Фирмин. Из жизни городских низов
Шрифт:
И. Д. МАГУН.
«Умнейший человек на свете»
Писатель из ряда вон выходящий и даже внеземной.
И то же самое он надписывал на книгах. Писатель из ряда вон выходящий и даже внеземной. Ничего, народу нравилось. Не всем, конечно, не закоренелым буржуа. Буржуа эти, которые с портфелями, в костюмчиках, только поглядывали на Джерри и хмыкали. Смотришь: стоят, переговариваются, зубы скалят. Зубы отличные. Но если вдруг взгляд этакого типчика сталкивался с моим, я отражал его с таким холодным, с таким стальным презрением! Вмиг ухмылочка сползала с гладкого лица.
Время от времени кто-нибудь остановится — поспорить с Джерри, выставить его идиотом. Мысль о том, что старый помятый малый с колясочкой — умнейший человек на свете, прямо их оскорбляет, прямо покоя не дает. Ну и начинается: «Если ты такой умный, так почему же ты с тележки книгами торгуешь?» — одним словом, всякие мещанские пошлости. А Джерри не сердился. Терпеливо растолковывал этим людям, как на самом деле он богат, потому что он свободен, не обязан ишачить ради жалованья, не должен по восемь часов в день протирать задницу на бесполезной службе. Голоса никогда не повысит, выслушает все, что ему скажут, и, погодя, глядишь, завязывается серьезный разговор с этими людьми, и Джерри уже им начинает нравиться. Некоторые потом даже сами начинали ныть, жаловаться на жизнь, на неудачную женитьбу, дурацкую работу, и частенько дело тем кончалось, что покупали книгу. В надежде, я так думаю, что, когда придут домой, она их развеселит.
У второй книжки Джерри яркой обложки не было. Если честно, это была просто кипа разрозненных страниц, которые он сам отстукал в каком-то заведеньице на Сколли-сквер. И кипу эту он превратил в книгу так: зажал между двумя листами темного картона, продырявил и всё вместе прошил белой бечевкой. Я смотрел и думал: и стоило же так из кожи лезть, а? Говна-пирога. Но, конечно, я мог так рассуждать исключительно в силу своего происхождения. Потом он на каждом экземпляре — синим карандашом, от руки, печатными буквами — вывел заглавие: ПЛАН СПАСЕНИЯ.
История начинается на планете Земля лет через сто примерно после того, как широкомасштабная термоядерная война между «последними империями» США и СССР до основания разрушила цивилизацию. Мало того, что сгубила все до единого большие города и даже маленькие городишки, война эта в уцелевшем сельском населении порождает звериную ненависть к всевозможным технологиям, которые оно винит во всех выпавших ему невзгодах. Правительств, в том узком смысле слова, как мы это привыкли понимать, больше не существует вовсе, а есть только бродячие банды головорезов да непрочные сообщества земледельцев. Земледельцы эти вспахивают почву простой деревянной сохой, работают на мулах, и, когда они пашут ночью, почва из-за радиации вся светится за сохой, как фосфор. По всей Земле люди страдают от ужасающих недугов, и от таких, главное, о каких до холокоста было и слыхом не слыхать, и многие из этих новоявленных недугов поражают кожу, и большинство людей покрыто мерзкими болезненными волдырями. Из-за радиации, сплошь поразившей всю планету, дети рождаются неполноценными: калеками, кретинами, уродами, слепцами. Прежние религии и идеологии, сыграв столь роковую роль в разжигании последней войны, засевшей неизбывным ночным кошмаром в коллективном бессознательном, — окончательно дискредитированы. Но поскольку все выжившие невежественны и повреждены умом — как грибы после дождя вырастают новые религии. Правда, распространяются они не широко, влияние их кратковременно, но все это лишь до тех пор, покуда не объявляются Уцелевшие.
Эта новая секта основана одним особо кровожадным, отъявленным головорезом по имени Джон Хантер. Тот спокойно злодействовал, насиловал себе, грабил и убивал в одной мелкой деревушке, как вдруг веткой дуба его срезало с коня. Он остается цел, казалось бы, отделался человек легким испугом, ан нет, вскоре затем он начинает получать сигналы из космоса, а из сигналов этих выясняется, что род человеческий вовсе и не зародился на Земле, отнюдь не развивался вместе со всеми остальными видами, а пошел, наоборот, от тех, кто случайно сюда некогда попал, счастливо уцелев после крушения космического корабля. Это новое учение как нельзя более совпадает с общим настроением эпохи: нет, не наша это планета. И кому ж такую планету захочется назвать своей? И вот Джон Хантер открывает людям, что им надо одно — спастись, а чтобы спастись, надо каким-то образом подать сигнал мимопроходящему инопланетному кораблю. А технологии-то у них самые что ни на есть отсталые, ни тебе радио, ничего прочего такого типа, и как в таких условиях подашь требуемый сигнал — еще большой вопрос. Но у Джона Хантера ответ как раз имеется. И он объясняет людям, что просто-напросто надо построить пирамиду, такую большую, чтоб видно было из космоса. Два года он убивает на то, чтоб все пространство, назначенное под эту пирамиду, обставить вехами, и он привлекает все более широкие массы последователей по мере продвижения трудов. И когда основание этой пирамиды все наконец обмечено, оно полностью покрывает старинные штаты — Небраску и Канзас, и большую часть Миссури, и Айовы, и Южной Дакоты.
Горя неистовым энтузиазмом, массы принимаются за дальнейшую работу, выламывают и перевозят камни. Миллионы забывают о голоде и жажде в трудовом порыве, буквально бредят трудом, и труд для них дело чести. Ну а затем постепенно со временем зреет инженерная мысль, развивается инженерное искусство, и, разумеется, уже не обойтись без бюрократии. Дабы прокормить все эти миллионы трудящихся, расширяется и процветает сельское хозяйство. Железный плуг сменил соху, в хозяйстве теперь успешно используется борона, а кое-где даже и простенькая молотилка. Громадный дворец и храм воздвигнуты в каждом углу пирамиды — для нужд Джона Хантера и его жрецов. Когда же наконец Джон Хантер умирает, ему наследует блистательный и беспощадный сын его Кевин Хантер, его в свою очередь сменяет слабый и распутный Уилсон Хантер, и так далее вплоть до самого последнего лидера, абсолютно помешанного Боба Хантера. А работа тем временем идет уже сто десять лет подряд, расходы на строительство гигантской пирамиды поглощают чуть ли не все скудные ресурсы планеты, а люди мрут как мухи от мутаций и болезней. Последний пережиток людской расы гибнет среди бурана, тщась доставить из Техаса непосильно тяжелый камень.
А столетия спустя инопланетяне таки высадились на Земле. Они ужасно удивились, увидев громадную неоконченную пирамиду, и даже организовали на Земле исследовательский центр по ее изучению, но, как ученые ни бились, вопрос о том, с какой целью ее воздвигли, так и остался нерешенным.
Мне эта история, в общем, не так понравилась, как «Подменыш», может, потому, что в ней нет крыс. Правда, мне понравилась вся эта семейная сага, вся эта история про то, как Хантеры, дурея от власти и радиации, с течением времени делались все отвратней. Понравилась сама идея. А Джерри говорит, книг его не хотят публиковать, дескать, потому, что их страшит идея. Зато мой взгляд здесь в точности угадан: что наша жизнь — игра и что ни день она быстрее катится к концу и делается все отвратней.
Глава 12
Немало счастливых часов выпало нам с Джерри. Особенно любил я наши завтраки: блюдечко кофе с молоком, совместное чтение газеты. Как-то раз во время завтрака мы прочитали в «Глоуб» про Адольфа Эйхмана. [67] И были фотографии: целые поезда живых скелетов, вагоны для скота, костлявые руки тянутся к щелям между досок, груды иссохших трупов — лица, как у крыс, — и Джерри тогда сказал, что ему стыдно быть человеком. Новая для меня идея.
67
Эйхман, Адольф (1906–1962) — нацистский преступник, руководивший депортацией и массовым уничтожением евреев во время Второй мировой войны; сумел избежать Нюрнбергского процесса, долго скрывался в Израиле, изменив наружность, но в конце концов был разоблачен и казнен во исполнение давнего заочного приговора.
Я, можно сказать, пристрастился к кофе, ну и к вину, конечно, хоть по утрам вина себе никогда не позволял, да и вечером не всегда — разве что если дождик. Когда подкатывало время ужина, Джерри обыкновенно готовил разное из банок. Больше всего нам нравилась говяжья тушенка. Иногда он к ней варил еще и рис, а иногда, когда у нас с деньгами было туговато, мы довольствовались одним рисом с соевой подливкой. Усы у Джерри были пушистые, рисинки к ним притягивались как к магниту, когда он ел — буквально подпрыгивали, ей-богу. Потом, когда уж удостоверился в прочности наших отношений, я бывало, снимаю рис лапами у него с усов и ем. И Джерри хохотал. Когда он хохотал, легко было себе представить, что он самый счастливый человек на свете, не только самый умный.
И вовсе не всегда он на ночь глядя уходил — все чаще, по мере того, как недели шли и надвигались холода, — мы проводили вечер, вместе растянувшись на нашем старом Стэнли, слушая записи, все больше Чарли Паркера и Билли Холидей. [68] Проигрыватель у него был шикарный, с двумя колонками, и мы потягивали красное винцо, которое он кувшинами носил из «Пива и Эля» Додсона на Кембридж-стрит. Своей посудой я не обзавелся, так что лакал прямо из его стакана. Я сидел на ручке кресла, а если вдруг переберу, сваливался к нему на колени. И он хохотал, а я — положим, хохотать я не умею — радовался от души, а это все равно что хохотать. Я всегда был большой любитель джаза, это из-за Фреда Астера, теперь вот и кое-чем свеженьким проникся. Одну, долгоиграющую, под названием «Солнца нет в Венеции», мы ставили раз сто, такая тихая, печальная, с Милтом Джексоном [69] на вибрафоне. И вибрафон, по-моему, у него звенит, как будто бы по пустому городу, городу из стекла, бредет одиноко крыса, лапами цокает по тротуару, и этот тоненький, тоскливый звон эхом отдается от домов.
68
Паркер (Чарлз Кристофер, в обиходе Чарли) по прозвищу Птица (1920–1955) — американский джазовый музыкант, исполнитель на альт-саксофоне; создал джазовый квинтет и другие ансамбли; один из основоположников джазового стиля бибоп; Билли Холидей по прозвищу Леди Дей (1915–1955) — американская легендарная джазовая певица
69
Джексон, Милтон, настоящее имя Барри Кристи (р. 1923) — знаменитый английский вибрафонист, а также пианист, гитарист и композитор, известный своей мрачной, навеянной техномотивами музыкой; вибрафон — ударный инструмент, состоящий из металлических пластинок разной длины и соответственно разной высоты звучания.