Философия в систематическом изложении (сборник)
Шрифт:
Но в неуверенности, сопряженной с различными научными предсказаниями, существуют очень значительные различия, обусловленные пропорциональным отношением между количеством сбывающихся предсказаний и несбывающихся. Вероятность наступления высчитанных вперед солнечных и лунных затмений почти не отличается от уверенности, между тем как предсказания погоды хотя бы на три дня вперед уже содержат массу неправильных пророчеств, даже в том случае, когда они добыты при помощи целого научного аппарата метеорологического института. Если мы под этим углом зрения исследуем, к какой группе принадлежат высказывания естествоведения, а к какой – высказывания натурфилософии, то полученный нами ответ несомненно будет гласить так: натурфилософские высказывания неуверенные, ибо уверенные входят в состав науки.
Таким образом, первым отличительным признаком натурфилософии будет то, что она занята разработкой менее известных областей естествоведения. Эта характеристика не исчерпывает, однако, ее понятия. Так, например, метеорологию, несмотря на ее неуверенность, не причисляют к натурфилософии. Стало быть, должен существовать другой, более существенный признак.
Каков он, мы узнаем, когда обратимся к высказываниям греческих натурфилософов. Центральное положение Фалеса: все возникло из воды. Остальные натурфилософы того времени отличаются от своего предтечи не постановкой вопроса, а ответом на него. Печатью резко выраженной неуверенности отмечены все эти ответы, но они отличаются еще и другим признаком, а именно признаком очень широкой всеобщности высказывания.
Это – второй, более существенный признак натурфилософии: она занимается высказываниями самого общего свойства и естественнонаучного характера. Нам придется поэтому заняться исследованием вопроса о том, какое влияние оказывает всеобщность ее естественнонаучного высказывания на степень его уверенности. Поскольку такие высказывания считаются точными, их обычно причисляют к естественной науке, поскольку они не точны – их причисляют к натурфилософии. Текучая природа различия между большей или меньшей уверенностью соответствует такой же природе демаркационной линии, отделяющей естествоведение от натурфилософии.
Как известно, в понятиях, а стало быть, и в законах природы различают между содержаниеми объемом:; существует правило, что с ростом содержания обыкновенно уменьшается объем и наоборот. Под содержанием следует понимать совокупность различных сторон, свойств, признаков и т. п., связь которых составляет понятие; под объемом разумеют совокупность отдельных предметов, входящих в понятие, т. е. обладающих теми признаками. Таким образом, становится понятным вышеприведенное правило: чем больше различного высказываешь о каком-нибудь предмете, тем меньше найдется случаев, когда все совпадает. Если представить себе понятие в виде поверхности прямоугольника, высота которого измеряется содержанием, а ширина объемом понятия, то все такие области понятий будут прежде всего иметь приблизительно одинаковую поверхность, ибо поскольку оно становится выше, постольку оно становится и уже.
Задача науки состоит в том, чтобы увеличивать поверхность подобных прямоугольников понятий за пределы обычного, т. е. по возможности одновременно увеличивать и содержание и объем. Так, например, химией было установлено понятие «элемент», когда была известна всего лишь пара дюжин материй, к которым подходило содержание этого понятия. С течением времени они разрослись до слишком шести дюжин, объем понятия увеличился, стало быть, втрое. Но вместе с тем значительно расширилось и содержание понятия, так как, кроме в свое время известных общих свойств элементов, были открыты еще многие другие свойства, также присущие всем элементам и потому увеличивающие содержание понятия. Всякое подобное увеличение находит себе выражение в соответственном законе природы.
Всякое такое открытие или формулировка увеличения содержания или объема (или обоих) сопровождается новым фактором неуверенности. Исследователь принужден ограничиваться доказательством, что, например, вновь открытый им элемент обладает некоторымипризнаками, содержащимися в понятии «элемент», и допускает, что и остальные признаки окажутся налицо, если будет произведено соответственное исследование. Точно так же, открыв на некоторых элементах какое-нибудь новое своеобразие, он припишет его и всем другим, им еще не исследованным, элементам. И только после того, как будут сделаны необходимые исследования, выяснится, было ли обобщение правильно или ложно. Отсюда следует, что естествоведению приходится постоянно оперировать большим количеством допущений, доказательство которых еще не дано и действительность которых допускается по аналогии. Поэтому, если естествоиспытатель делает какое-нибудь новое открытие, противоречащее тому, что наукой считается обязательным, он прежде всего должен просмотреть допущения, которыми он пользовался при работе, и проверить их правильность, если это не сделано им предварительно.
Очевидно, что между прочностью данного основания аналогий и высотой возводимого на нем здания из заключений нельзя предписать никакого определенного соотношения хотя бы уже потому, что это величины неизмеримые. Но во многих случаях сделанное заключение может быть проверено на опыте, откуда в случае подтверждения заключения опытом, т. е. когда было возможно и подтвердилось какое-нибудь предвидение на основании на пробу высказанного закона природы, выводится правильность метода. Отсюда получается строго научный метод в том смысле, что упомянутые заключения по аналогии сообщаются лишь постольку, поскольку они могут быть проверены на опыте. Подобная наука тоже не была бы, правда, свободна от ошибок, но их возможность была бы сведена к малым размерам. Подобная наука не оставила бы места шаткой части натурфилософии, но зато, добившись значительных общих результатов, она предоставила бы натурфилософии материал величайшей ценности.
Из всех наук математика больше всего соответствует этому идеалу, и поэтому она вместе с неотделившейся еще тогда от нее геометрией уже в древности считалась истинным преддверием философии. Нам придется, следовательно, посмотреть, на чем покоится эта особенная ценность, причем мы должны будем, в противоположность современному пониманию, оправдать употребление математических обобщений в целях натурфилософии, ибо причисление математики к естественным наукам часто отрицается и довольно видными представителями науки.
Еще Кант считал математические положения синтетическими `a priori и вопрос о возможности их сделал основным вопросом всей своей философии мышления. Его понимание зиждилось на том, что математическим положениям он приписывал априористическую, т. е. непосредственную, очевидность, так что их противоположность совершенно немыслима. И действительно, это трудно отрицать относительно математических положений, вошедших в обиход ежедневного употребления, так как сильно затруднено исследование соответствующих духовных функций. Ибо при слишком частом повторении какого-нибудь процесса последний обыкновенно спускается из области сознательного в бессознательное (как мы то ежедневно можем наблюдать при изучении какого-нибудь фокуса), и это обстоятельство в высокой степени затрудняет его исследование. Но стоит нам спросить себя относительно более сложных математических законов (в частности, относительно законов из теории о числах), даны ли они нам a priori, как мы должны сознаться, что без соответственного исследования нам не известно даже, правильны ли они или нет; в этом отношении они ничем не отличаются от законов физики или химии, опытный характер которых стоит вне всякого сомнения.
Таким образом, мы и законы математики, этой наиболее точной из всех наук, должны признать такими же абстракциями опыта, как и положения, образуемые путем абстракции в других областях опыта. Кант верно понял это, когда заявил, что, например, 7 + 5 = 12 – не аналитическое положение, не умножающее наше познание, а синтетическое. Оно означает следующее. При помощи перечисления получаем сначала многообразие 7, затем – также многообразие 5. Если мы вторую операцию проделаем над тем же многообразием, но непосредственно после первой операции, то полученный результат будет тождествен с получаемым после операции счета до 12. Что это положение содержит нечто новое, следует из того, что оно высказывает нечто о процессе сложения двух считанных многообразий, который не содержится в простой операции счета, сколько ни продолжать счет. Но, что результат не априорен, следует из того, что при более крупных числах мы должны установить это при помощи подсчета и на готовом счете не можем непосредственно заметить, правилен ли он или нет.