Философия в будуаре
Шрифт:
Какое бы решение мы ни приняли, оно будет основано на предрассудках, питаемых нашей гордыней, нелепей которых, увы, ничего нет. Давайте же углубимся в эту проблему. Вы не станете отрицать, что убить человека или животное - это одно и то же. Но является ли действительно злом умерщвление человеком животных, как это считали пифагорейцы и как до сих пор считают жители берегов Ганга? Прежде, чем отвечать на этот вопрос, напоминаем читателям, что исследуем сию проблему только по отношению к Природе позже мы рассмотрим её по отношению к людям.
Итак, я спрашиваю, какова в глазах Природы ценность особей, создание которых не стоит ей ни малейшего усилия, ни хлопот? Рабочий оценивает свой труд в зависимости от
И если допустить, что чего-то стоит, то стоит ли он ей больше обезьяны или слона? Я зайду ещё дальше: каковы производительные материалы Природы? Из чего состоят рождающиеся существа? Не являются ли три элемента, из которых они состоят, результатом разложения трупов? Если бы все люди жили вечно, смогла ли бы Природа создавать новых людей? Раз Природа создаёт смертные существа, значит их разрушение является одним из её законов. Далее, если разрушение настолько полезно Природе, что она совершенно не может без него обойтись, и если она может творить существа, лишь черпая из запасов праха, которые готовит для неё смерть, то тогда идея уничтожения, связываемая со смертью, становится бессмысленной - истинного уничтожения не существует.
То, что мы именуем смертью животного, является не исчезновением его, а лишь превращением, изменением материи, что каждый современный философ рассматривает как один из фундаментальных законов. Согласно этим неопровержимым принципам, смерть является не чем иным, как изменением формы, неуловимым переходом одного существования в другое, что Пифагор называл метемпсихозом.
После того, как мы согласимся с этим, можно ли, я спрашиваю, полагать, что разрушение является преступлением? Посмеете ли вы сказать мне, с целью сохранить ваше нелепое заблуждение, что превращение является разрушением?
Нет, конечно, иначе, чтобы доказать это, вам пришлось бы продемонстрировать неподвижную материю, находящуюся в состоянии покоя хотя бы одно мгновение. Но такого мгновения не существует. Чуть только умирает большое животное, сразу рождаются маленькие, и их существование является одним из необходимых результатов временной неподвижности большого животного.
Осмелитесь ли вы после этого предположить, что одно предпочтительно Природе больше, чем другое? Чтобы отстоять эту точку зрения, вам пришлось бы доказать недоказуемое, что продолговатые или квадратные формы более полезны и угодны Природе, чем овальные и треугольные вам бы пришлось доказать, что, следуя великому плану Природы, лентяй, жиреющий в праздном бездействии, более полезен, чем лошадь, которая так помогает людям, или же бык, тело которого настолько ценно, что в нём нет ни одной бесполезной части вам пришлось бы сказать, что ядовитая змея более необходима, чем преданная собака.
Но поскольку все эти предположения недоказуемы, надо раз и навсегда признать невозможность уничтожения творений Природы, и, следовательно, когда мы предаёмся убийству, мы лишь варьируем формы, а не сокрушаем жизнь. Это превыше человеческих сил - доказать, что преступлением является умерщвление живого существа, какого бы возраста, пола или вида оно ни было. Вереница умозаключений, вытекающих одно из другого, позволяет сделать вывод, что, тасуя обличья различных творений Природы, мы лишь приносим ей пользу, поставляя тем самым исходный материал для реконструкции - дела, которое бы пострадало, если бы вы сторонились убийства.
Но вам возразят - пусть Природа занимается убийством. Правильно, мы должны предоставить это ей, но ведь человек, совершающий убийство, следует велениям Природы. Именно она вдохновляет его, и человек, который убивает себе подобного, является для Природы тем же, что чума или голод, которые посланы её рукой, ибо она использует любое средство, чтобы, с помощью разрушения, скорее добыть
Соблаговолим же осветить глубины нашей души священным огнём философии:
разве не голос Природы повелевает нам ненавидеть, мстить, воевать, словом, делать всё то, что ведёт к непрекращающимся убийствам? Но раз она толкает нас на убийства, значит она в них нуждается. В таком случае, как мы можем считать себя виновными по отношению к ней, если мы просто ей повинуемся?
Этого более чем достаточно, чтобы убедить всякого просвещённого читателя, что убийство не может являться надругательством над Природой.
Но можно ли считать убийство политическим преступлением? Нам следует признать, что, напротив, оно - увы, одно из главных орудий политики и политиков. Разве не благодаря убийствам Франция стала сегодня свободной?
Естественно, мы говорим здесь об убийствах на войне, а не о резне, совершаемой заговорщиками и мятежниками, на которых обрушивается проклятие народа и о которых вспоминают лишь для того, чтобы поддерживать гнев и негодование по отношению к ним. Какое учение, какая наука нуждается в убийстве больше, чем политика, которая стремится лишь к обману, чья единственная цель - экспансия одного народа за счёт другого? Разве войны, единственные плоды политического варварства, являются чемлибо иным, нежели средством, питающим, укрепляющим и поддерживающим народ? И что же такое война, как не наука уничтожения? Удивительная слепота находит на человека, который открыто обучает искусству убивать, награждает тех, кто в этом искусстве преуспел, но который наказывает того, кто по какой-либо причине разделался со своим врагом! Разве не пришло время покончить с этими дикими заблуждениями?
Является ли тогда убийство преступлением перед обществом? Разве можно это себе представить? Какая разница для этого кровожадного общества, будет ли в нём одним членом больше или меньше? Пострадают ли от этого его законы, обычаи и нравы? Разве смерть одного человека влияла когда-нибудь на общую массу? А после потерь, понесённых в крупном сражении... да что там?
– после истребления половины человечества, или, если вам угодно, всех жителей земли, за исключением небольшого количества оставшихся в живых, разве будет заметно хоть какое-либо изменение порядка вещей? Увы, нет. И Природа не заметит ничего, и глупое тщеславие человека, который возомнил, будто всё вокруг создано ради него, будет поистине повержено после полного уничтожения человеческого рода, и будет видно, что в Природе ничего не изменилось, и полёт звёзд не приостановился. Но продолжим.
Каким должно быть отношение к убийству в воинственно настроенной республике?
Было бы опасно порицать или наказывать за убийство. Республиканский дух взывает к некоторой жестокости, ибо если он слабеет, если сила покидает его, то он будет покорён во мгновение ока. Тут у меня появляется весьма странная мысль (и если она дерзка, то значит она верна), и я изложу её. Народ, который начинает своё существование с республиканского правления, может выжить только благодаря добродетелям, потому что, дабы достичь большего, надо всегда начинать с меньшего. Но народ, уже древний и дряхлеющий, который отважно сбрасывает с себя ярмо монархии, для того чтобы принять республиканскую форму правления, сможет продержаться только благодаря преступлениям, ибо он уже преступен, и если бы он захотел перейти от преступлений к добродетели, то есть, от насилия к миролюбию и милосердию, то он стал бы вялым и, в результате этого, вскоре погиб. Что произойдёт с деревом, если вы пересадите его с плодоносной почвы на песчаную иссохшую равнину? Все интеллектуальные идеи настолько подчинены материальной стороне Природы, что сравнения, почерпнутые из земледелия, никогда нас не подведут при исследовании морали.