Что скажу о вздохах, которые в прошлом отрадная любовь и сладостная надежда пылко извлекали из моей груди? В самом деле, нечего о них поведать, кроме того, что, множась и усиливаясь от величайшей тоски моей, теперь они по тысяче раз в час насильственно исторгаются из уст моих. И слова мои подобным же образом, что в прошлом от неведомо какой потаенной радости, навеянной вашим ясным обликом, преображались в любовные песни и полные страстного огня суждения, теперь только взывают к вашему изящному имени и любви к милосердию либо к смерти, концу этих мучений, к тому же в отчаянных сетованиях, которые могли бы смутить каждого, кто находится поблизости.
Так и живу я от вас далече и тем лучше понимаю, каковы были счастье, благо и услада, дарованные вашими очами, и как мало я ценил это прежде. И как только слезы и вздохи предоставляют мне достаточно времени, я рассуждаю о вашем достоинстве, размышляю о вашем изяществе, благородных обыкновениях, женской гордости и облике краше всякого прочего, созерцая их очами разума во всей полноте; и хотя я не говорю, что мой ум не испытывает удовольствия от подобных рассуждений и размышлений, всё же к этой усладе примешивается лихорадочная страсть, которая распаляет во мне все иные желания жаждой видеть вас в такой мере, что я едва ими управляю внутри себя несмотря на подобающее
благочестие и разумное суждение о том месте, где вы пребываете; но, связанный стремлением больше заботиться о вашей чести, нежели о своем преуспевании, я их обуздываю и, поскольку иные пути навстречу к вам для меня закрыты по сказанной причине, возвращаюсь к своим безудержным слезам. Как же, увы, жестока и враждебна к моим удовольствиям Фортуна, вечно строгая наставница и исправительница моих ошибок! Теперь-то я, несчастный, знаю, теперь я чувствую, теперь как нельзя яснее представляю себе, насколько больше благости, насколько больше наслаждения и насколько больше нежности обреталось мною в подлинном сиянии очей ваших, обращенных к моим, нежели сейчас в обманчивой лести моих мыслей. Так и выходит, о ясный светоч моего ума, что Фортуна, лишив меня вашего возлюбленного лика, рассеяла туман заблуждения, окружавший меня прежде. Но, право, не было надобности в столь горьком снадобье для излечения от невежества, ибо и более мягкое наказание вернуло бы меня на путь истины. В нынешних же обстоятельствах все силы, какие есть у моего разума, не властны сопротивляться воле Фортуны. Как бы там ни было, благодаря вашему отъезду, я пришел к тому, о чем сказал выше в этом своем послании, и через свою глубочайшую муку убедился в правильности того, что прежде отрицал на диспуте. Но теперь я должен подойти к той цели, ради которой пишу всё это, и говорю, что, видя себя в столь плачевном состоянии из-за вашего случившегося отъезда, я положил перво-наперво удержать тоску мою в опечаленном сердце, дабы она не могла в будущем, будь по случайности обнаружена, возыметь куда большее действие. Она, насильственно удерживаемая, очень близко подвела меня к смерти от отчаяния, которой я непременно обрадовался бы, если бы та пришла. Но после, не знаю уж, благодаря какой тайной надежде когда-нибудь вновь увидеть вас, прежнее счастье предстало моим очам, породив не только должный страх пред смертью, но и жажду долго жить, хотя и несчастной следует признать такую жизнь, когда не вижу вас. И понимая совершенно ясно, что если, как предполагал, я удержу боль в своей груди, то невозможно, чтобы, изобилуя и превосходя все возможные границы, она однажды не сломила бы силы моей защиты, и без того уже иссякающие, так что смерть непременно воспоследовала бы, и я бы вас не увидел более, я затем воспользовался более здравым соображением; передумав, я решил выплеснуть ее из своей томящейся груди в некоем благочестивом плаче для того, чтобы жить, еще увидеть вас и, живя, дольше оставаться вашим. Тогда начал я с тщательностью перебирать в уме различные древние истории, чтобы найти такую, которая могла бы служить мне могучим щитом от моей тайной любовной боли. Ничего более подходящего для этой цели я не нашел, чем пример доблестного Троила, сына Приама, досточтимого царя троянского, юноши, жизнь которого из-за любви и разлуки с любимой женщиной была тяжкой, если только доверять старинным сказаниям, после того, как страстно любимую им Крисеиду выдали ее отцу Калхасу; моя жизнь после вашего отъезда стала похожей. Посему и от него самого, и от того, что с ним произошло, получил я в превосходном виде тему для своего сочинения, где поведал в изящных стихах на моем флорентийском наречии в достаточно пристойном стиле его горести так же, как и свои; и когда я пел их, раз за разом находил в них пользу согласно моему изначальному замыслу. Правда, еще до того, как речь пойдет о его горчайших слезах, сходным стилем будет описана та часть его жизни, что была счастливой; она представлена мной не из желания заставить кого-нибудь поверить, будто бы я могу похвалиться подобным счастьем, – Фортуна никогда не была ко мне столь милостивой, и я, принуждая себя надеяться, не могу, однако, поверить никоим образом, что сие случится когда-то, – нет, я писал это затем, чтобы понаблюдать со стороны за чужим счастьем, гораздо лучше понимая при том, какой силы и какого рода несчастие ждет его впереди. И всё же его счастье до такой степени соответствует моим обстоятельствам, что я почерпал из ваших очей не меньше удовольствия, чем Троил, получив от Крисеиды плод любовного увлечения милостью Фортуны.
Итак, достопочтенная госпожа, эти мои стихи в виде маленькой книжицы послужат вечным свидетельством тем, кто в будущем их прочтет, как вашего достоинства, которое стороннему взгляду покажется большей частью приукрашенным, так и моей печали; и, собрав их, я подумал, что будет нехорошо, если они попадут прежде в чужие руки, а не к вам, единственной и подлинной вдохновительнице их. Посему, хотя это и слишком ничтожный дар, преподносимый такой благородной даме, как вы, всё же самоуверенность дарителя столь велика и сильна своей искренностью, что я осмелился послать их вам, зная, что не по моим заслугам будут приняты стихи, а по вашей благосклонности и куртуазности. Если случится, что вы это прочтете, сколько раз найдете Троила плачущим и страждущим из-за ухода Крисеиды, столько же раз будете иметь возможность ясно понять и распознать мой собственный голос, слезы мои, вздохи и страдания; и сколько восхвалений красоты и благородных обыкновений другой дамы, сиречь описанной Крисеиды, встретите здесь, всё сказанное сможете отнести и на свой счет. Что же касается всего прочего, оно, как я уже говорил, относится не ко мне, а к истории благородного влюбленного юноши, представленной вам. И если вы столь проницательны, какой я вас считаю, вы сможете понять, каковы мои желания, где им предел и чего они больше всего взыскуют, и заслуживают ли некоторой жалости.
Пока не знаю, окажутся ли стихи мои столь действенными, чтобы затронуть целомудренный ум ваш состраданием, когда их прочтете, но прошу Амора даровать им таковую силу. И если сие свершится, со всем возможным смирением прошу я вас позаботиться о своем возвращении, чтобы жизнь моя, висящая ныне на тончайшей нитке и с трудом удерживаемая надеждой, быть может, при виде вас стала бы радостной, возвратившись к прежней самоуверенности; и если это не может случиться так скоро, как я бы того хотел, то, по крайней мере, слабым вздохом или жалобной мольбою к Амору за меня сделайте так, чтобы он дал некоторое умиротворение моим печалям и унял тревоги моей жизни. Моя долгая речь сама по себе просит завершения и, давая его ей, молю я того, кто отдал в ваши руки жизнь и смерть мою, чтобы он в вашем сердце возжег тот пыл, что послужит единственным средством моего благополучия.
Часть первая
Здесь начинается первая часть книги, называемой «Филострато», о любовных невзгодах Троила, в которой рассказывается, как он влюбился в Крисеиду, о томных вздохах и слезах о ней, изливаемых им перед тем, как его тайная любовь открылась; и прежде всего прочего воззвание автора.
1
Иные к Зевсу, властелину неба,В зачине добрых дел возносят клик,Иные просят доблести у Феба,А я сестер парнасских звать привык,Когда мне в том случается потреба;Но властный бог Любви в единый мигПеременил мои обыкновенья:Влюбленный, даме шлю я восхваленья.
2
Мадонна, вы красой своей всегдаСияете мне в сумраке вселенной,Как вышняя Полярная звезда,Меня ведете к гавани блаженной,И через вас беда мне не беда,Я вами утешаюсь неизменно;Вы для меня и Зевс, и Аполлон,И также муза, так я убежден.
3
Но разлученный со своей богиней, —Разлука эта смерти тяжелей, —Я о Троиле повествую ныне,Который Крисеидою своейПокинут был и маялся в кручине,А прежде та к нему была добрей,Как будете ко мне, я верить смею,Коль эту повесть завершить сумею.
4
Итак, мадонна, призываю вас,Кому всегда я верен и покорен,О нежный светоч ваших дивных глаз,В которых моего блаженства корень;Надежда, луч которой не погасВ любви моей, чей жар так благотворен,Направьте ум и длань мою, прошу,В той повести, что я для вас пишу.
5
В груди моей, где мрак тоски кромешный,Ваш лик оставил крепкую печать,Направьте ж так мой голос безутешный,Чтоб мне свои страданья передатьЧрез боль чужую, пусть же гнет сердечныйВнимающих заставит сострадать.Вам честь, мне труд, когда мои реченьяЧьего-либо достойны восхваленья.
6
Влюбленные, прошу вас в свой чередВнимать стихам, где место токам слезным,И коль вам милосердья дух войдетВ сердца, склонитесь пред Амором грозным,Молитесь за того, кто днесь живетСродни Троилу в бедствии несносном,Далек от величайшего из благ,Что чтимо так у смертных бедолаг.
Как и почему бежал Калхас из Трои.
7
Цари ахейцев Трою окружилиМогучей ратью, каждый воин тамЯвлял себя и в доблести, и в силе,Горя отвагой; и росли по днямДружины, что ко граду подступили,Намеревались мстить они врагамЗа выходку Париса дерзновенну,Ведь тот украл царицу их, Елену.
8
Тогда Калхас, чье знанье велико,Который Феба тайные воленьяМог понимать и постигал легкоГрядущее способностью прозренья,Прозревши греков доблесть глубоко,Как и сограждан долгое терпенье,Смекнул, что после длительной войныТрояне гибели обречены.
9
Себе провидец чаял оберегаИ тайно порешил покинуть град.Он час и место выбрал для побега,Направившись туда, где супостат.Его встречали радостно средь брега,Всяк перебежчику такому рад,Ждал от него советов мудрых, дельныхВ случайностях, в опасностях смертельных.
Как Крисеида пришла извиняться перед Гектором за поступок своего отца.
10
По городу пронесся шум и крик,Едва об этом сведали трояне;Почто в бега ударился старик,По-разному судили горожане,Но все недобро; ропот тут возник,Изменник-де теперь во вражьем стане,И в Трое многие сошлись на том:Пойти предать огню Калхасов дом.
11
В такой невзгоде дочь сего провидцаОдна в дому оставлена былаБез вести об отце; а та вдовицаКрасой сугубо ангельской цвела,Как из людей никто на свете, мнится;Звалася Крисеидой и слылаПригожей, честной, мудрой, кроткой нравом,Под стать троянским женам величавым.