Финляндия. Творимый ландшафт
Шрифт:
А догадываться о ее смысле сложно все по тем же причинам – из-за отсутствия документов. Мы не знаем практически ничего – ни кто изображен, ни кто придумал эту картину, не очень-то традиционную для христианского искусства, хотя и вполне реалистическую для христианской и вообще любой жизни, в которой, как правило, каждый за себя, а Бог против всех. Вероятнее всего, речь идет именно о борьбе с мировым злом – Антихристом, так как Хелена Эдгрен определила, что в соседнем с борцами парусе на своде изображена Мадонна Апокалипсиса [9] . Однако предположение Эдгрен о том, что на своде мы видим поединок греха и добродетели, или «Психомахию», не кажется правдоподобным, ведь в этом сюжете добродетели символизируют обычно женские фигуры, которые одерживают убедительные победы над грехами. И если справедливо другое утверждение исследовательницы, что эта воинственная сцена служила ясным моральным посланием прихожанам, то разве в том случае, когда речь идет о демонстрации могущества зла и тяжести борьбы с ним.
9
См.: Edgren, Helena.
Разменяв первую тысячу лет, христианство пришло на север и юго-восток Европы – на Русь – со своими святыми и подвижниками, как многопалубные паромы с переселенцами. Византийские греки выглядывают из своих нимбов на всех уровнях киевской Святой Софии, как, должно быть, они высматривали, что сегодня происходит в городе, из своих царьградских, эфесских или римских «многоэтажек». К ним на Руси, как и в Скандинавии, на стенах храмов и в алтарях присоединятся местные святые: короли, проповедники, убиенные царевичи, юродивые. Близость к Византии с ее развитой имперской религиозной системой обеспечивала такую же визуальную стройность в картине священной истории на стенах соборов. Это видно повсюду: в Киеве, где сияние евхаристии достигает удаленных уголков Святой Софии со всей ее разноименной толпой византийских святых; в венецианском Сан Марко в самой потрясающей византийской мозаике о сотворении мира; в полувоенных порядках сицилийских норманнских святых под водительством столь же непреклонного Иисуса Христа.
В XIII веке, когда в Финляндии начинается возведение первых католических соборов, иконы и реликвии из разграбленного крестоносцами Константинополя наводняют Европу (до Хаттулы-Хямеенлинны довезли даже щепки Святого Креста). Однако вскоре пассионарность византийской визуальной системы в католической Европе начинает снижаться из-за ослабления константинопольского патриархата. В Скандинавии, как в Англии, Германии и Прибалтике, откуда теоретически могли приезжать бригады художников украшать церкви финских провинций Собственно Финляндии (Finland Proper), Уусимаа (Новой земли), Похъянмаа (Эстерботнии), Савонии, Сатакунты и Тавастии, не было жестких правил представления библейских и новозаветных событий, так как в Западной Европе уже случился сбой византийской иконографической системы. Так, самая древняя из сохранившихся финских фресок, относящаяся, по определению Хиекканена, к 1290-м годам, – единственная и несет в себе воспоминания о Византии. Это изображение Христа и Фомы Неверного в церкви Лемланда на Аландских островах. Здесь Фома изображен белокурым скандинавом, с греческой ангельской прической, знакомой нам по всем каноническим фрескам и мозаикам. И постановка его фигуры в три четверти, и рисунок хитона – все говорит о свободном владении традиционными приемами византийской живописи. А вот здешний Христос мог бы явиться созданием великого модерниста, хоть Эдварда Мунка: склонясь к Фоме, он левой рукой обнажает грудь от бурых одежд, а резко вытянутой правой пригибает усомнившегося апостола к ранам, опираясь прямо на его нимб. И лик его не имеет ни византийских, ни скандинавских отличительных черт, воплощая вселенскую духовную боль и ярость.
Стоит вспомнить о том, что Швецию удалось окрестить лишь со второй попытки: первая была предпринята в IX веке, но окончилась ничем, язычники-викинги не стали менять Валгаллу на христианский рай, и лишь в XI веке, с угасанием варяжского драйва, христианские кресты и изречения вытесняют Тора с рунических камней. На самом позднем из сохранившихся в церкви в Алтуне, к западу от Упсалы, Тор удит рыбу. Это знаменитый сюжет, рассказывающий о том, как с помощью великана и наживки – головы великанского быка на гигантском крюке – Тор пытается достать со дня моря змею, дочь Локи. Однако неумолимый ход истории делает Тора, что называется, неактуальным богом – он удит рыбу, как какой-нибудь бог-пенсионер.
И вот через 300 лет после победы Христа над Тором у нас есть первые внятные статистические данные о Туркуском диоцезе. Они относятся к 1331 году. Во второй трети этого столетия здесь вокруг храмов возникают приходы и начинают собирать налоги, по которым можно представить себе, как жила местная паства. Первым в документах упоминается приход Хаттулы (1324), затем Карья (1326), Порвоо (1327), Инкоо (1330), Перная (1351), наконец, Пюхтяя (1380) и Лохья (1382). Западной Финляндией вместе с Хяме и Выборгом правил с 1310 года младший брат Ярла Биргера Вольдемар. Потом административное деление менялось: сначала весь район подчинили Выборгу, позднее переподчинили Порвоо и замку в Раасепори (Расеборгу), чтобы в 1399-м вернуть юго-восток обратно Выборгу. По кадастрам середины XV–XVI века в этой области насчитывалось более 5000 хозяйств, из которых нобилям, государству и Церкви в общей сложности принадлежало не больше десяти процентов.
За двести лет шведских структурных реформ к середине XV века в Финляндии на материковой части действовало пять монастырей (доминиканские в Турку и Выборге, францисканские в Рауме и Выборге, биргиттинский в Наантали) и стояли города Турку, Выборг, Порвоо; с 1442 года вокруг монастыря начинала отстраиваться Раума, строились также Наантали и позднее захиревшая Улвила, рядом с нынешним Пори, где в конце XIV века стояла уже церковь Святого Олава. В Турку располагались резиденция епископа, суд и монетный двор, то есть он выполнял функции столицы. Однако наравне с епископом политической властью были наделены коменданты замков в Выборге, Хяме и с 1475 года – в Олавинлинне (крепости Святого Олава, или же в Савонлинне, то есть крепости в дремучих лесах; или в Нишлоте – новом замке). Существовало еще три замка:
Главное, что надо сказать о жизни финской паствы, – что прихожане церкви в Пюхтяя, как и храмов в Ноусиайнене, Инкоо, Сиунтио, Лохье, Эспоо, Сипоо, Порвоо, Пернае, одним словом, вдоль всей королевской дороги из Турку в Выборг, были в основном свободными людьми. Лишь десять процентов населения находилось в личной зависимости от местных феодалов, церковных и светских. Причем владетельные сеньоры и над этими десятью процентами не могли вершить суд: эта функция оставалась за королевским наместником. Крестьяне и бюргеры платили налоги, однако от них можно было и освободиться – экипировать рыцаря королевских войск. В отличие от наших предков, финны избежали рабства, недаром еще Олаву Святому не удалось на этой земле никого захватить для работорговли (известные рынки рабов в годы его жизни размещались на природно менее защищенном эстонском побережье).
Финский народ, о котором, как и о любом, известно не так уж много, в важные для себя исторические моменты отнюдь не безмолвствовал. В 1362 году финны участвовали в выборах нового шведского короля, которым стал немец Альбрехт Мекленбургский. Королевская власть в Швеции вплоть до 1523 года была выборной. Короля выбирали четыре палаты парламента-риксдага (аристократы, духовные лица, бюргеры и крестьяне). Конечно, не следует представлять риксдаг того времени демократическим институтом, тем не менее стоит вспомнить о том, что в России крестьяне были допущены к управлению страной лишь в начале XX века, и то ненадолго, так как советская власть снова лишила их гражданского статуса, и паспорта колхозникам выдали только при Н. С. Хрущеве. Так вот, именно финское крестьянство, как наиболее действенное сословие, не позволило понастроить у себя в стране феодальных замков, а в 1434-м, когда шведы восстали против другого своего короля, Эрика Померанского, финское крестьянство к ним присоединилось и добилось отмены новых налогов. Стоит сказать и о том, что в Швеции развивалось городское самоуправление, причем муниципальные советы были и политическим инструментом. Например, при короле Магнусе Эриксоне был принят закон, по которому в городских советах немцы могли занимать не более половины мест, – для страховки национальной торговой системы, соперничавшей с ганзейской.
Финское общество европеизировалось, то есть учило латынь. Известно, что уже в начале XIII века первые финские студенты появились в Сорбонне. Прекрасно образованным для своего времени был швед, прославившийся позднее как блаженный Хемминг, епископ Турку (1290–1366). Изучив в Париже сначала философию, затем теологию и, наконец, право, он поселился в Турку и сделался таким же страстным патриотом Финляндии, каким спустя семьсот лет стал Густав Маннергейм. Участие финнов в шведских выборах являлось его личной заслугой (его политические связи в шведском обществе были широки и держались во многом на взаимной симпатии с Биргиттой, чьи дипломатические поручения он несколько раз выполнял, в частности ездил к королям Англии и Франции, а также к своему учителю – папе римскому Клементу VI – в Авиньон). Он известен тем, что учреждал культы местных скандинавских святых, а еще – и это главное – стал основателем первой в Финляндии библиотеки: подарил собрание из сорока книг собору в Турку. Там же при Хемминге начала развиваться церковная школа, созданная монахами-доминиканцами. Бедных при нем бесплатно крестили, женили и соборовали. Память о нем хранили с благодарностью и через 150 лет после смерти его беатифицировали, собираясь канонизировать, но тут случилась Реформация, и Хемминг так и остался блаженным. А преданные прихожане собора в Турку замуровали его прах в одной из ниш, опасаясь лютеранских погромов. Этот тайник обнаружили реставраторы, и теперь католики Финляндии в День поминовения Хемминга совершают крестный ход, чтобы привлечь внимание к необходимости повысить наконец его статус до святости.
Выходцем из финских аристократических кругов был Магнус II Таваст – второй финский идеолог католического просвещения. При нем во время службы в церкви основные молитвы и отпущение грехов начали произносить на финском языке. Он получил звание магистра в Праге, а в 1412 году в Риме был возведен в сан туркуского епископа и держал эту власть, духовную и политическую, целых тридцать восемь лет, совершив под старость паломничество в Палестину через Венецию, откуда привез роскошные церковные облачения для собора в Турку, а также множество богословских и юридических книг. Первым делом он получил право давать индульгенции спонсорам церковных школ. В годы его епископства в Финляндии стало действовать около ста церквей и был основан монастырь Святой Биргитты в Наантали (строить там церковь начали в августе 1443 года, а освятил ее уже после Магнуса II Таваста новый епископ Конрад Битц, сын коменданта Туркуского замка и строитель многих других финских каменных церквей 1460–1480 годов); в монастырской школе Наантали обучались грамоте девочки. Магнусу II Тавасту принадлежала важная роль в политике. Он играл на стороне слабых, то есть следил за тем, чтобы Финляндия побеждала в постоянной борьбе, которую Швеция вела с немцами и датчанами. В 1430-х годах он мирно разобрался с принявшимися бунтовать финскими крестьянами, что говорит о близости финской Церкви и к низшему сословию, и к аристократии. Он также добился снижения налога с жителей Финляндии.