Финикс

Джадд Боб

— От твоего мальчика мало что осталось, папа. — Голос у Салли был резкий, суровый. — Несколько кусков тела в пластмассовых мешках с ярлыками — только и всего. Это ты украл его у меня, ты украл, грязный сукин сын! Почему ты просто не сказал мне, папа, что у меня есть брат?

— Конечно, это было безумие, — сказал он, не слушая ее. — Я не знаю, почему он получился блондином. Его мать была совершенно рыжая, каких не сыщешь больше на свете. А у меня были черные волосы. А ребенок получился белокурый, как одуванчик. Мы с ней были совсем детьми — ей едва исполнилось семнадцать, а мне — двадцать два года, и я только вступал в жизнь, еще ничего не понимал, и у меня не было ни гроша. Единственное, что я понимал, это что нужно во что бы то ни стало избежать скандала. Бог мой, начинать жизнь нужно только с хорошей репутацией. А какая может быть репутация, если у тебя на руках незаконнорожденное дитя. Боже мой, я просто

не знал, что делать с этим проклятым ребенком. Но, к счастью, она обладала мужеством. Она зашла в бар, а нужно сказать, в то время женщина одна не могла зайти в бар; она зашла в бар в Кэйв-Крик и громко сказала: «Ну, кто из вас, мужики, угостит меня выпивкой?» И клянусь вам, не успела она сесть, как перед ней уже стояло двадцать пять стаканов. Я это знаю, потому что по крайней мере десять из них заказал я сам. Что ни делай, а с предначертанного пути не свернешь. Храни свою репутацию и увидишь, что все свершится. Но она была еще совсем дитя, ей едва исполнилось семнадцать, и я никогда не винил ее за то, что она уехала. Оставила ребенка, маленького Бобби, в больнице и уехала. О Боже, как я устал, а еще так много надо вспомнить. Нам необходимо Возрождение человеческого духа, Салли. Я имею в виду Возрождение, создание мирового центра Возрождения. Единственное, ради чего стоит что-нибудь делать, это ради Возрождения человеческого духа. И я всегда делал все ради этого. Вы понимаете, у нас мощный источник солнечной энергии. Этого человека, с которым нужно поговорить, Салли, зовут Эмпирио. Джозеф Эмпирио из Лас-Вегаса, я не помню его номера телефона — он там наверху, но ты не должна говорить ему о многом — не больше того, что нужно. — Он издал какой-то громкий жужжащий звук, оглядывая комнату. — Теперь они задержали и посадили этого Дика Эсмонда, и мы можем забыть об этом. Пользуйся факсом только в том случае, если его никто не увидит. Ты видишь, какая сложная структура, Салли. Стоит только ее понять… Барнс пытался понять, этот сукин сын хотел все разузнать, он вечно совал свой нос всюду. Мы хотели проучить его, показать всем пример. Этот малый Дик должен был взорвать его… — Он вертелся в своем кресле и говорил, говорил без конца. Мысли его путались, он не успевал закончить одну фразу, как перескакивал на другую. — А вот адмирал Бойс, Джек Бойс, ты должна дружить с ним. Салли, позвони ему утром и скажи… И все пошло прахом. «Совет директоров Центрального фонда восстановления Финикса» — это другое дело, это на пятницу. Я строил эти дома для него. Ты знаешь, я собирался их передать Бобби. Многие ли отцы оставляют своим детям целую империю? Мой отец не оставил мне ничего. — Кавана вновь издал громкий жужжащий звук — «уммм», сжав голову руками. Салли рванулась к нему, он улыбнулся ей, откинувшись на спинку своего кресла: черепашьи губы растянулись в широкой улыбке. Потом повернулся ко мне. — Это была идея твоей матери, Эверс, ты знал об этом? Это она решила назвать его Бобби. «Назовем его Бобби», — сказала она. Она шутила, говорила, что сама не знает, откуда появился этот ребенок. Она когда-нибудь говорила тебе, что у тебя есть брат, Форрест?

Глава 36

Сухой и ясный солнечный день. Листва на деревьях вдоль ручья ярко-зеленая от весенних дождей, серебристые листья с наветренной стороны подрагивают под порывами бриза. Позади нас пустыня и холмы, усыпанные яркими цветами.

Салли встала и откинула прядь длинных волос с глаз.

— Ну, теперь пора, — сказала она.

В пятнадцати ярдах отсюда на вершине небольшого холма по ту сторону дороги высокий ковбой в узких синих джинсах и майке с рисунком кивнул и залез в кабину тягача. Он включил двигатель, послышался скрип шестерен и лязг включенного сцепления. Он обернулся и посмотрел сквозь заднее стекло — точно ли попадает в большую яму. Но как раз в тот момент, когда гроб начался опускаться, резкий порыв ветра качнул его в сторону, развернув поперек ямы. Выкрашенный бронзовой краской гроб с приставшими к нему комьями мягко осел на землю, как бронзовый мост через могилу. Водитель вышел из кабины.

— Брат Бобби не хочет ложиться в землю, — сказал я.

— На этой неделе с меня было достаточно брата Бобби, — сказала Салли, глядя на стаю птиц, порхающих среди деревьев и стремительно пикирующих над ручьем. — Никогда не представляла себе, что существует такое огромное количество анкет, бланков, форм и такое множество адвокатов. Городские адвокаты, кладбищенские, адвокаты земельных владений Бобби, адвокаты из отдела парков Аризоны. Подумай только, эти проклятые адвокаты из Управления по охране окружающей среды потребовали декларации об экологической чистоте… — Салли подобрала плоский камешек и швырнула его, наблюдая за тем, как он прыгает на поверхности воды. — Наконец, я сделала то, что должна была сделать сразу, — сказала она, глядя на то место, где погрузился камень. — Пошла на кладбище и заплатила могильщикам по тысяче долларов каждому, чтобы они выкопали могилу. Наняла несколько полицейских-мотоциклистов для эскорта. Могильщики сказали, что они все сделают, что у них всегда полно свободных могил на кладбище — некоторые покойники похоронены сразу в трех или четырех местах.

Ковбой смотрел на гроб, сдвинув на затылок свою шляпу.

— Поверни гроб, Оррин, — закричала ему Салли. — Все равно от него мало что осталось.

— Салли, — сказал я, положив руку ей на плечо, — он все же и твой брат.

Я вспомнил, что Бобби говорил мне, как он любит ощущение опасности.

Мой брат — оказывается, у меня было и другое «я».

Салли повела плечом, и я убрал руку.

— Я уже оплакала его, насколько могла. Ты ведь знаешь, что, если бы он выполнил, что задумал, то хоронили бы нас, а не мы его. Мне было горько, когда он умер, и я плакала, но прошлой ночью я думала о Барнсе и бомбах, которые бросали в нас. Я рада, что мы хороним его.

— Ты не думаешь, что он все это специально разыграл, что он хотел умереть, хотел, чтобы мы помогли ему убить себя?

— Я об этом не думаю, Форрест. Какое это теперь имеет значение для нас? Сколько ты еще пробудешь здесь?

Ковбой в кабине тягача поднял краном гроб с земли, подвел его ближе к отверстию могилы и направил под нужным углом. Тягач остановился на свежевырытой куче земли, и гроб закачался, как маятник, на фоне темно-голубого неба.

— Я улетаю в Лондон завтра утром. Как твой отец?

— Врачи говорят, идет на поправку и через неделю-другую сможет вернуться домой, но я поверю только когда увижу собственными глазами. Внешне он выглядит хорошо, даже располнел. Но стоит на него посмотреть, и видно, что-то в нем сломалось. Вначале я думала, что он притворяется на случай, если Дику Эсмонду надоест сидеть в тюрьме и он начнет говорить. Видит Бог, он достаточно заплатил Дику. Я вижу папу каждый день, порой он говорит что-то осмысленное, а иногда несет совершенную чепуху. Капля здравого смысла в диком лепете. Я пытаюсь что-то в этом понять, перевести какие-то суммы в клиники фонда реабилитации, передать их благотворительным организациям, пытаюсь спасти деньги от проклятого правительства. Но иногда бывает трудно разобраться во всем этом.

— Я немного скучаю по твоему старому фургону.

— А я нет. У меня не хватает времени, чтобы управиться со всем этим. — Она стряхнула землю с рук. — Ты не останешься завтра на церемонию открытия? Послушаешь речи. Будет губернатор, приедет телевидение. Мы можем преподнести тебе серебряный мастерок или что-нибудь в этом роде. Это ведь парк имени твоей матери, ты должен присутствовать.

— Может быть, и должен, но мне надо возвращаться в Лондон. Через две недели мы будем создавать свою команду «Формулы-1», и то уже с опозданием на три недели, — ты знаешь, как это бывает всегда. Я хотел только проводить Бобби, проведать тебя, посмотреть, что здесь изменилось.

— Единственное, что здесь изменилось, — появилась могила Бобби и табличка с именем твоей матери. Как мы договорились — «Заповедник имени Салли Конкэннон». Я сделала так, потому что подумала: это лучший способ распорядиться землей, которая принадлежала твоей матери. И папа в один из моментов просветления одобрил эту идею. Он доволен, что Бобби и его мать будут теперь вместе и что они похоронены там, где она родилась.

Его и моя мать, подумал я.

Ветер утих. Ковбой на тягаче правильно направил гроб, и мы смотрели, как он медленно опускается в яму. Ковбой отпустил трос, и гроб опустился на дно могилы, подняв клубы пыли.

Салли снова повернулась ко мне.

— А что ты будешь делать с остальной землей? Тебе еще принадлежит пять тысяч акров.

— Сам не знаю. Пока оставлю все как есть. Когда-нибудь она может пригодиться. Трудно судить об истинной ценности вещей, пока не потеряешь их, — сказал я.

Салли повернула голову — слезы катились у нее по щекам.

— Ну, раз уж ты здесь, Форрест, берись за лопату.

Послесловие

Боб Джадд пишет об автомобильных ралли и о гонщиках экстра-класса с 1967 года, когда оказался свидетелем триумфа Дэна Гарви, выигравшего гран-при в Бельгии.

Глубокое знание в деталях одного из самых популярных и дорогих видов спорта — автогонок, в сочетании с умением использовать все атрибуты современного бестселлера, позволили Джадду создать произведения, привлекшие к нему пристальный интерес критики и обеспечившие заслуженный успех у читателей во всем мире.

Вот что писал журнал «Autosport»:

«Это экскурс в мир „Формулы-1“ со всем, что присуще современному роману: смертью, сексом, наркотиками, авариями и катаклизмами, — словом, это бестселлер в полном смысле слова».