Финно-угры и балты в эпоху средневековья
Шрифт:
Для времени, предшествующего XIII в., А. Каминский считал ятвяжскими землями, кроме Сувалкии, район р. Слины, название которой, вероятно, связано с именем одного из ятвяжских племен — злинцев, и бассейн верхнего течения Свислочи (Неманской), где известны р. Ятвязь и несколько деревень с тем же названием и где Я. Розвадовский открыл специфические реликты западнобалтских языков.
И другие польские исследователи ограничивают древнюю ятвяжскую территорию сравнительно небольшим участком северо-восточной Польши, полагая, что Подляшье, Берестейская волость и Верхнее Понеманье не были заселены ятвягами (Антоневич Е., 1957, с. 172). Эту точку зрения разделяла и Ф.Д. Гуревич (Гуревич Ф.Д., 1950, с. 110–120; 1961, с. 177–179).
Однако с этим мнением согласиться никак нельзя. В распоряжении науки имеется слишком много
Еще А.Л. Погодин на основе анализа водных названий пришел к выводу, что Понеманье целиком и Побужье частично (ниже Бреста) входили в круг земель, заселенных в древности балтскими племенами (Погодин А.Л., 1910, с. 354). Последующими работами К. Буги, Я. Розвадовского и других ученых подтверждено наличие в гидронимике названных территорий значительного слоя балтского происхождения, что говорит о том, что пришедшие славяне застали здесь балтов. К. Буга на основе лингвистических данных считал, что восточные славяне вошли в контакт с ятвягами в период между VII и X столетиями (Buga К., 1913, с. 12).
Среди гидронимов балтского происхождения в Сувалкии, Верхнем Понеманье и Побужье обнаруживаются названия, специфически ятвяжские. К. Буга к числу последних отнес названия рек с суффиксом — da (Buga К., 1923, 100 psl.). В.Н. Топоров показал, что гидроним Кшна (левый приток Бута) по происхождению — ятвяжский (Топоров В.Н., 1959, с. 251–256). Гидронимы ятвяжских типов были картографированы В.В. Седовым (Седов В.В., 1964, с. 39, рис. 1), и оказалось, что они известны на широкой территории, которую отводили ятвягам польские хронисты XV–XVI вв. Дискуссия, имевшая место после этого, в которой приняли участие и лингвисты, и археологи (Tautavicius А., 1966, 161–182 psl.; Ванагас А.П., 1968, с. 143–155; 1976, с. 139–151; Савукинас Б., 1966, с. 165–176; Седов В.В., 1968а, с. 177–185; Таутавичюс А., 1968а, с. 187–190), выявила спорные моменты, но подтвердила то, что древняя ятвяжская территория, судя по данным гидронимики, охватывала не только северо-восточные районы современной Польши, но и земли Белорусского Понеманья, юг Литовской ССР, Литовское Занеманье и части Брестского Побужья.
В статье «Курганы ятвягов» (Седов В.В., 1964, с. 36–51) было отмечено, что почти на всей территории распространения ятвяжской гидронимики известны своеобразные погребальные насыпи, целиком сложенные из камня, или каменно-земляные курганы, в которых камень был существенным компонентом. Эти так называемые каменные курганы существенно отличаются как от славянских погребальных памятников, так и от восточнобалтских могильных древностей.
Исследователи западнобалтских погребальных памятников неоднократно отмечали, что для племен западных балтов в течение длительного времени было характерно применение камня при захоронениях (Engel С., La Baume W., 1937, s. 141; Alseikait'e-Gimbutien'e M., 1946, s. 77, 84). Обряд погребения под каменными курганами распространился у всех западнобалтских племен еще в I тысячелетии до н. э. (Engel С., La Baume W., 1937, s. 84–86). У пруссов и галиндов в I тысячелетии н. э. произошла эволюция обрядности — на смену курганам пришли грунтовые захоронения. Однако применение камня в виде кладок или вымосток сохраняется длительное время, в частности у пруссов вплоть до XIII–XIV вв.
В отличие от прусско-галиндских племен ятвяги сохраняли курганный обряд захоронения в течение всего I тысячелетия н. э., а в отдельных местах древней ятвяжской территории обряд погребения в каменных курганах удержался до конца XIII в. (табл. CXXXVII, 35). На смену каменным курганам пришли так называемые каменные могилы. Наиболее ранние из них датируются концом XI–XII в., но наибольшее число каменных могил относится уже к XIV–XVI вв. Применение же камня для обозначения погребений в отдельных местностях расселения ятвяжских племен сохранилось до XVII в. (Talko-Hryncewicz J., 1920, з. 48–51). Территория нашей страны охватывает только восточные части древнего ятвяжского ареала. Поэтому настоящий раздел не является монографической характеристикой всех средневековых ятвяжских древностей. Основная масса последних находится на территории современной Польши, где в последнее десятилетие проделана большая работа по обследованию и раскопкам погребальных памятников ятвягов.
Второе, что следует оговорить заранее: некоторые, может быть, многие каменные курганы и каменные могилы Верхнего Понеманья и Брестского Побужья, относящиеся к эпохе Древней Руси, не являются собственно ятвяжскими памятниками. Расположены они на восточнославянской территории, где в целом господствуют древнерусские курганы, а в погребениях под каменными насыпями обычны древнерусские вещи. Поэтому каменные курганы и могилы XI–XVI вв. нельзя относить безоговорочно к ятвягам. Можно говорить только, что эти памятники по происхождению являются ятвяжскими, а оставлены могли быть и ятвяжским населением, кое-где островками сохранившимся на древнерусской территории, и славянизированными потомками ятвягов, и, что не исключено, славянским населением, воспринявшим ятвяжский погребальный обряд в силу тесного контакта с остатками коренного населения.
Каменные курганы и каменные могилы в Верхнем Понеманье были введены в научный оборот после раскопочных изысканий Э.А. Вольтера и В.А. Шукевича. В 80-90-х годах прошлого столетия этими археологами раскапывались могильники в Слабаделе (Слободка), Бундориай, Мицконисе, Дворчанах, Дунич-Могилицах, Опаковцах, Пузеле, Вензовщине, Воробьяк, Церемце и др. (Шукевич В.А., 1893, с. 96–100; Szukiewicz W., 1899, s. 35–38; 1902, s. 40–45; ОАК, 1891, с. 329; 1892, с. 50). А.А. Спицын вскоре после получения первых сведений об этих раскопках, основываясь на женских украшениях, принадлежащих к продукции древнерусского ремесла, предложил считать каменные курганы и могилы Белорусского Понеманья памятниками русского населения Черной Руси (Спицын А.А., 1899, с. 303–310).
Активные раскопки этих древностей были продолжены В.А. Шукевичем в первые десятилетия XX в. (Szukiewicz W., 1910а, s. 63–69; 1910b, s. 39–45; 1911, б. 57–62; 1914, s. 56–75). Менее значительные исследования каменных курганов и могил производились С. Яроцким в конце прошлого столетия (Jarocki S., 1901, s. 47, 48), а в первые десятилетия XX в. И. Басанавичюсом (Basanavicius J., 1936, 123, 124 psl.) и С. Круковским (Krukowski S., 1911, с. 1–17; 1914, s. 1-13). В Среднем Побужье подобные памятники исследовались С.А. Дубинским (ОАК, 1911, с. 65, 66).
В интересной обзорной статье, посвященной археологии балтов, А.А. Спицын выделил каменные курганы Неманско-Вилийского междуречья в отдельную группу памятников и рассматривал их как древности балтского населения (Спицын А.А., 1925, с. 131, 132). Материалы, поступившие из раскопок рассматриваемых памятников в 20-30-х годах, незначительны. В это время были произведены очень небольшие исследования лишь литовскими археологами в могильниках Лиепинай (Puzinas J., 1938, 233 psl.; Alseikait'e-Gimbutien'e M., 1946, Э. 80, 81), Лукснепай, Ейтулионис, Бейжионис. Интересные курганы были раскопаны в 1936 г. у д. Подрось в гродненском течении Немана (Jaskanis D., 1962, в. 337–361).