Финал Секатора
Шрифт:
Или его увели. Или он растворился в потоках дождя, как полагается любому добропорядочному ангелу.
— Страшно, — вырвалось у меня.
— Что именно? Вы всё об этом эпизоде?
— Ага.
— Ну, подумаешь! Умерла бы я и умерла, что с того? Никому бы дела не было. Вот вы что бы делали, если бы я умерла?
— Ну… сперва, наверное, крепко напился бы с моим камердинером. Кого-нибудь поколотил бы, загремел бы в каталажку. Потом бы перестал смотреть на девушек. Лет так до двадцати восьми — тридцати. А после два варианта, в зависимости от того,
— Африканок?
Вопрос был с подвохом — женская память на подобные случаи очень хороша, и наверняка она запомнила лицо — и расовую принадлежность — Самиры из новостей.
— Хм. Предположим, азиаток. Или индустанок. Или и тех, и других одновременно, оптом. Худых, с низким прокуренным голосом… С нулевым процентом сечения. Ни в коем случае не дворянского сословия, возможно, даже не русско-подданную. И чтобы никаких, никаких, мать его, очков!
— Не выражайтесь при даме! Ну почему, можно и очки?
— Можно, — я кивнул. — Но только в случае иного рода акцентуации, когда я буду бесконечно искать в нитях своей судьбы похожую на вас. В очках, с милой улыбкой, ямочками на щеках, сладкими ушками, и…
— И не нашли бы ни за что. Потому что я у мамы одна такая была! Но нет, всё, я погибла под колёсами того мотоцикла.
Тут я встал, как вкопанный, несколько неаккуратно дёрнув Нинель Кирилловну за руку.
Из глубины веков, из глубины астральной памяти, хранящей все более-менее значимые факты о прошлых жизнях, пришло тревожное чувство. Чувство «дежа вю». Что что-то такое уже примерно было. Что примерно в такой же момент жизнь делилась на «до» и «после», а мир делился на тот, в котором неисправимое событие произошло, и тот, в котором всё обошлось.
Нет, подумалось мне. Это всего лишь глюк моей психики, истерзанной бесконечными перерождениями. Сейчас — я просто влюблённый девятнадцатилетний парень. Надеюсь, скоро это пройдёт.
— Вы о чём-то задумались, Эльдар Матвеевич?
— Да, нет, нет, показалось, — сказал я, и мы продолжили путь. — На чём мы остановились? А, мне кажется, вы хотели рассказать о Марфе. Кто она такая, и почему даёт вам различные мудрые советы?
— О, она бы вас заинтересовала. Ей двадцать два года, у неё было очень много мужчин, больше четырёх — точно.
— Ясно, именно поэтому она учит вас плохому и приносит вам эротические японские сериалы? Сколько, кстати, в нём было серий?
— В каком из? — хихикнула Нинель Кирилловна.
— Что, их было несколько? Дайте угадаю — целых два?!
— Четыре сериала… По пять или по десять серий каждый… Ну, короткие, в основном. И несколько видеороликов… Настоящих, с японками и японцами. Кстати! А что вы знаете про Восточную Клику?
Я снова едва не запнулся.
— В смысле — про Восточную Клику? Откуда т…вы, простите, про такое словосочетание услышали?
Нинель Кирилловна недолго помялась и сказала:
— Яша… тот кадет, с которым мы один раз гуляли по крышам, хвастался, что его пытались завербовать в какую-то Восточную Клику. Дескать, их тренер по единоборствам как-то раз отвёл их в поход в лес и предлагал какие-то баснословные деньги за то, что они будут подглядывать за кораблями в порту. Мне кажется, это очень здорово — никому не вредить и получать за это деньги.
Становилось ещё веселее. Я еле сдержался, чтобы не прочитать лекцию о технологиях работы иностранных разведок в среде молодёжи.
Вообще, в подобных реликтовых мирах я часто сталкивался с тем, что люди считают меня слишком серьёзным. И дело тут не только в двух сотнях прожитых жизней. Поскольку я и спустя три месяца плохо разбирался в местной современной музыке, не знал популярных цитат из классики кинематографа, не следил за модными тенденциями и так далее — собеседник на отвлечённые темы я получался так себе. Другое дело — наиболее популярные Ветви Основного Пучка — Суперствол Пятый, коммунистический, или Четвёртый, республиканский. Оттуда я помнил уйму цитат из популярной культуры, ещё мог неплохо поговорить на некоторые вечные и достаточно-универсальные темы — религии, психологии, техники, и, конечно, на темы секса.
Был ли тренер кадетского реальным членом японского тайного общества, вербующим либо каким-нибудь «шестёркой», разболтавшей по глупости это своим подопечным — мне никто не мог сказать. Поэтому я решил промолчать и перевести тему. Ну и, конечно, взять вьюношу «на карандаш», а возможно — и доложить кому следует. Не мести и ревности ради, а сугубо для охраны государственной безопасности.
Всё же, даже если мне и придётся разрушать этот мир — я предпочту это делать с сильной и процветающей отчизной.
— Нет, я слышал что-то про Восточную Клику, но порекомендовал бы не связываться с японцами. Всё-таки…
— Я понимаю, вы были у них в плену, — кивнула Нинель Кирилловна. — Прошу извинить, я никак не привыкну, что для вас это больная тема. Не стоит больше нам беседовать про японские эротические сериалы.
— Почему же? Расскажите сюжет. Одного из них.
— Ну… Там история про школу благородных девиц, или как там точно у них называется?
— Гейш?
— Ну, почему. В общем, у них появляется сторож, который владеет навыком превращения в животных. Вымышленным, конечно, такого не бывает! Вот… и он каждую ночь наведывается к выпускницам, достигающим совершеннолетия, и…
— Превращается?
— Да… в волка, в осьминога, в грифона, в пошлую… я, бы даже сказала, в похотливую обезъяну?
— Вероятно, он проникает к ним в комнаты через окно, по накладной лестнице?
— В одной из серий — да! Там он, кажется, в форме огромного кота… или кролика, я не помню. Так, Эльдар Матвеевич, мы уже почти пришли. Далее я отправлюсь самостоятельно.
Она резко обернулась ко мне, развернувшись под зонтом, и обожгла мне губы поцелуем — коротким, но горячим. Я попытался задержать мгновение, прижать к себе, но она вывернулась, тихо напомнив напоследок: