Философия как духовное делание (сборник)
Шрифт:
Антиномия есть поэтому нечто, что непременно так или иначе должно быть разрешено, улажено, устроено. Для устранения антиномии есть три пути:
а) или признать, что оба тезиса неверны. Что они действительно противоположны, но неверны. Этим антиномия снимается;
b) или признать, что один из тезисов неверен и что при верном формулировании антиномии не будет. Этим антиномия падает;
с) или же признать, что оба тезиса верны, и тогда найти такое понимание положения дел, при котором оба уживаются, сохраняя свою силу. Этим антиномия разрешается.
Начнем
Вывод релятивистов: всякое понятие добра условно и субъективно; добро есть всегда добро для кого-нибудь. Иного определения добра и быть не может. С признанием этого вывода падает вся наша проблема.
Если само верховное объективное добро непознаваемо и неопределимо, то незачем ставить научно-этическую трансцендентальную проблему, проблему научно доказуемого, систематически развиваемого добра как единственной ценности, нормы и цели.
Одна постановка этой проблемы есть уже непризнание релятивистического ограничения: ибо задача науки в том, чтобы мудро отказываться от постановки неразрешимых проблем. При таком отказе падает и метафизическая проблема, ибо она всецело покоится на признании единого, и даже не только объективно-ценного, но объективно-сущего в мире добра.
Тогда вся задача этики ограничивается индуктивно-эмпирическими пределами: изучением чужих мнений о том, что добро и что зло, вне вопроса о том, что такое добро на самом деле; не по чужому мнению, которое может быть и заблуждением, а верно, правильно, для меня приемлемо. Ибо не могу я принять неверное, неправильное. Эмпирик же не имеет права поставить этот вопрос. Ибо как только он его поставит и спросит: «а каково же верное понимание добра?» – так он тем самым выходит за свои пределы и становится, сам того не зная и обманывая себя, трансцендентальным исследователем [на самом деле]116.
Напрасно думать, что сконцентрировывающей, прессующей переработкой чужих заблуждений и мнений можно добыть истину; максимум этим путем можно найти бесцветное обобщение, отвлеченное от сомнительного и негодного материала.
Итак: этика как философия ставит вопрос об объективном едином добре. И первое, что она видит, – это океан противоречивых мнений. Отказаться от своей проблемы она не может. И возникает вопрос: как же быть с этим морем противоречий? Как сложилось оно? И не будет ли новое определение таким же субъективным мнением? И если нет, то где же гарантия, что это не так? И вот слагается антиномия.
Тезис: признание индивидуальным сознанием есть источник добра как добра.
Это значит, что если личная субъективная душа сама добрым и нестесненным согласием своим не совершит приятия чего-либо как действительного добра, то добро не добро и не может ни состояться в значении своем, ни осуществиться.
Обратимся к нашему собственному опыту. Правовая норма имеет для нас значение вне зависимости от нашего согласия и несогласия. А нравственная норма? Может ли нам ее кто-нибудь навязать? Допустим, что может. Кто же именно? Родители, учителя, начальство, церковь, государство?
А если кто-нибудь из этих лиц устанавливает для нас нравственное должествование, которого не приемлет наша душа? Ясно, что в этот момент мы одним непризнанием навязываемого аннулируем его значение.
Но: источник, одним непризнанием аннулирующий, может одним признанием устанавливать117.
Кого можно «спросить» и «послушаться», когда встанет вопрос: «что есть добро?» и «чту я должен и чего не должен делать в жизни?». Где этот авторитет, голос которого лишил бы меня права на внутреннее духовное восстание и низвержение?
Церковь пыталась установить этот нравственный авторитет в лице Христа, Сына Божия. И напрасно, ибо Христос никогда не говорил: «будьте добры, потому что Я это велю, а Я Сын Божий». Он говорил: «будьте добры, потому что доброта есть высшая прекрасность на свете, это – сам Бог». Но прекрасность доброты или любви Христос предоставлял каждому увидать или признать добровольно118.
Эта свобода или добровольность признания, называемая Кантом автономией, составляет одну из основных существенных черт всей нравственности.
Совершенен ли тот, кто повинуется из страха? из выгоды? из уважения к другому человеку? из лени? Или совершенен тот, кто делает дело потому, что оно прекрасно, добро, хорошо и потому, что он это сам увидал и убедился. Спросите себя, и колебаний не будет. Автономность, самозаконность есть основная черта всей нравственности.
Нельзя быть добрым иначе как через добровольное признание чего-нибудь добром. И с другой стороны, никто из нас не признаёт и никогда не признает чего-либо добром, если сам в этом не убедится.
Что есть добро? Не знаем еще. Знаем только, что добром может быть только то, что добровольно, свободно от внешних стеснений и понуждений признает таковым субъективный, интимно-личный источник.
Я сам узрел и убедился. Я сам признал и исповедую. Я сам так знаю и так творю.
Без этих определений душевное состояние не может быть добрым.
Пассивно влачась за авторитетом, рабствуя традиции и обычаю, Вы, может быть, будете по внешности творить то же самое, что добрый, нравственный человек. Но это только внешняя видимость факта. Корень иной, источник иной, мотив иной – и вся ценность душевного обстояния иная. Состояние нравственно совершенное есть состояние души, стянувшей в себя, в свое личное духовное средоточие все источники и все мотивы своего поступка. Не почерпающее их ниотколе извне. Но если так (а убедиться в этом нетрудно), если действительно личное духовное признание есть источник значения добра, то ведь предметом этого признания у разных людей может быть разное.