что-то новое, что изменившись, вещь в некотором смысле сохранится, представляется нам сомнительным - или во всяком случае, более сомнительным, чем негативный аспект развития. Смерть вещи является более достоверной, чем ее гипотетическое посмертное существование.