Фирсов Русские флотоводцы
Шрифт:
В донесении князь, быть может, несколько преувеличил, но оценка мощи пушек «Двенадцати апостолов» справедлива.
Итак, официально лучшим из всех судов эскадры признан корабль «Двенадцать апостолов». С некоторых пор, возвращаясь с моря, мнения многих командиров раздваивались, одни отдавали предпочтение -Силистрии» Нахимова, но многие ставили теперь на первое место «Двенадцать апостолов»...
Недавно вернувшись из Англии, наслышанный об успехах черноморцев, царь вознамерился воочию убедиться в достижениях моряков.
Впереди себя он послал восемнадцатилетнего сына Константина, недавно получившего звание капитана 2-го ранга.
— Поезжай на Черное море, загляни обязательно па «Двенадцать апостолов». Меншиков безмерно его
хвалит.
Впервые великий князь выходил в море на 120-пу-шечном корабле. Без суеты, главное, в считанные мгновения разбегаются по вантам и реям матросы, распускаются десятки парусов. «Двенадцать апостолов» ложится на заданный румб. На воде играют яркие блики от заходящего, прямо по курсу, солнца.
— Позвольте, ваше высочество, сыграть тревогу? — спросил командир.
— Конечно! — не раздумывает Константин, и в ту же минуту барабанная дробь заглушила все звуки.
С момента тревоги не прошло и минуты, а уже откинуты порты, раскреплены пушечные станки, матросы схватились за канаты-тали, передвигают орудия к борту, разбирают разные принадлежности, проворно подносят картузы в кокорах.
Великий князь в заметном смущении. Ничего подобного на Балтике он не видел. Константин поманил мичмана.
— Как славно управляются ваши канониры. В чем причина высокой выучки?
Мичман внутренне весьма польщен дарственным вниманием, но вида не показывает. Довольно спокойно он достает из-за обшлага вчетверо сложенный лист бумаги и разворачивает его.
— Ваше величество, извольте взглянуть. Сие подробная инструкция каждому номеру орудийной прислуги. Матросы лишь добросовестно исполняют, что предписано. Само собой, сие достигнуто неустанными тренировками.
— Сие весьма поучительно, такого на Балтике я не видывал, — удивился Константин перед отъездом в Петербург.
Великий князь восхищался выучкой экипажа, не подозревая, сколько сил и энергии вложил в его выучку высокоэрудированный, мыслящий не по шаблону командир.
Еще в 1830 году он под руководством Лазарева участвовал в составлении брошюры «О сигнальных флагов». Корнилов стремился расширить кругозор у молодых офицеров. Это ярко проявилось в его участии в обновлении Севастопольской морской библиотеки. В феврале 1843 года он был избран в комитет директоров, а в самом комитете нес обязанности секретаря-казначея. Корнилов с энтузиазмом взялся за дело. Уже летом 1843 года стали заметны первые сдвиги в деятельности библиотеки. «Старая библиотека переменила свою гробовую физиономию — всегда почти полна офицерами», — отмечал Корнилов.
Артачились адмиралы, требуя доставлять себе книги на дом.
«Казалось бы, что адмиралам, в заведении этом не следовало бы и гнаться за собственными выгода ни, возмущался Корнилов в письме Лазареву, — кони же. как не высшим, думать об этой молодежи, бро чинной сюда за тысячи верст, от своих родных и знакомых, и которая, не имея книг, поневоле обратится и картам и другим несчастным занятиям... Но что 7. с делать, когда у нас на Руси не созрело понятие общего блага, общей пользы. Горько признаться, а оно так. Всякий думает только о собственных своих выгодах, о собственном своем чине».
Корнилов сам выписывал пушкинский «Современник», «Художественную газету», увлекался историей, археологией. Известно его дружелюбие с К. Брюлловым и И. Айвазовским. Корнилов не оставался в стороне и от общественной жизни.
« Нигде Россия столько не нуждается в людях благомыслящих и образованных, — писал он, — как в основе благосостояния государства по разным отраслям внутреннего управления. Но время все сделает, его не остановишь и не придашь ему рыси». Высказы-иал свое мнение и о внешней политике царя. «Большая часть наших заморских затей — колоброд; нам слишком много дела дома! Чтобы пускаться в океан-море, надо выстроить крепкое судно и дать ему надежное вооружение, а то первый шквал — и все планы рушатся. Что в шелку без рубахи?» И в то же время понимал безнадежность высказывать свои взгляды окружающим. «О политике я никогда ведь ни гугу, не тронь г...» — писал он в одном из писем.
Как и задумал Николай I, вскоре после сына наведался на Черное море.
Смотрины Николая I черноморцев подтвердили впечатления великого князя. На тех же «Двенадцати апостолах» император, в отличие от сына, дотошно всматривался в каждую мелочь, начал знакомиться с верхней палубной. Пока матросы ставили паруса, просмотрел весь корабль с юта до бака по правому борту, а назад возвратился по левому. Нигде ни пылинки, ни соринки, вощенная палуба выглядела не хуже пар кета в Георгиевском зале, всюду сверкает надраенная медяшка, на снастях все подтянуто и подобрано, зер кально блестят стекла на световых люках салоном и офицерских кают. Матросы, как на подбор, ухожены, чисто выбриты, подтянуты.
Задержавшись у грот-мачты, царь невольно залюбовался проворными действиями матросов на самом верхнем бом-брам-рее. Ловко переступая на пертах, не держась за что-либо руками, они балансировали, распускали паруса.
На верхнем артиллерийском деке император велел зарядить по две пушки с каждого борта и, глядя на хронометр, довольно ухмыляясь, проговорил:
— Выдать нижним чинам по рублю за мой счет.
Больше всего времени царь провел на нижнем деке, где на оба борта высунули черные жерла бомбичес-кие пушки. Каждая из них со станком весила около 190 пудов, но расчет канониров без видимых усилий раскатывал их на станках, орудовали ганшпугами и другими приспособлениями для наводки пушек в цель.
Как и великий князь, царь вчитывался в памятки канониров, удивленно поднимал брови, холодная улыбка пробегала по его лицу.
Остановившись в конце дека, заложив руки за спину и вглядываясь в длинные, на оба борта, уходящие далеко к носу ряды пушек, вдруг весело проговорил, обернувшись к свите:
— А ведь этот корабль порядком отделает своего противника, кто бы он ни был!
Казалось бы, это вершина желаемого, однако на поприще командира образцового парусного корабля Корнилов не забывает своей давней увлеченности новым для флота явлением — пароходами.