Фирсов Русские флотоводцы
Шрифт:
Лазарев был требователен к себе, необычайно трудолюбив, скромен и честен.
Он никогда не раболепствовал, подобно другим, по ред царем держался независимо и не любил придворные визиты. В одном из писем В.И. Истомин пишсп ему:
«...друзья ваши очень беспокоятся, что долгое от сутствие ваше не принялось за «небрежность», ибо государь привык и любит видеть от времени до време ни в Петербурге всех, занимающих важные места...»
После одного из докладов Николаю I тот предложил Лазареву отобедать у него. Михаил Петрович вежливо, но твердо отказался.
— Ваше величество уже дал слово отобедать у адмирала Г. — И, откланявшись, Лазарев вышел.
— Представь себе, что есть в России человек, — усмехнувшись, обратился царь к вошедшему князю А.Ф. Орлову, — который отказался у меня обедать.
– Отношение к царю Лазарев в минуту откровения высказал Ивану Унковскому: «Хоть я Николаю многим обязан, но Россию никогда на него не променяю».
Будучи человеком передовых взглядов среди воен ных деятелей того времени, живо интересовался жизнью в России. В одном из писем, вспоминая о крестьянах своей деревни, он пишет: «...и притом же крепко обирают, а вступиться за них некому. Писал несколько раз губернатору и ни одного ответа не имею».
Особый интерес проявлял Лазарев к вопросу об от мене крепостного права. «Обещание твое, — пишет Лазарев другу, — уведомлять иногда, что у вас предпринимается насчет мысли об освобождении крестьян, я приму с особой благодарностью». В этом высказывании видно отрицательное отношение Лазарева к крепостному строю.
Деятельностью Лазарева вдохновляются все, кто с ним служит. С долей преувеличения, но в целом верно проводит эту мысль В. К. Истомин: «Для всех и каждого, удостоившихся чести носить мундир в то время, он казался божеством, повелителем всего, что на водах и на море двигалось и колыхалось. Так был on нолик и могуществен. Можно смело сказать, что подобного ему деятеля в России не существовало».
Наверняка, если бы во главе флота в период Крым-- кой войны стоял М. П. Лазарев с его большим боевым опытом Средиземноморской кампании, экспедиции к Босфор, десантных операций со стратегической прожорливостью (еще в 1833 году разработал план разгрома английского флота в случае прорыва его в Черное море), с настойчивостью, личной отвагой и самостоятельностью при решении важнейших вопросов подготовки и ведения боевых действий, исход этой кампании был бы иным.
Много заботясь о других, Лазарев был невнимателен к себе. Еще в 1845 году он чувствовал временами недомогание, нигде не лечился, работал на износ, стремясь выполнить все, что задумал.
В начале 1851 года, когда болезнь приняла угрожающие формы, он все еще полностью руководит флотом, лично участвует во всех походах и ученьях. В январе 1851 года по указанию свыше наконец-то направляется на лечение в Вену. И здесь он решает все важные вопросы строительства родного флота, принимает доклады, отдает распоряжения. При нем безотлучно любимый ученик и соратник контр-адмирал В.И. Истомин. Болезнь быстро делала свое черное дело. Истомин знал, что семья Лазаревых живет скромно и, думая о будущем, составил прошение на имя царя. Среди официальных бумаг он положил прошение на подпись Лазареву — авось не заметит. Но тот увидел.
— Что это такое? — пробежал глазами и с укором Истомину: — Как могли вы, Владимир Иванович, обмануть мое доверие? Всю жизнь я не просил ни о чем, не теперь же изменять своим правилам.
И он разорвал бумагу.
Один из выучеников Лазарева — лейтенант Унков-ский неделю назад в Триесте — получил письмо жены Лазарева о том, что дни адмирала сочтены.
Спустя три недели 11 апреля 1851 года адмирала Лазарева не стало. Шесть адмиралов-сподвижников (Корнилов, Нахимов, Истомин, Хрущев, Юрьев, Станюкович) несли прах своего командира к последнему прибежищу. Похоронили Михаила Петровича в каменном склепе сооружаемой церкви Равноапостольского князя Владимира в Севастополе. Горевали русские моряки, а в Лондоне, как вспоминал современник: «Пили за здоровье друг друга и поздравляли, узнав о смерти русского адмирала Лазарева». Англичане, видимо, знали его силу и спустя два года развязали Крымскую войну. И все-таки, как выразился Нахимов:
«Успех Синопского дела обязан духу Михаила Петровича» . Безусловно, его деяния вдохновляли защитников во время героической обороны Севастополя.
Великий Герцен, бичуя бездарей-генералов И. Па-скевича, А. Меншикова, М. Горчакова и Николая X — главных виновников поражения России в войне 1854—1855 гг., — в противовес им ставил в пример моряков-черноморцев, стойко сражавшихся на бастионах Севастополя... «Можно указать на черноморских моряков... Они воспитаны в школе Лазарева, человека образованного, честного, не стеснявшего их пустыми формами, способствовавшего всячески их образованию... они жили под его влиянием, где была гораздо менее стеснена свобода мысли».
Проникновенно сказал В. Корнилов о своем наставнике М. Лазареве: «Потомство оценит благотворную мысль увековечить память-адмирала, жизнь которого и морская, и военная, и как гражданина, и как человека удивляет своею полнотою и послужит отрадным примером на пользу будущих поколений».
Владимир Корнилов
январе 1818 года в канцелярии Морского кадетского корпуса появилось прошение отрока Владимира Корнилова:
«...Отец мой родной, действительный статский советник Алексей Михайлов сын Корнилов, службу вашего императорского величества продолжал на флоте, ныне мне от роду двенадцать лет, обучен по-российски и по-французски читать и писать и арифметике, но в службу вашего императорского величества никуда еще не определен, а желание имею вступить в Морской кадетский корпус в кадеты, а потому всеподданнейше и прошу.
К сему прошению недоросль из дворян Владимир Корнилов... руку приложил».
Корнилов единственный, из его предшественни-ков-флотоводцев, происходил из «морской семьи», отец моряк — капитан 1-го ранга в отставке, мать — сестра тоже бывшего моряка. Но то ли не было вакансии в корпусе, то ли прихворнул Владимир, но в корпус он был зачислен только весной 1821 года.
Владимира зачислили сразу в старший класс, а спустя месяц после «оморячивания» на фрегате «Малом» он приступил к занятиям уже в звании гардемарина.
В том же году помощником директора корпуса стал бывалый капитан, командор Василий Головнин. Среди преподавателей выделялись два молодых офицера: математик двадцатипятилетний Дмитрий Завалишин и недавно вернувшийся из кругосветного плавания к Южному полюсу, преподаватель высшей математики Павел Новосильский. Видимо, сказалось влияние Головнина и Новосильского, и Владимир Корнилов загорелся мечтой о дальних вояжах.