Фиолетовый гном
Шрифт:
Серега улетал все дальше и дальше. Он больше ничего не видел. Серый, уютный туман. Все видимое уже осталось внизу.
Останься, останься, останься…
Он не сразу понял, что это его зовут. Откуда-то снизу. Сквозь туман. И голос как будто женский, жалобный и тоскующий…
Вот только чей? Кто зовет? И зачем? Зачем его звать, когда он уже улетел, ему уже хорошо…
Нет, зовут, не дадут улететь спокойно, даже улететь не дадут…
Надо сказать, надо предупредить, чтоб его не звали обратно…
Он рванулся на
И тогда наступила боль. Обрушилась сразу, водопадом, навалилась на каждую клеточку тела. Ярко-красная, пылающая, как огонь, и почему-то твердая, как бетонная стена. Он никогда не подозревал, что боль – это твердо…
4
Осень получилась странной. В конце сентября начались бесконечные дожди, небо сплошь обложили свинцовые тучи, и казалось, так будет до самой зимы.
А в середине октября вдруг опять распогодилось. Солнце неярко блестело в голубом небе, редкие белые облачка не предвещали осадков, и желто-бурая, красивая от солнечного блеска листва вкусно шуршала под ногами. Ветерок увлеченно играл с шелестящими листьями, как скряга с золотыми монетками. Второе бабье лето наступило в городе, восхищались собственными прогнозами синоптики.
Каждое утро, после завтрака, Серега выходил в больничный парк, погреться на солнышке. Ходил он еще тяжело, при помощи двух палочек. Но ходил. Смотрел. И дышал. А это, оказывается, много – просто ходить, смотреть и дышать…
Больница, где он лежал, находилась в городской черте, но как будто уже и за городом. Большой парк вокруг нее напоминал своей живописностью маленький лес. Гулкие городские шумы почти не долетали сюда. Серега обычно устраивался на скамейке. В кармане огромного и теплого, как пальто, халата лежала какая-нибудь фантастика, но он не часто ее открывал. Просто сидел, дышал и смотрел на голубое небо и на опавшие деревья. Это тоже было приятно – просто смотреть.
Иногда он задремывал на припеке, сил пока было немного. Потом медленно, не торопясь, просыпался. Серега теперь все делал медленно, само время вокруг словно замедлилось.
Все-таки хорошо, что он остался жив…
Таня забегала к нему почти каждый день. В окружении одинаковых больничных пижам и врачебных халатов она смотрелась ярко и празднично, как редкая бабочка, случайно залетевшая в сухие заросли.
Они вместе подолгу сидели на скамейке и немного гуляли. Потому что доктор сказал, ему уже нужно двигаться, уже пора.
А вот Светланка не пришла ни разу, ни когда он валялся в реанимации, ни когда ему прописали двигаться.
Вот такая любовь…
Обидно, если честно, до слез обидно, совсем по-детски. Тогда, в больнице он вообще чувствовал себя словно сразу в двух ипостасях, вспоминал Серега, дряхлым стариком с замедленными движениями и одновременно малым ребенком, радующемуся лучикам и букашкам до безоглядного восторга. Странное состояние. Не сказать, что плохое, просто непривычное.
А Светланка… А что Светланка? Она такая – какая есть. Они все такие – какие есть. И ничего больше… Сначала он обижался, а потом и это прошло. Как-то потерялось в тягучем безвременье размеренного больничного режима…
Серега уже знал, что Шварцман погиб, что все теперь будет, наверное, по-другому. Но об этом совершенно не хотелось думать. Категорически не хотелось. Инстинктивное вытеснение неприятных мыслей, как сказала бы его б. супруга-психолог.
Пусть Таня приходит. Уже хорошо…
Старый друг лучше новых двух? А старая подруга? В каких случаях она лучше новых, да к тому же – двух сразу?
Похоже, права его Десантница, утверждавшая, что все мужики – редкостные сволочи, причем от природы…
– Ресторан «Якорь». 16 часов 30 минут по московскому времени, – объявила Танька. – Числа сейчас не помню, не в этом суть…
Еще накануне она обещала ему сюрприз. Теперь они вместе сидели на скамейке в больничном парке, грелись на солнышке, а сюрприз оказался карманным диктофоном с записью. Серега с любопытством посматривал на диктофон.
Она значительно глянула и щелкнула кнопкой. Из динамика послышалось протяжное шуршание.
– Это еще что такое? – поинтересовался он.
– Ты слушай, слушай… Тебе полезно.
Серега прислушался.
– Так вот, – раздался сквозь шорох голос Саши Федотова, – показал я мальчику веселые картинки, думал, втюрился он, порвет Шварцмана на куски. Нет, оказалось, мальчик тоже себе на уме. Не попер на Хозяина. Проглотил дерьмо и только облизнулся вдогонку…
– Перспективный мальчик, – равнодушно заметил другой голос. – Может, взять его в свою политическую команду?
Похоже, оба усмехнулись при этом.
Этот негромкий, небогатый на интонации голос Серега сразу узнал. Часто слышал его по телевизору. Большой человек из правительства. Шварцман показывал его, когда они были в Кремле. Сам Хозяин поспешно протягивал руку первым, когда здоровался с ним.
Ресторан «Якорь», значит, подумал Серега… Знакомое место… Он хорошо помнил тот уютный ресторанчик в центре города, где они с Сашей Федотовым недавно сидели. Или – это было давно? Теперь трудно сказать, какая-то бесконечность прошла с тех пор, маленькая, но емкая бесконечность…
– Что это? – еще раз спросил Серега. Спросил, скорее, машинально, он уже начинал догадываться о сути этого разговора.
Танька щелкнула кнопкой, останавливая запись.
– О тебе говорят, между прочим, – пояснила она.
– Я понял…
Танька, видимо, хотела еще что-то добавить, но сдержалась. Передернула плечами и снова включила диктофон.
Шорох, неожиданно отчетливое позвякивание…
– Ну, вот, тогда, думаю, план «б»… – произнес Саша Федотов. – А как там следствие?
– А что следствие? Следствие как следствие, – ответил большой человек. – Роют землю по мере сил и возможностей. Следствие пришло к выводу, что состоялась очередная криминальная разборка на почве передела собственности. Полагаю, это будет их единственный вывод. Трясут сейчас всю эту подольскую шпану, ну да пусть трясут…