«Философия войны«» в одноименном сборнике
Шрифт:
Не нужно быть пророком для того, чтобы безошибочно предсказать появление в ближайшем будущем особой научной дисциплины, которая предметом своего исследования будет иметь изучение войны как социологического процесса, взятого во всем его целом. Эта наука о войне, не преследующая непосредственно утилитарных результатов, сосредоточит всю свою работу на изучении существования, последовательности и сходства явлений войны.
Ввиду того, что эти явления подчиняются какой-то закономерности, она будет стремиться к открытию законов.
Между тем, наука о ведении войны, рассматриваемая даже с широкой Лееровской точки зрения, могла позволить себе сведение обобщений только в принципы. Различие это
Закон представляет постоянное, определенное и неизменное соотношение между явлениями природы и человеческой как индивидуальной, так и общественной жизнью, существующее благодаря постоянному и неизменному соотношению сил и факторов, производящих эти явления. Закон только утверждает какой-либо факт существования, сосуществования, последовательности или сходства явлений и никаких целей деятельности не ставит. Находясь вне всякой зависимости от нашей воли (воля является для закона лишь частью явления), закон безусловен.
Принцип же не утверждает, подобно закону, какого-либо факта, а хотя и условно, но рекомендует, чтобы нечто было. Предложение, говорит Милль, сказуемое которого выражается словами „должен быть“, хотя бы даже подразумеваемое в самом широком смысле слова, отлично по сущности своей от предложения, выражаемого при помощи слов „есть и будет“.
Принцип, согласно определению генерала Леера, представляет собою лишь некоторое научное обобщение. Он является основной идеей, которой следует держаться при решении известных вопросов военного дела. Он является регулятором для творчества, хотя и отнюдь не сковывающим последнее; в нем заключается, говорит Г.А. Леер, „только цель, которая должна быть достигнута“.
Если нельзя возражать против того, что принцип представляет собою некоторое обобщение, установленное военной наукой, то опорной является его роль как „цели, которая должна быть достигнута“. Целью действий может быть только совершенно конкретная задача, которую мы должны выполнить в данном бою или в данной операции. Задача эта должна быть достигнута во что бы то ни стало, и хотя бы вопреки того или другого принципа. Если же считать, что принцип имеет непосредственное отношение к постановке цели, то это — будет равносильно формулировке своей задачи так: разбить врага, выполняя тот или иной принцип военного искусства. В этом случае, вопреки предупреждениям генерала Леера, принцип окажет сковывающее влияние на творчество полководца. Очень интересным в этом отношении примером является переписка между генералом Алексеевым и генералом Брусиловым при обсуждении плана нашего прорыва в Галиции весною 1916 г. Генерал Алексеев рекомендовал, во имя принципа сосредоточения сил, производить прорыв лишь в одном месте, к коему и собирать все предназначенные для атаки силы. Генерал Брусилов отстаивал прорыв в четырех различных и достаточно удаленных друг от друга районах. Жизнь показала, что в сложившейся тогда обстановке прав был генерал Брусилов, а не генерал Алексеев.
Принцип не будет оказывать сковывающего влияния на творчество только в том случае, если за ним будет признано лишь условное значение приема или метода действий, а не закона, как хотел это генерал Леер.
Именно так и смотрел на роль принципа в военном искусстве современник генерала Леера германский военный ученый генерал Богуславский. Он так же, как и генерал Леер, попытался обосновать военную науку на вечных принципах. Но возможны ли неизменные для всех времен методы действий — вот тот вопрос, который возникает в том случае, если смотреть на принцип с точки зрения генерала Богуславского. Ответ на вопрос может дать только высшая Наука о Войне. Несомненно, что те приемы военного искусства, которые в своей высшей абстракции основываются на эмоциональных свойствах человека, — устойчивы. Чувству страха подвержены и современный цивилизованный человек и дикарь. Но несомненно также, что некоторая эволюция имеет место и здесь, как только мы возьмем не отдельных индивидуумов, а коллективы людей. Если же мы обратимся к приемам военного искусства, обусловливаемым материальными факторами войны, то увидим, что тут эволюция происходит чрезвычайно быстрым темпом. Уже фельдмаршал граф Мольтке сказал, что тактика меняется каждые десять лет.
Эволюционная точка зрения начала разрабатываться уже с середины XIX столетия в трудах по истории военного искусства. Но претендовать на господствующее положение в военной науке она стала лишь в конце того же века.
В русской военной науке честь наиболее яркого выражения этой точки зрения принадлежит полковнику Е.И. Мартынову в его книге „Стратегия Наполеона и наших дней“. Эта книга, появившаяся в печати в 1893 г., вызвала горячую отповедь со стороны одного из бывших профессоров нашей Академии генерала А.К. Пузыревского.
Статья, в которой А.К. Пузыревский критиковал Е.И.Мартынова, была озаглавлена так: „Претенциозное краснобайство“. Само это название, так же как и резкий тон статьи, показывает, насколько нова была идея об эволюции даже для видных представителей старой военно-научной школы. Несмотря на эту и другие замечательные работы, сделанные полковником Е.И. Мартыновым, он не был признан конференцией Академии достойным занять профессорскую кафедру и был отчислен от Академии, после блестяще прочитанного им курса по истории военного искусства греков и римлян.
Теперь, после мировой войны, признание эволюционного характера военного искусства не встречает уже никаких серьезных возражений. Поэтому мы можем без дальнейших доказательств установить, что Наука о Войне, изучающая объективные социальные процессы, составляющие сущность войны, должна будет изучать их не только „статически“, но также и „динамически“. Такое изучение позволит на основании пройденного уже эволюцией пути предугадывать хотя бы в общих чертах пути, по которым пойдет эволюция войны в будущем. Для подобного изучения накопился уже богатый материал в работах по истории военного искусства. Среди них я должен упомянуть работы профессора Берлинского университета Дельбрюка.
Таким образом, вместо того, чтобы отыскивать „вечные“ и „безусловные“ принципы военного искусства, высшая Наука о Войне, или, применяя наименование, подсказанное генералом Михневичем, — „Социология войны“, будет изучать законы статики, динамики и эволюции войны. Подобное изучение даст не только нужные для науки о ведении войны отправные точки, но также будет содействовать разрешению другого, столь же существенного вопроса — вопроса методологии военных наук.
Как известно, всякая наука слагается из двух факторов:
1) из ряда сведений, систематически расположенных;
2) из совокупности методов, при помощи которых приобретаются и обрабатываются эти сведения (методология или логика данной науки).
Вполне понятно, что характер научных приемов (метод) во многом зависит от тех особенностей, которыми отличаются объекты, изучаемые в той или другой науке. А отсюда следует, что всестороннее изучение всех методов (методологии) науки, то есть изучение их со всеми особенностями, возникшими в них под влиянием особенностей объектов, изучаемых этой наукой, невозможно без знакомства с объектом исследования. Развитие методологии в любой отрасли требует развития исследования свойств изучаемого явления. Таким образом, сам прогресс прикладной военной науки, то есть теории военного искусства, в отношении своей методологии зависит от развития чистой военной науки, то есть социологии войны. Поясним эту мысль примером.