Философия. Книга третья. Метафизика
Шрифт:
Если я, превосходя предметность, действительность и свободу, трансцендирую к тому бытию, на котором терпят кораблекрушение подобные вопросы, то я должен некоторым исполняющим актом мысли перестать мыслить или, если я все-таки опять мыслю бытие трансценденции в опредмеченном бытии-богом (vergegenst"andliches Gottsein), то в нем лишь в потенцированной форме является вновь перед нами та бездна, о которой говорит Кант: «Нельзя отделаться от мысли, хотя нельзя также и примириться с ней, что существо, представляемое нами как высочайшее из всех возможных существ, как бы говорит само себе: Я существую из вечности в вечность, кроме меня существует лишь то, что возникает только по моей воле, но откуда же я само (woher bin ich denn)? Здесь
В мысли, трансцендирующей к бытию, я должен потерпеть действительный крах, или же я без конца буду порождать здесь ряд, в котором я повторяю в отношении своей лишь мнимой трансценденции то же, что с полным правом делаю по отношению к вещам в мире: как бы далеко ни ушел, вновь вопрошать здесь об определенности бытия и об основе.
Противоположности бытия как субъекта и как объекта, бытия как бытия-мыслимым и бытия как бытия-действительным, бытия как свободы и бытия как наличности и т. д., непреодолимые в мире, а равно непостижимые для моего мышления как возможное единство в одной мысли, нужно мыслить как преодоленные, что достигнуть того бытия, в котором замолкают любые вопросы, — и все же действительно преодолеть их невозможно. Эта граница мышления есть, как опыт краха мышления, формальное трансцендирование. Необходимость искать этих мыслей столь же неизбежна, как и невозможность остаться с этими мыслями в области мыслимого.
Специфическое отличие формального трансцендирования в категориях обнаруживается в незавершимой полноте возможных, отзывающихся одна в другой отголосками, вариаций, как крах нашей мысли, одушевление которого происходит единственно оттого лишь, что этим опытом краха завладевает глубокий экзистенциальный интерес к бытию
Трансцендирование в категориях предметного вообще
1. Бытие и ничто
– Я мыслю бытие, которое не заключено уже в одной категории, как определенное бытие. Тогда я в этой неопределенности на самом деле ничего не мыслю. Если я желаю мыслить нечто, то должен мыслить нечто определенное. Бытие, как определенное бытие, есть бытие- мыслимым. Бытие, как трансцендентное бытие, есть, в качестве немыслимого и неопределимого, ничто. Ничто я мог бы мыслить только посредством некоторого не-мышления. Если я мыслю его, то лишь таким образом, что мыслю нечто, как коррелат ничто. Тогда ничто есть прежде всего определенное ничто, как ничто некоторого определенного нечто, небытие которого оно должно здесь означать. Но оно есть, далее, то ничто, коррелатом которого было бы бытие вообще (Sein schlechthin). Однако это бытие, если сравнить его с мышлением нечто как определенного нечто, само есть немыслимое, и постольку ничто; но только само оно, мыслимое формально как бытие, пусть даже и совершенно неопределенно, имеет рядом с собою то ничто, которое и было бы абсолютным ничто.
Осуществляя эти мысли, я узнаю на опыте, как я мыслю ничто. Если я мыслю небытие некоторого нечто, мысля само это нечто, то небытия в абсолютном смысле я не могу мыслить даже этим косвенным способом, потому что я неспособен положительно мыслить бытие, как бытие вообще.
Если, стало быть, я трансцендирую в мышлении абсолютного ничто, то это ничто получает противоположное значение:
Ничто есть, во-первых, в самом деле ничто. Я покидаю пределы мира, словно бы теряю воздух существования, падаю в ничто.
Ничто есть, далее, подлинное бытие, как небытие всякого определенного нечто. Ибо, если я трансцендирую от существования к бытию, то это бытие может быть высказано только сравнительно с существованием, которое оно не есть. Бытие вообще всегда есть в свою очередь небытие чего-то определенного. Если ничто бытия было абсолютным ничто, то небытие всего определенного есть, скорее,
К этому бытию мы подходим, трансцендируя, двумя следующими шагами:
Первым шагом ничто, как небытие всего определенного, есть избыточность подлинного бытия. Бытие и ничто становятся тождественны друг другу. Ничто есть неопределенная полнота.
Вторым шагом я подступаю к бездне ничто, как абсолютного небытия. Я пытаюсь мыслить, что вообще нет никакого бытия, — ни существования, ни подлинного бытия; и узнаю опытом, что этого не только невозможно помыслить, но что в попытке мыслить это рождается достоверность невозможности абсолютного небытия. Абсолютное ничто может быть только в силу возможности бытия, и уже сама эта возможность есть бытие, перед которым я умолкаю ввиду терпящих неудачу попыток мыслить абсолютное ничто. Хотя я и могу устранить из своей мысли всякое существование, но тем самым еще не могу отмыслить также и бытие. Это еще совершенно неопределенное бытие, которое хотя есть ничто, но только как бесконечная полнота возможности. В молчании я неким единственным образом сохраняю в себе достоверность невозможности абсолютного небытия.
Двоякое значение ничто — как тождества бытия и ничто, и как абсолютного ничто, — может быть контрастирующее высказано как сверх-бытие ("Ubersein) и как небытие.
То и другое достигается мышлением, которое, опрокидываясь в невозможность мыслить, трансцендирует как мышление, тем что снимает само себя (Denken,, das im Sich"uberschlagen zum Nichtdenkenk"onnen als Denken transzendiert, indem es sich aufhebt). Этого не достигнут в пассивности сугубого настроения (Gestimmtsein), которое вовсе не пробует мыслить, а потому не узнает и собственного краха, но в неясно фиксирующем мышлении держится за ничто, как будто бы это ничто существовало. В мышлении бытия как ничто диалектика мышления разворачивается в невозможность мыслить, которая, однако, просветляет и, когда она не мыслит нечто, мыслит также и не совершенное ничто, но такое ничто, которое есть или вовсе не сущее, или же сверхсущее.
Двоякое значение ничто обусловливает то, что в ситуации нашего существования мы можем противоположным образом услышать обращенное к нам слово.
Если в трансцендировании ничто становится для меня ничто всякого определенного и единичного бытия, то в то же время оно, как избыточествующее сверхбытие, становится для меня знаком (Signum) бесконечного исполнения. Ничто становится трансценденцией, страсть к ничто — волей к подлинному бытию. Получая воплощение через существование и деятельность в действительности мира, эта страсть есть выражение неудержимого стремления упразднить себя ради покоя вечности. Поскольку, однако, явление этой трансценденции приемлется в существовании лишь как ничто некоторого нечто, полнота трансцендентного ничто оказывается связана с полнотой снятого в нем экзистенциального существования в мире. Ничто есть, однако единственным в своем роде способом. Оно не есть как высказанное слово, не есть как встречающееся в мире, не есть как целокупность мира, — но оно есть, потому что бытие как трансценденция есть исполнение в возвращении из мира, но при сохранении мирового существования как подвергнутого отрицанию.
Если же ничто становится для меня в трансцендировании абсолютным небытием, то только тогда оно есть подлинное ничто. Если я не могу мыслить ничто, как бытие сверхбытия, в силу его избыточествования, то это небытие я не могу мыслить не потому, чтобы оно было совершенным небытием. По сравнению с ничто, как сверхбытием, это не-мышление становится восхождением моей трансцендирующей сущности; по сравнению с ничто как абсолютным небытием оно становится ужасом перед возможной трансцендентной бездной. Если там я вступал в ничто, чтобы исчезнуть в качестве конечности и достичь подлинности бытия, то здесь я падаю в ничто и совершенно исчезаю. «Ничто» есть подлинное бытие или ужасное небытие.