Фирсов Русские флотоводцы
Шрифт:
• г и ия носили характер пассивного сопротивления. Корабли русской эскадры с самого начала и до конца боя m.iдержали на себе основную мощь артиллерийского огня противника...
Накануне вечером офицеры распивали чай на артиллерийской палубе, с матросами, среди пушек. По-желав им спокойной ночи, отправились в кают-компа-
• I ию. Вместе с Лазаревым распили по рюмке, командир желал видеть всех завтра целыми. Затянули песню. Завязалась немудреная откровенная беседа, го-иорили о делах семейных, кое-кто писал завещание.
В десять вечера
«А завтра все загрохочет, заполыхает, — размышлял Корнилов, — все эти утесы огласят крики и стоны. Кто-то отдаст Богу душу...»
Побудка прозвучала утром, как обычно, в 6 часов. Мосле завтрака матросы переоделись в чистое белье и платье, офицеры надели мундиры. Расходились, улыбаясь, глядя в глаза друг другу, пожимая руки.
Предстоит ли еще свидеться? Нахимов задержал руку Корнилова:
— Держись, Владимир Алексеевич. Ты — внизу, я — наверху. Как турок палить станет поверху ли по парусам, по декам нижним ли, — закончил, смеясь, — нам с тобой жребий и выпадет.
Весь экипаж занял места по расписанию. Дул тихий встречный ветер, и вначале все суда скучились у входа в бухту Наварина. Спустя час задул легкий ветерок, и все суда начали лавировать, чтобы выбраться выше входа в бухту и быть на ветру для свободного маневра.
С первым ударом послеполуденной склянки, оглянувшись еще раз на корабль Кодрингтона «Азию», Гейден произнес:
— Пора. Приготовиться атаковать неприятеля!
Одновременно взлетело разноцветие сигналов для
кораблей русской эскадры и барабанная дробь разнеслась по всем палубам и помещениям «Азова».
В считанные мгновения офицеры и матросы разбежались по местам, задымились фитили в артиллерийских палубах, канониры прильнули к пушкам. Корнилов обвел взором матросов. Физиономии их от напряжения вспотели и лоснились. В обширной, от борта до борта, на десятки метров в длину артиллерийской палубе задувал через открытые порты легкий ветерок. В проемах виднелись ближе к носу береговые укрепления и батареи, откуда начали стрелять одиночные пушки по «Азову», но ядра падали в воду с недолетом, поднимали всплески.
Беспристрастные строки историографа отобразили начало сражения.
«Азов» едва успел миновать укрепления Наварин-ские, как открылся везде неприятельский огонь, залив покрылся дымом, и «Азов», осыпаемый отовсюду ядрами и картелью, как градом, но управляемый благоразумием, опытной и твердой храбростью, невзирая на увеличивающуюся дымную темноту, ни на гу-flu тельный перекрестный огонь неприятеля, шел прямо в глубину залива, туда, куда призывали его и долг и честь и куда пути ничто преградить не могло и где «*// на пистолетный выстрел от вражеской линии лег на якоря со шпрингами совершенно на своем месте.
Гг. капитаны кораблей и фрегатов, воодушевленные примером начальника и чувством собственного достоинства, невзирая ни на ужасную канонаду неприятеля, ни на опасности от брандеров, коих они, идя к своим местам, топили, спешно за своим адмиралом становились вплоть неприятелей на якоря со шпрингами, будучи от него осыпаемы ядрами, картечью и пулями, соблюдая в то же время со всей точностью диспозицию, им назначенную, и произведя по всему флангу, ими атакованному. Но такое ли было положение эскадры Кодрингтона? Она легла на якоре со шпрингами и убралась парусами, когда ни единая пуля еще не свистела. Из французской эскадры только два фрегата — «Сирена» и «Армада» заняли настоящие свои места. «Сципион» свалился с брандером, л Гридан» прикрыл. «Сирену», «Бреславль» стал посреди гавани и только в конце сражения исправил свою ошибку.
Напротив же сего, российский адмирал, вспомоще-ствуемый достойными капитанами, ввел и поста-вил свою эскадру с таким искусством, и точностью, что оное принесло бы честь и тогда, если бы это делали в обыкновенное время и при всех для сего благоприятных обстоятельствах».
На баке «Азова» лихо распоряжался Павел Нахимов. Командуя носовой батареей, он успевал приглядывать за всеми парусами. Обвеваемый ветерком, вольготно чувствовал он себя, то и дело перенося огонь на слабые места неприятельского корабля.
Другое дело на нижнем деке. Сплошь забитая едким пороховым дымом, замкнутая камора палубы породила на ад кромешный, но моряки не робели. 'Го и дело звонко покрикивали капралы:
— Заряжай!
— Выше по клину меть!
— Товсь!
Корнилов только этого и ждал.
— Пали!
Фитильный ткнул тлевший прут в запальную дырку, очередной грохот и страшный треск покатились вдоль палубы, слились с такими же громкими звуками, катившимися с другого конца...
А тем временем без перерыва всюду, перекрывая шум, распоряжались капралы:
— Бань крепче!
— Заряд!
— Ядро!
Пока матросы банили пушки, Корнилов выглянул в проем порта. Турецкий флагман, напротив, вдруг вздрогнул и медленно стал разворачиваться, подставляя раззолоченную корму. «Никак, у него шпринг перебило», — мелькнуло у Корнилова.
Он обернулся к матросам:
— Ребята, накатывай живей! Турок корму показал.
Капрал сам схватил канаты.
— Навались!
— Товсь!
Корнилов сделал отмашку:
— Пали!
Бортовой залп изрешетил ядрами корму флагмана турок.
Ни на мгновение не выпускал из поля зрения панораму сражения Лазарев. Флагман не вмешивался, он все видел и все понимал, о чем доносил «неустрашимый капитан Лазарев, поставив корабль «Азов» в назначенное место, произвел столь сильный и беспрерывный огонь, что в скором времени огонь неприятельских кораблей начал умолкать».