Философия истории

Гегель Георг Вильгельм Фридрих

Однако греческий дух возбуждался не только внешним и внутренним влияниями, но сюда же относятся и традиции, заимствованные из других стран, уже существовавшая культура, боги и культы богов. Издавна много спорили о том, самостоятельно ли или благодаря импульсам, исходившим извне, развились искусства и религия греков. Если этот спор ведется с точки зрения одностороннего рассудка, то разрешение его невозможно; ведь то, что греки заимствовали представления из Индии, Сирии, Египта, является столь же историческим фактом, как и то, что греческие представления самобытны, а вышеупомянутые иные представления чужеземны. Геродот также говорит: Гомер и Гезиод создали для греков богов и дали богам наименования, – замечательное изречение, на которое Крейцер обратил особое внимание; с другой стороны, он же говорит, что Греция получила имена своих богов из Египта и что греки спросили в Додоне, следует ли им принять эти имена. По-видимому первое утверждение противоречит второму, но тем не менее они вполне согласуются друг с другом, так как греки обратили заимствованное ими в духовное. Естественное, которое объясняется людьми, внутреннее, существенное в нем, является началом божественного вообще. Точно так же как в искусстве греки могли заимствовать, особенно у египтян, технические приемы, и их религия так же первоначально могла быть заимствована извне, но они переработали как искусство, так и религию своим самостоятельным духом.

Следы таких чужеземных источников религии можно найти повсюду (Крейцер в своей «Символике» обращает

на это особое внимание). Конечно любовные похождения Зевса представляются чем-то единичным, внешним, случайным, но можно доказать, что в основе рассказов о них лежат чужеземные теогонические представления. Геркулес является у эллинов этим духовно человеческим началом, которое собственной энергией, двенадцатью подвигами, добивается для себя места на Олимпе; но в основе этого сказания лежит чужеземная идея солнца, странствующего вдоль двенадцати знаков зодиака. Мистерии являлись лишь такими древними начатками, и в них конечно не заключалось никакой высшей мудрости по сравнению с тою, которая уже содержалась в сознании греков. Все афиняне были посвящены в мистерии, и только Сократ не пожелал быть посвященным в них, потому что он хорошо знал, что искусство и наука не произошли из мистерий и что мудрость _{225}никогда не заключается в тайне. Наоборот, истинную науку следует искать в открытом поле сознания.

Если мы хотим формулировать, что такое представляет собою греческий дух, то основным определением оказывается то, что свобода духа обусловлена и находится в существенной связи с возбуждением, исходящим от природы. Греческая свобода вызвана иным, и она оказывается свободой благодаря тому, что она изменяет импульс и порождает его из себя. Это определение является срединой между безличностью человека (в том виде, как мы усматриваем ее в азиатском принципе, в котором духовное и божественное начало оказывается налицо лишь как нечто данное в природе) и бесконечною субъективностью как чистою уверенностью в ней самой, мыслью, что «я» есть основа для всего того, что должно иметь значение. Греческий дух как средина исходит из природы и обращает ее в полагание себя из себя; поэтому духовность еще не оказывается абсолютно свободной и она еще не вытекает всецело из самой себя, еще не является возбуждением самой себя. Исходным пунктом для греческого духа являются предчувствие и удивление, а затем он переходит к установлению смысла. Это единство устанавливается и в самом субъекте. Природным элементом в человеке являются сердце, склонность, страсть, темпераменты; затем эта природная сторона духовно развивается в свободную индивидуальность, так что характер не находится в связи с общими нравственными силами как обязанностями, но нравственное начало оказывается особого рода бытием и желанием смысла и особой субъективности. Именно это делает греческий характер прекрасною индивидуальностью, которую порождает дух, преобразуя естественное в свое выражение. Здесь деятельность духа еще не находит в нем самом материала и органа, служащего для ее обнаружения, но для этой деятельности нужны природное возбуждение и данный в природе материал: она является не свободною, самоопределяющеюся духовностью, а естественностью, сформировавшеюся в духовность, – духовною индивидуальностью. Греческий дух является пластическим художником создающим из камня художественное произведение. При этом формировании камень не остается только камнем, и форма, которую он приобретает, не привносится лишь извне, а вопреки своей природе камень делается выражением духовного и таким образом преобразуется. Наоборот, художник для осуществления своих духовных концепций нуждается в камне, в красках, в чувственных формах для выражения своей идеи; без такого элемента он не может ни сам создать идею, ни объективировать ее для других, так как она не может стать для него _{226}объектом в мышлении. И египетский дух перерабатывал таким образом материал, но природный элемент еще не был подчинен духовному; дело ограничивалось борьбой с ним; природный элемент еще продолжал быть для себя и представлял собою одну сторону явления, как в теле сфинкса. В греческой красоте чувственное является лишь знаком, выражением, оболочкой, в которых обнаруживается дух.

Следует еще прибавить, что, являясь таким преобразующим творцом, греческий дух сознает себя свободным в своих творениях, так как он является их создателем, и они являются так называемым творением рук человеческих. Однако они оказываются не только таковыми, но и вечной истиной и силами духа в себе и для себя, они оказываются как созданными человеком, так и созданными им. Он чтит и уважает эти воззрения и образы, этого Зевса Олимпийского и эту Палладу в Акрополе и поклоняется им; он чтит равным образом и эти законы государства и нравственности; но он, человек, является зачавшею их материнской утробой, вскормившею их грудью; он является духовною силою, взрастившею и очистившею их. Таким образом дух радостно живет в своих творениях, и он не только в себе свободен, но и сознает свою свободу; таким образом честь, оказываемая человеческому, поглощается в чести, оказываемой божественному. Люди чтут божественное в себе и для себя, но в то же время и как свое дело, свое произведение и свое наличное бытие; таким образом благодаря почитанию человеческого почитается божественное начало, и благодаря почитанию божественного начала почитается человеческое.

Будучи определяемо таким образом, это начало является прекрасною индивидуальностью, которая представляет собою средоточие греческого характера. Теперь следует ближе рассмотреть те особые лучи, в которых осуществляется это понятие. Все они образуют художественные произведения; мы можем рассматривать их как три формы: как субъективное художественное произведение, т.е. формирование самого человека; как объективное художественное произведение, т.е. как формирование мира богов, наконец как политическое художественное произведение, как строй государства и живущих в нем индивидуумов._{227} 

Отдел второй.

ФОРМЫ ПРОЯВЛЕНИЯ ПРЕКРАСНОЙ ИНДИВИДУАЛЬНОСТИ 

Глава первая.

Субъективное художественное произведение

Человек с его потребностями практически относится к внешней природе и, удовлетворяя при ее посредстве свои потребности и истощая ее, он играет при этом роль посредника. А именно, предметы, существующие в природе, могучи и оказывают разнообразное сопротивление. Чтобы справиться с предметами, человек вставляет между ними другие предметы, существующие в природе; следовательно он пользуется природой против самой природы и изобретает орудия для достижения этой цели. Эти человеческие изобретения принадлежат духу, и такое орудие следует ставить выше, чем предмет, существующий в природе. И мы видим, что греки умеют особенно ценить их, так как у Гомера находим характерное выражение чувства радости, вызываемое ими в человеке. По поводу скипетра Агамемнона подробно рассказывается о его происхождении; с удовольствием говорится о дверях, поворачивающихся на петлях, об оружии и об утвари. Честь человеческих изобретений, способствующих покорению природы, приписывается богам. Но, с другой стороны, человек пользуется природой и для целей украшения. Украшения имеют тот смысл, что они свидетельствуют о богатстве и о том, что человек сделал из себя. Мы находим, что такой интерес к украшениям был уже очень развит у гомеровских греков. Варвары и цивилизованные народы наряжаются, но варвары ограничиваются тем, что наряжаются, т.е. их тело должно нравиться своей внешностью. Украшение же предназначается лишь для того, чтобы служить украшением чего-то иного, а именно человеческого тела, в котором человек непосредственно находит себя

и которое он должен преобразовать, подобно тому как он вообще преобразует то, что существует в природе. Поэтому ближайший духовный _{228}интерес заключается в том, чтобы сделать тело совершенным органом воли, причем это искусство может, с одной стороны, в свою очередь служить средством для достижения других целей, а, с другой стороны, оно само может являться целью. У греков мы находим это бесконечное стремление индивидуумов показывать себя и наслаждаться таким образом. Ни чувственное наслаждение, ни связанные с ним зависимость и тупое суеверие не становятся основой их мирного состояния. Они слишком сильно возбуждены, слишком полагаются на свою индивидуальность, чтобы просто поклоняться природе в том виде, как она проявляется в своей мощи и благосклонности. После того как прекратилась разбойническая жизнь и благодаря щедрости природы были обеспечены безопасность и досуг, мирное состояние способствовало развитию в греках чувства собственного достоинства, самоуважения. С одной стороны, они являются слишком самостоятельными индивидуальностями для того, чтобы суеверие могло поработить их, с другой стороны, они еще не тщеславны. Наоборот, сперва должно было быть выяснено существенное, прежде чем они уже стали бы тщеславными. Радостное чувство собственного достоинства по отношению к чувственной естественности и потребность не только забавляться, но и показать себя, заслужить почет главным образом благодаря этому и находить в этом удовольствие составляют главное определение и главное занятие греков. Подобно тому как птица свободно поет в воздухе, человек выражает здесь только то, что содержится в его неизвращенной человеческой природе, чтобы проявить себя таким образом и добиться признания со стороны других. Таково субъективное начало греческого искусства, в котором человек вырабатывает из своей телесности, в свободном красивом движении и с мощным искусством, художественное произведение. Греки сперва сами преобразовали себя в прекрасные формы, а затем объективно выражали их в мраморе и на картинах. Мирные состязания на играх, на которых каждый показывает, каков он, очень древни. Гомер превосходно описывает игры, устроенные Ахиллесом в честь Патрокла, но во всех его поэмах ничего не говорится о статуях богов, хотя он и упоминает о святилище в Додоне и о сокровищнице Аполлона в Дельфах. У Гомера игры состоят в борьбе и кулачном бою, в простом беге, в беге на колесницах, в бросании диска и дротика и в стрельбе из лука. С этими упражнениями соединяются пляска и пение для выражения радостного, общего веселья, и эти искусства также процветали в изящных формах. На щите Ахиллеса Гефест между прочим изобразил, как прекрасные юноши и девушки совершают переимчи_{229}выми ногами движения столь же быстрые, как движения гончара, вращающего свой круг. Стоящая вокруг них толпа любуется этим, божественный певец поет и играет на арфе, и два главных танцора кружатся среди хоровода.

Эти игры и упражнения в искусствах с доставляемыми ими наслаждениями и почетом сначала являлись лишь частным делом и устраивались в особых случаях; но впоследствии они стали национальным делом и были приурочены к определенным эпохам в определенных местах. Кроме олимпийских игр, устраиваемых в священной области – Элиде, в других местностях праздновались еще истмийские, пифийские и немейские игры.

Что касается внутренней природы этих игр, то прежде всего игра противополагается серьезности, зависимости и нужде. Такая борьба, такой бег, такие состязания не были серьезным делом; не нужно было непременно обороняться, не существовало потребности в борьбе. Серьезен труд по отношению к потребности: мне или природе нужно погибнуть; если одно должно существовать, другое должно пасть. Но по сравнению с этой серьезностью игра все-таки оказывается более возвышенным серьезным делом, так как в ней природа представляется воображению духа, и хотя дух не дошел в этих состязаниях до высшей серьезности мысли, однако в этих телесных упражнениях человек проявляет свою свободу, а именно в том, что он выработал из тела орган духа.

В одном из своих органов, в голосе, человек непосредственно имеет такой элемент, который допускает более широкое содержание, чем простую чувственную наличность, и требует этого более широкого содержания. Мы видели, что песня сопровождает пляску и служит ей. Но затем песня становится самостоятельной и нуждается в аккомпанименте музыкальных инструментов; тогда она не остается такой бессодержательной песней, как модуляции птицы, которые, правда, могут выражать ощущение, но не имеют никакого объективного содержания; наоборот, она требует содержания, которое порождается из представления и духа, а затем формируется в объективное художественное произведение. 

Глава вторая.

Объективное художественное произведение

На вопрос о содержании песни следует ответить, что ее существенным и абсолютным содержанием оказывается религиозное содержание. Мы выяснили понятие греческого духа; религия означает не что иное, _{230}как то, что это понятие как существенное становится объектом. Согласно этому понятию и божественное начало будет заключать в себе природную мощь лишь как элемент, который преобразуется в духовную мощь. Из этого природного элемента как начала в представлении духовной мощи сохраняется лишь аналогичный отголосок, так как греки почитали бога как духовное начало. Поэтому мы не можем понимать греческого бога, так же как индийского, в том смысле, что содержанием является какая-нибудь сила природы, по отношению к которой человеческий образ представляет собою лишь внешнюю форму, но содержанием является само духовное начало, и природный элемент оказывается лишь исходным пунктом. Но, с другой стороны, мы должны сказать, что бог греков является еще не абсолютным свободным духом, а духом, проявляющимся в особом образе, в человеческой ограниченности, определенною индивидуальностью, еще зависящею от внешних условий. Объективно прекрасные индивидуальности суть боги греков. Здесь характер духа бога таков, что сам он еще не является духом для себя, но он оказывается налицо, проявляется еще чувственно, но так, что чувственное является не его субстанцией, а лишь элементом его обнаружения. Мы должны руководиться этим понятием при рассмотрении греческой мифологии, и мы должны придерживаться его тем более, что отчасти благодаря учености, нагромоздившей бесконечное множество материалов, от части благодаря анализирующему отвлеченному рассудку во взглядах на эту мифологию, равно как и на древнейшую греческую историю, господствует величайшая путаница.

Мы нашли, что в понятии греческого духа два элемента, природа и дух, находятся друг к другу в таком отношении, что природа является лишь исходным пунктом. Это унижение природы выражается в греческой мифологии как поворотный пункт в развитии целого, как война богов, как низвержение титанов потомством Зевса. В этом выражается представление о переходе от восточного духа к западному, так как титаны являются природным началом, силами природы, которых лишают власти. Правда, им еще поклоняются и впоследствии, но не как правителям, потому что они изгнаны на край земли. Титаны суть силы природы: Уран, Гея, Океан, Селена, Гелиос и т.д. Кронос есть господство абстрактного времени, которое пожирает своих детей. Дикая производительная сила сдерживается, и Зевс выступает как глава новых богов, которые имеют духовное значение и сами являются духом [16] . Нельзя выразить этого перехода определенней и наивней, _{231}чем это делается здесь; новое царство богов возвещает, что их собственная природа духовна.

16

 См. Hegels Vorlesungen über die Philosophie der Religion II, 2. Aufl., S. 102 и сл.