Философы от мира сего
Шрифт:
Свое небольшое путешествие в будущее Кейнс озаглавил "Экономические возможности для наших внуков" (следует отметить, что у него их не было). Каковы были эти самые возможности? Не боясь показаться излишне оптимистичным, экономист намекал, что нельзя исключать наступление настоящего золотого века: по мнению Кейнса, к 2030 году экономическая проблема могла быть окончательно решена, причем речь шла не о насущной необходимости вырваться из тисков депрессии, но об экономической проблеме как таковой - старой как мир Постоянной Нехватке Чего-нибудь. Впервые в истории человечество - по меньшей мере та его часть, что населяла Британию, - имело шанс прекратить борьбу за выживание ради жизни, в которой каждый мог бы с легкостью получить щедрую порцию еды с общего стола.
Как это часто бывало, Кейнс предпринял выпад в неожиданном направлении. Когда после Первой мировой войны мир наслаждался наступившим покоем, именно Кейнс призывал всех прислушаться к громыханию скелета в шкафу; наступили тридцатые, и, к удивлению поглощенного
Неудивительно, что в периоды спада эта тенденция уходила на второй план. И все же если окинуть взором более двухсот лет истории капитализма, то прежде всего внимание привлекает не беспорядочное чередование бумов и провалов, а устойчивый, пусть и едва ли подчиняющийся закономерностям, рост. Сорок миллионов англичан - современников Кейнса уж точно не благодарили щедрое провидение, но, несмотря на все тяготы, они занимали куда более выгодное место за столом Природы, чем десять миллионов их сограждан, живших во времена Мальтуса.
И дело не в том, что щедрее стала сама Природа. Напротив, подчиняясь знаменитому закону убывающей отдачи, почва производила богатство со скрипом тем большим, чем интенсивнее она культивировалась. Загадка экономического роста имела крайне простой ответ: каждое поколение штурмовало Природу с применением не только своих собственных энергии и ресурсов, но и всех приспособлений, полученных в наследство от предшественников. Наследство это постоянно увеличивалось в размерах, ведь к существующим запасам каждое поколение добавляло свою долю новых знаний, заводов, инструментов и технологий, а с ним росла и производительность человека, причем очень быстро. Заводской рабочий в США в 1960-х годах обладал техническим арсеналом, делавшим его настоящим суперменом по сравнению с собственным дедом, трудившимся вскоре после окончания Войны Севера и Юга. Если бы процесс постоянного повышения производительности продолжался еще хотя бы сто лет - всего три поколения, - капитализму удалось бы решить поставленную перед ним задачу. Ведь, по подсчетам Кейнса, еще один век накопления богатства при тех же темпах, что и в предыдущем столетии, увеличил бы реальную производительную мощь Англии в семь с половиной раз. Ну а к году 2030-му каждый работник будет оснащен машинами в достаточной мере, чтобы выглядеть суперменом уже по сравнению со своим предком из 1930 года.
Увеличение производительности в подобных масштабах могло изменить очень многое. В этих условиях экономика как наука об оптимальном использовании редких ресурсов могла бы стать достоянием учебников истории. Новой проблемой общества стало бы не выискивание времени на отдых и развлечения, но поглощение того и другого в беспрецедентных количествах. Не в силах скрыть улыбку, Кейнс приводил традиционную эпитафию, написанную старой уборщицей для самой себя:
Не скорбите, друзья, и рыдать вам не стоит, Не об этом ли отдыхе Господа молят? Небеса загудят сладким пеньем, псалмами, Но я к этому вряд ли притронусь руками [266] .266
Keynes, Economic Possibilities for Our Grandchildren, p. 367.
Разумеется, Кейнс лишь совершил увеселительную прогулку в будущее, и никто не принял ее слишком всерьез. Грохот станков в 1930 году порождал самые разные чувства, но никак не ожидание всеобщего счастья, да и сам Кейнс вскоре оставил этот вопрос, обратившись к насущной проблеме: к анализу природы сотрясавшей мир безработицы.
Независимо от того, выдавал великий экономист желаемое за действительное или, напротив, был трезв в своих оценках, его взгляд стоит принять во внимание. В "Экономических возможностях для наших внуков" мы впервые сталкиваемся с вопросом о нашем будущем. В конце концов, до этого мы рассматривали лишь историю науки. И превращение мира XVII века, стонущего под грузом ограничений и кодексов, в описанный Адамом Смитом атомистический рынок, и предсказанное Рикардо удачное избавление этого рынка от господства землевладельцев, и страдающее от перенаселения и борющееся за выживание общество, которое вызывало ужас у Мальтуса, и предположительное самоуничтожение общества, возвещенное Марксом, и, наконец, изученная Кейнсом тенденция испытывать периоды спада - все эти удачные и печальные страницы истории капитализма, какими бы занятными они ни были сами по себе, не могли по-настоящему удивить стороннего наблюдателя. Ведь на самом деле мы прекрасно знали, что ждет нас за каждым следующим поворотом истории. Теперь же мы находимся в куда менее комфортном положении. Читая
Нам придется прервать изучение прошлого ради оценки опасностей и возможностей, поджидающих нас в будущем. Где находится капитализм сегодня? Что написано на сегодняшних дорожных указателях? Именно таковы главнейшие вопросы текущего момента, на них мы и обратим свое внимание.
Итак, пришло время познакомиться с философом от мира сего, который в еще большей степени, чем Кейнс, говорит на абсолютно понятном нам современном языке. Это Йозеф Шумпетер. Вот его портрет: невысок ростом, не производит впечатления весельчака, предпочитает высокопарный слог и театральные жесты. Помимо этого, он аристократ. В разгар депрессии Йозеф Шумпетер читал лекции по экономике в Гарвардском университете; войдя в аудиторию, он скинул свой плащ европейского покроя и с отчетливым венским акцентом объявил изумленной публике: "Чентльмены, ви беспокоитесь по поводу депрессии. Она не стоит того. Депрессия - это полезный холодный дюш для капитализма". Я был одним из изумленных слушателей и могу подтвердить: лишь немногие из нас догадывались о значении слова "дюш", но почти все заметили, что утверждение это было очень странным и отнюдь не кейнсианским по своему духу.
И сам Шумпетер не упускал возможности подчеркнуть, что его взгляды на экономическую жизнь заметно отличаются от взглядов Кейнса. Двух ученых связывало очень многое - например, любовь к деталям буржуазного образа жизни и общая вера в основные капиталистические ценности, - но их суждения относительно будущего были диаметрально противоположны. По Кейнсу, как мы уже видели, жизнь в ожидании спада была неотъемлемой чертой капитализма, и процветание наших внуков напрямую зависело от осмысленности действий правительства. Шумпетер же видел капитализм динамичным и ориентированным на рост; он не считал необходимым использование государственных расходов как постоянного вспомогательного мотора, хотя и соглашался, что с их помощью можно избавить общество от немалой части приносимых депрессией страданий.
Несмотря на веру в присущую капитализму жизнеспособность, Шумпетер представлял долгосрочный период совсем иначе, чем Кейнс. В характерной для него издевательской манере, едва ли не выходившей за рамки допустимого, он утверждал, что в краткосрочном периоде капитализм действительно будет лишь подниматься, и уточнил, "что здесь и век считается "краткосрочным периодом". Но следовавшее потом заключительное суждение могло огорошить кого угодно: "Может ли капитализм выжить? Нет, не думаю" [267] . Настало время познакомиться поближе с этим сотканным из противоречий человеком.
267
Joseph A. Schumpeter, Capitalism, Socialism and Democracy (New York: Harper & Bros., 1942,1947), p. 163,61. (Здесь и далее русские переводы работ Й. Шумпетера цитируются по изданию: Ш у м п е т е р Й о з е ф А л о и з. Теория экономического развития. Капитализм, социализм и демократия. М.: 2007.)
Йозеф Алоиз Шумпетер [268] родился в Австрии в 1883 году (как и Кейнс), в обеспеченной, но ничем особенно не примечательной семье. Его отец умер, когда ребенку было четыре; через семь лет мать вышла замуж за прославленного генерала, а Йозеф был отправлен в Терезианум, элитную школу для детей аристократии. Исследователи сходятся во мнении, что вхождение молодого человека в принципиально другой класс общества сыграло определяющую роль в формировании его взглядов. Очень скоро Шумпетер взял на вооружение манеры и пристрастия соучеников и на долгие годы сохранил важный вид, свойственный людям благородных кровей. Он возмущал своих коллег в разных университетах, появляясь на заседаниях кафедры в дамском наряде для верховой езды, и не раз повторял, что у него было лишь три желания: стать великим любовником, великим наездником и великим экономистом - но ему удалось воплотить в жизнь лишь два из них. Несмотря на близость к аристократии, Шумпетер в итоге выше всего ставил совершенно иную группу населения. Но об этом повороте в нашей истории мы поговорим в конце главы.
268
Подробнее о биографии Йозефа Шумпетера см.: Arthur Smithies, Memorial // American Economic Review, 1950, p. 628-645; Gottfried Haberler, Joseph Alois Schumpeter // Quarterly Journal of Economics, August 1950, p. 333-384; Christian Seidl, Joseph Alois Schumpeter: Character, Lire and Particulars of the Graz Period // Lectures on Schumpeterian Economics, Christian Seidl, ed. (Berlin: Springer Verlag, 1984), p. 187-205; Seymour Harris, ed., Schumpeter: Social Scientist (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1951).