Фиолетовый гном
Шрифт:
Жека мычал, пыхтел и охал в сумрачной глубине будки. Но виски тоже назад не вернулось.
Помогло. Или просто кончились запасы кишечника, соизволил все-таки выйти. Выплывают, значит, расписные, случается иногда, прокомментировал Серега. «А ты похудел, мил друг, осунулся как-то, побледнел, с чего бы это? Уж не хвораешь ли?» – глумился он. К тому времени Серега уже изрядно хватил виски.
Жека, как сам сообщил, не просыхал уже трое суток. Вот и разобрало.
– Ну, здорово! – проявил вежливость Малышев.
– Здоровее видали! – заметил Серега вполне резонно.
– Руку не подаю, пойду для начала руки помою…
– Да уж, пожалуйста, будьте любезны помыть! Для начала…
Скоро они занялись шашлыком. Разожгли мангал с готовыми магазинными углями. Еще пили, конечно.
Странный у них получался вечер. После шашлыков они жгли костер прямо в мангале и долго сидели во влажной ночной темноте, смотрели на огонь и периодически прикуривали от головешек.
Они много выпили. Алкоголь делал мир мягким, уютным и маленьким. Затуманенное сознание легко танцевало и кружилось в этом крошечном мире, привольно скользя по бесконечности, как по льду…
Все-таки в беспробудном пьянстве есть своя неповторимая прелесть, соглашались оба. Как в желтолистом увядании осени – своя красота.
Жека вдруг воспрял и горячо рассказал ему, что он все понял. Что все? Все! Прямо здесь, на даче, три дня керосинил и без перерыва все понимал.
– Понимаешь, Серега? Понял! Да и что здесь непонятного, все просто, как табуретка. Обманули нас, Серега, по полной программе, обули, как лохов на вокзале. Кто – неважно, какая разница. Может, мы сами себя обманули…
– Конкретнее? Конечно! Человек создан для счастья, а рядом – закалялась сталь, и, значит, жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно больно и нестерпимо обидно… Наслушались дешевых сентенций с розовых лет, вот и возомнили себя обреченными на гениальность. Все пыжимся, все доказываем и ничего никому доказать не можем. Даже себе, себя обмануть несложно, но все равно требует определенных усилий… Понимаешь?
Серега подумал, что совсем недолго считал себя гением, на большее не хватило самоуверенности. Это Жека до сих пор сатанеет от застарелых комплексов несовершенного, мелькнуло у него.
– А как хорошо все-таки не быть гением! – продолжал распинаться тот. – Кто бы знал, какой это кайф? Облегчение души и именины сердца…
– Облегчение? Слышал, видел, только что лицезрел в полном натурализме…
– Пошел ты! Не о том говоришь… Понимаешь, Серега? Ни хрена ты не понимаешь! Жрать, пить, трахаться, копить бабки, смотреть телевизор по вечерам, спать ночами и чувствовать, что ты ничего никому не должен! Ни ты, ни тебе! Облегчение. Просыпаешься – и облегчение. Засыпаешь – вообще, как пух. И ничего не надо писать, понимаешь, Серега? Только заметки в текущий номер газеты, за которые раз в месяц платят реальные бабки! Просто надо жить, понятно и просто! Делать карьеру, копить бабки, любить жену, когда шлюхи идут в отказ…
Несло Жеку, откровенно несло. В обоих смыслах – как в физическом, так и в интеллектуальном. Четвертый день запоя все-таки плюс желудочно кишечные приключения, тут святой взбесится, понимал Серега.
– Это ты, мил друг, от поноса так просветлел? – осведомился он.
За что был немедленно и грязно обруган. Потом Жека окончательно разгорячился, хлебнул еще виски, сбегал в дом и притащил четыре толстые канцелярские папки с веревочными завязками. Торжественно водрузил их на огонь.
– Что это?
– Рукописи, черновики и наброски. Те самые, которые не горят.
Толстые клееные папки действительно долго не хотели гореть, чернели, коробились и обугливались по краям. Потом все-таки вспыхнули, ярко разлетаясь на чернеющие листки.
– Соседей пожжешь, дачник!
– Да пес с ними, мое что ли… Все, Серега! – вещал Жека. – Теперь уже точно все! Гори оно! И не голубым, как педрило, огнем, а боевым ярко-красным пламенем! Очищающий огонь, как говорили древние. Древние знали, жопой чувствовали, что не с белого листа надо начинать жизнь заново, а с черного, обугленного пепелища. Теперь все здесь. Рассказы, эссе, два незаконченных романа и детско-юношеские стихи. Пусть горят. Ничего не надо. Ничего и никому не надо… А мне оно надо?! – он грозно смотрел на Серегу лихими, абсолютно пьяными глазами.
Серега неопределенно пожимал плечами.
– Правильно, не надо, Серега! И тебе не надо! Жизнь такова, какова она есть и более не какова. Хватит пыжиться! Хватит играть в стойких оловянных солдатиков. Мириться надо с окружающим миром, какой он есть. Прощения просить за предыдущие глупости. Двумя гениями меньше – для окружающей действительности существенное облегчение, скажу тебе по секрету!
Вот так бывает, ехал на шашлыки, а напоролся на Женькину запойную рефлексию. Сумасшествие заразительно? Похоже, да. Сначала в глубине души еще шевелилось подобие разочарования от несостоявшегося издателя, потом Серега окончательно заразился. Гори все огнем, в сущности, зажигательная позиция…
Серега выпил и сказал, что гением себя не считает. Жека выпил и ответил, что он себя теперь тоже не считает этим самым, на букву «г», откукарекался, хватит. Серега добавил, что он себя и не считал никогда, так, померещились всякие глупости, но быстро прошли. Жека добавил, что ему еще глупее мерещились глупости, кромешный кошмар, лестница в небо без ступенек и поручней…
Пусть огонь рассудит, торжественно решили оба.
Потом, когда Жекины рукописи прогорели до пепла, Серега тоже жег свою папку со сказками. В подтверждение своей бездарности, из солидарности с Жекой и в качестве примирения с миром.
Серега неторопливо подбрасывал в огонь листок за листком и с интересом, с холодным спокойствием патологоанатома наблюдал, как обречено приплясывает в ярком огне смешной и нелепый Фиолетовый гном.
Рукописи не горят? Как бы не так. Все горит. Перегорает – это наверняка…
Честное слово, было не жалко. Скорее, грустно. Или, еще точнее, чуть-чуть печально, как при расставании с когда-то любимыми детскими игрушками, которые уже много лет пылились на антресолях. Несешь их на помойку в закрытой коробке и боишься открыть, чтобы не увидеть и не передумать… Да, в закрытой коробке, как в закрытом гробу…