Фиолетовый снег
Шрифт:
– Как это? – удивилась я.
Ответил Александр Иванович: - Меня приглашали на стажировку в Мюнхен и потом в Лондон. Ивана приходилось брать с собой. – Он сжал пальцы под столом.
– А откуда же ты так хорошо знаешь французский? – я сделала вид, что ничего не поняла.
– Я выучил сам! И еще латынь! – уморительно надулся Ванька.
– Таки сам? – прищурила я глаза.
– Папа помогал! – покаялся этот хитрец.
– А где ты еще побывал? – обозначила я для него нескончаемую тему. Пока он с блестящими глазами расписывал мне красоты Англии и Шотландии, мясо хорошенько проварилось и пропиталось специями. Я выключила духовку и поставила на стол поднос.
– Налетайте!
– Это Ваша фамилия по мужу? – поинтересовался неугомонный Иван.
– По папе, Ваня. Он был лучшим другом всей моей жизни. И научил меня готовить!
Потом мы плавно переместились вместе с пирожными и чаем в гостиную к камину. Верхний свет был погашен, и комната освещалась живым огнем. Шел четвертый час ночи. Внизу было тепло и расходиться по холодным спальням никому не хотелось. Мы с Ваней оккупировали диван, а Александр Иванович – кресло. Мы лениво переговаривались ни о чем. Иногда по-английски, потом переходили на немецкий. От французского я открестилась, сказав, что не все слова и формы еще выучила.
– Вы тоже учитесь? – изумился Иван.
– Мы учимся всю жизнь, понимая к старости, что ничегошеньки не знаем. – Философски заметил его отец.
– Да, Ванечка. В юности кажется, что кругом прав и знаешь все. Потом начинаешь сомневаться: а так уж ли я прав? А однажды вдруг неожиданно понимаешь, что вся прошедшая жизнь могла быть сплошной ошибкой.
Александр Иванович внимательно посмотрел мне в глаза: - И что же Вас на эту мысль натолкнуло?
– Не что. А кто. – Ответила я.
– Так кто же?
Я перевела взгляд на свернувшегося вокруг меня калачиком Ваню. Он сидел- сидел, потом сползал -сползал все ниже и ниже. И неожиданно заснул. Я прикрыла пледом его плечи.
– Надо его уложить. – перевела разговор я.
– Я отведу его в комнату. – поднялся хозяин.
– Не надо. Пусть спит здесь. А я посижу рядом.
– Он Вам не мешает?
– Извините заранее, Александр Иванович, за ту вещь, что я сейчас скажу. Знаете, я счастлива, если Ваня рядом. Этот человек имеет такое теплое сердце, что от него невозможно оторваться безболезненно. – Я посмотрела в глаза отцу, и улыбнулась. – Новогодняя ночь скоро пройдет и все встанет на свои места. Я снова стану учительницей. Ваня – учеником 11-в, а Вы – главврачом. Но у нас есть еще пара часов. И я хочу их провести рядом с Ваней… и Вами.
В камине тихо потрескивали поленья. Мальчик спал, уткнувшись носом в мой бок, потом и вовсе перекинул руку через мои ноги и прижал их к себе. Я сидела не шелохнувшись. Ванин папа смотрел в камин и пил остывший чай мелкими глотками.
– Поймите, - заговорил он шепотом. – Когда он был ребенком, то точно также прижимался к своей матери. Боялся, что проснется, а ее нет рядом. И не будет больше никогда… Он к Вам очень привязался. Я первый раз за всю его жизнь вижу, как он тянется к женщине. Простите, не хотел об этом говорить, но одно время я пытался найти ту, которая бы заменила ему мать. Это были неплохие женщины. Добрые, любящие детей. Но после этих встреч он со слезами подходил ко мне и говорил: “Папа, ты меня больше не любишь? Это же не наша мама.” .. У меня разрывалось сердце. Я таскал его повсюду за собой, надеясь, что новые впечатления заглушат эту привязанность. Он искренне радовался всему новому, с удовольствием учился, но женщин, кроме бабушек, в нашей семье больше не было. Потом меня перевели сюда. Ивану осталось учиться последний год. В той школе ему прочили золотую медаль, а мне обещали все радости мира, лишь бы я его оставил доучиваться в Питере. Но Ваня собрался и уехал со мной. Новая школа. Первый день. И он увидел Вас. С тех пор я каждый день слушаю о том, какая классная у них англичанка. Когда он рассказал мне про ваш диалог на трех языках, я посмеялся. А он просто заболел Вами. Иногда мне кажется, что он знает про Вас все. Однажды кто-то из учителей при нем обмолвился о ежегодных предновогодних посиделках в ресторане и Ваших выступлениях, и он загорелся сделать школьный вечер, да так, чтобы Вы захотели там спеть. А я… всего лишь зашел посмотреть, в кого так влюблен мой сын.
– Перестаньте говорить ерунду! – зашипела я. – Ваня – замечательный мальчик, его любит вся школа. И я люблю его тоже. Он мне дорог… как ребенок, которого у меня никогда не было!
– Вам что-то мешало? Или кто-то?
– А Вы, Александр Иванович, оказывается, ревнивый хам. Так бывает, что дети вырастают и их начинают увлекать новые люди и их возможности. И человеческая натура, обаяние, характер, в конце концов. Это все равно, как ревновать к другу. А что будет, когда он влюбится по-настоящему? Вы будете рассказывать его девушке, как она нехорошо поступает, оттягивая на себя все внимание? У Вас нет повода для беспокойства. Сейчас начнется очень трудное полугодие. Подготовка к ЕГЭ. Это отнимает у ребят все свободное время. А потом он поступит в университет и уедет обратно в Питер. И я никогда не увижусь, Александр Иванович, ни с Ваней, ни с Вами. Наши прямые больше не пересекутся. – У меня тряслись руки, и предательски дрожал голос. Я несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.
– Вот как Вы думаете?
– Я, Александр Иванович, думаю, что сейчас встану, одену свое платье и туфли, и Вы меня отвезете домой. К мужу. Вы же в курсе, что я замужем?.. Не хотела бередить Вам душу. А Ваня… пусть он спит. Вы абсолютно правы. У меня нет прав, чтобы привязываться к этому чудесному чужому ребенку. – Я потихоньку выползла из длинных Ваниных рук и прикрыла его одеялом. – Пока он спит, Вы меня отвезете. А завтра что-нибудь придумаете. Скажете, что муж забрал или ушла пешком в город. Наверное, обманывать не впервой?
Я прямо в этой же комнате, при постороннем человеке, сняла свитер с джинсами и надела свое синее платье. Нашла на вешалке пальто. На тумбочке у двери лежал ключ от машины. Я взяла его, и отдавая Бортникову-старшему , сказала: - Вставайте. Ночь сказочного обмана закончилась, и наступило безнадежное утро. Нам пора.
Он аккуратно поставил чашку на стол, положил ключ в карман и вышел за дверь. На улице заурчал мотор. Я запахнула поплотнее пальто и вышла на мороз, стараясь ни о чем не думать. Бортников подал машину боком к крыльцу. Я открыла заднюю дверь и села. Мы поехали в город. Там, где дорога в поселок поворачивала с трассы, я обернулась и прочитала название “Подсосенки”.
Через полчаса джип стоял у моего подъезда.”Qui a d'ej`a 'et'e” – подумалось мне. ( уже было – фр.)
– Подайте мою сумочку, пожалуйста, она в бардачке. – Попросила я.
Александр Иванович перегнулся через сидение, достал мою сумку и, молча, подал мне. Я открыла дверь машины и выпрыгнула на снег.
– Прощайте, Александр Иванович. Спасибо за прекрасный вечер. – Вежливо сказала я, закрыла дверь и пошла к подъезду. Позади резким заносом развернулся джип и вылетел со двора.
Дом встретил меня темнотой и тишиной. Пальто Семена на вешалке отсутствовало. Не раздеваясь, я протопала в гостиную, села на пол и разрыдалась.
Семен объявился утром третьего числа и с порога заявил: - Собирайся, дорогая, завтра утром летим во Францию! Где там наши лыжи?
Я беззаботно улыбнулась и прощебетала, копируя Тамару: - Я так рада, дорогой!
В аэропорту, сдавая багаж, обнаружила, что на горнолыжный альпийский курорт мы летим с Игнатьевыми. Спасибо за новогодний подарочек, муженек!