Финикс. Трасса смерти
Шрифт:
— Около восьми этажей шикарного отеля. Ты развлекаешься сам с собой более двух раз в день, Алистер?
— Что за чушь ты несешь?
— А что такого, поскольку мы говорим об интимных вещах. Сьюзен сейчас в трауре. И тебе наверняка трудно оценить это без программных обеспечений, но разные люди реагируют по-разному. Думаю, Сьюзен обозлена, крайне обозлена смертью Фила, и притянуть газету в суд — это для нее возможность как-то спустить пар.
— У тебя есть какие-нибудь свежие мысли по поводу гибели Фила?
— Если бы. Только и думаю об этом, но ничего нового не приходит.
—
— О чем ты, Алистер?
— Он надел наушники. Поскольку мы все сидим на одном канале — это без разницы. Но знаешь, наушники лежали на стенке ангара, и я просто схватил какие под руку попались, а Фил схватил другие, и только потом я обнаружил, что на моих наушниках было написано его имя.
— А, эти маленькие ярлыки на липучке. Ты кому-нибудь говорил об этом?
— Нет. Я об этом не думал. Ты считаешь, тут что-то есть?
— Ну, если б ты был таким параноиком, как я, то тебе в голову пришла бы мысль, что тот, кто подстроил этот несчастный случай с Филом, может, охотился вовсе не за Филом.
— Ты только что утверждал, что я слишком хорохорюсь.
Я не мог заснуть. Послеобеденные квалификационные заезды прошли не очень удачно. С машиной вроде все в порядке. Просто она недостаточно быстра. Мы с Расселом перепробовали все и бились о бордюры дорожки, нажимая на акселератор на микросекунду раньше. Но компьютерные распечатки вынесли беспристрастный приговор. На прямой мы шли медленнее на 15 миль в час, чем машины команд «Вильямс» и «Мак-Ларен». Убирали крылья, выигрывали пару миль в час на прямых и ковыляли, как пингвины, на поворотах. Никакой активной подвески! Никакой автоматической трансмиссии! Никакого заумного двигателя, созданного творчеством тысяч инженеров, связанных воедино крупным моторостроителем. Мы гоняем допотопные машины в век гипертехнологии. Рассел пришел девятнадцатым, а я — двадцать первым. Где-то ниже допустимого.
Рассел заявил, что «мак-ларенов» он доставал на поворотах, но на прямых те просто исчезали из виду. Он хорошо водил машину, не боялся никакого риска и, будь у него достойная машина, после гонки мог бы подняться на пьедестал. Но он был рад и тому шансу, что в двадцать три года он уже был гонщиком «Формулы-1». Он был на подъеме, и, если мы не сумеем обеспечить ему приличную скорость, команда «Джойс» станет для него просто камнем на ногах. Он был самолюбив и еще не опытен, но проблем с ним не было.
Я и в самом деле так выразился: «не было проблем». Это у меня была проблема — мой пост менеджера команды. Оказалось, что я не в той форме, которая требовалась. У меня просто не хватало времени на привычные ежедневные трехчасовые тренировки. И я стал везде сокращаться, все упрощать. Ведь у меня было очень много дел, так что этот симпатичный курчавый мальчишка-блондин с острой нижней челюстью, который слегка припрыгивал при ходьбе и водил машины, как бог, «не создавал проблем». Я стал понимать, почему менеджеры команд ходят с видом, будто их хватили пыльным мешком из-за угла. Потому что о чем бы ни подумал — все «проблема».
Одна из проблем, например, была связана с газетчиками, которые толпились в ангарах, шныряли вокруг, делали снимки. Просили интервью. Команда носила куртки с надписью «Сногсшибательная Секси». Я сказал Сьюзен, что это по-детски и что это — плохой вкус. Она мне ответила:
— Когда это ты стал таким занудой?
— Еще с тех пор, как двадцать третий журналист попросил интервью о наших «отношениях», — ответил я.
— Ладно, придумай что-нибудь. Что-нибудь такое, чтоб я могла опровергнуть. Это долго не протянется.
Что еще мне причиняло беспокойство, это мерзкое, как вонь от лужи мочи под ковром, подозрение, что я забрался в постель Фила Джойса и захватил его команду. Что я воспользовался его смертью. Сьюзен, похоже, это не волновало. Но кто знает, что ей придет на ум завтра. Или на следующий день.
Эта вонь будет меня преследовать все время, пока я буду связан с командой «Джойс». А это значит, до конца сезона, потому что не было уже другой команды, куда бы я мог податься. Все мои деньги, полученные от «Шанталь», были вложены в «Джойс». И даже если я сменю команду, этим дело не кончится. Не кончится, пока не возникнет объяснение гибели Фила. И пока занимается рекламой Эверс.
А сон все не приходил.
Было еще не поздно, немногим более полуночи. А потому я натянул синие джинсы, надел шлепанцы и майку и направился в вестибюль, чтобы взять какую-нибудь книгу и отвлечься от своего подвешенного состояния и смутного чувства вины перед Сьюзен. Хотя винить себя было не в чем. Когда я вошел в холл, закрыв за собой дверь в свою комнату, Рассел спускался в холл в шортах, неся ведерко со льдом.
Улыбнулся, заметив меня.
— Форрест, старик! Ты куда-то крадешься в такую за полночь? Хочешь прогуляться в шалман, подцепить своих поклонниц? Дать им себя обнюхать? — Прямо за ним виднелась открытая дверь его комнаты.
— Детям в твоем возрасте давно пора спать, — ответил я. — Не знаешь, не приехал ли Алистер? Он должен нагрянуть с новым передним крылом.
— Не видел. Ты же знаешь эти воздуходувы — они же всегда ш-ш-ш-ш. — Он с улыбкой во все лицо изобразил рукой полет самолета. — Их никогда не слышно. Хочешь, скажу тебе, кто только что прибыл: Вирджиния. Ты ее видел? Для старой кошелки выглядит преотлично.
— Ей тридцать восемь.
— Да ну и Бог с ней. Ты не слышал о Рикки Моралли? — Я отрицательно качнул головой. — Это мой новый менеджер. Ты знаешь, у меня был уговор с Филом.
— Я как раз собирался спросить тебя об этом. Фил получал тридцать процентов от твоих доходов?
— Да задница! Я тогда только начинал. — Его голубые быстрые глаза гонщика пристально смотрели на меня, по нему было видно, что он думает о многом, да еще и заглядывает в открытую дверь за моей спиной. — Мы тогда только что поженились. У Кэти был ребенок. Лучше я бы чистил клетки гориллам, понимаешь, в зоопарке. Но я был глуп. И в жизни, и во всем. Понимаешь, куда бы я ни ехал, Фил должен был получать свои тридцать процентов. Могли быть и миллионы. — Улыбка не сползала с его лица. И я вспомнил о его ребенке и жене на седьмом месяце беременности там, в Лондоне.