Физическая невозможность смерти в сознании живущего. Игры бессмертных (сборник)
Шрифт:
Стрелять-то ему зачем? Да еще этот парашют… Ясно зачем. Свежее желание или мечта детства… Удрать с кучей денег от женщины с угрюмой улыбкой – это желание более-менее свежее. А вот с парашютом сигануть – это уже больше похоже на детскую мечту. Один раз, больше-то и не надо. И какой мальчишка не мечтает о том, чтобы выбивать десятку из любого оружия? Мечтают многие. А удается не каждому. Только тем, кто действует по принципу: решил – сделал.
В очередной раз настойчиво завибрировал сотовый. Гортон косо глянул на номер и отвернулся. Успеется. Успеется… Сотовый успокоился. Зато громко и зло начал трезвонить телефон на столе. Гортон увидел знакомый до отвращения номер и накрыл трубку ладонью. Вместо телефонного аппарата перед глазами стояла другая картина.
Белая дорога, залитая ярким солнцем. На горизонте горы. По дороге несется автомобиль. В нем – немолодой уже мужчина. Он лысоват и сутул, но глаза за темными стеклами очков смотрят прямо и решительно. Еще недавно он день за днем ходил на опостылевшую работу, возвращался домой к равнодушной, совершенно не понимающей его женщине, собирал осточертевшую за долгие годы, никому не нужную коллекцию. Сегодня он обеспечен, уверен в себе, независим и едет навстречу новой жизни.
Какой бы она ни оказалась, это то, чего он сам хотел, в отличие от надоевшего безликого существования, которое он влачил почти двадцать лет. И все потому, что его решения всегда подкрепляются действиями. Потому что четыре месяца подряд он принимал двойную дозу Виллерина СТ. Который пока еще не продается в аптеках.
Гортон медленно поднес трубку к уху и набрал номер, даже не сверяясь с синим карандашом.
На этот раз ответил сам доктор Мур.
– Лейтенант, если вы позвоните мне еще раз сегодня, я напишу на вас жалобу. Превышение служебных полномочий.
– Это последний раз, – сказал Гортон. – По крайней мере, сегодня. Я вас не задержу. У вас ведь остался еще виллерин?
– Конечно.
– Тогда кто-нибудь из моих ребят подскочит к вам. Выдайте ему, пожалуйста, такую же десятимесячную дозу, какую вы давали Воровски. Лекарство пойдет в дело. В качестве вещественного доказательства.
– Вот как, – сказал доктор Мур. – В дело. В дело – это хорошо. А может, хватит и пары таблеток?
– Нет, – твердо сказал Гортон. – Доза виллерина должна быть точно такой, как та, что вы выдали Воровски.
– Я понимаю, – согласился доктор Мур. – Только вы все-таки уточните: вам нужен виллерин или то, что принимал Воровски?
– Не понял.
– А что тут понимать? – удивился доктор Мур. – Я же вам сразу сказал: Воровски был в контрольной группе. Знаете, что такое плацебо? Виллерин он даже в глаза не видел. Обычные таблетки-пустышки из лактозы. Сахар. Понимаете? Алло? Лейтенант? Лейтенант?…
Физическая невозможность смерти в сознании живущего
Толпы гудят на разные голоса. Одни ворчат недоверчиво, с опаской, словно огромный сторожевой пес. Такие толпы ждут лишь предлога, чтобы броситься вперед – рвать, мять и крушить. Другие гудят праздно и беспечно. Их голос сплетается из тысяч голосов – там интересуются, как прошли выходные, предлагают еду и питье, флиртуют, сплетничают. Третьи вообще не гудят, только откликаются на призывы. Дружно, мощно, разевая рты по команде и исторгая единый многоголосый крик одобрения.
Толпа, собравшаяся на центральной площади Севильи, гудела с любопытством и нетерпением. Вначале все глаза были направлены в центр – туда, где в окружении неподвижных фигур возвышался деревянный столб. Но час спустя внимание ослабло. Толпа была недовольна.
– Никак случилось что.
– Да что там могло случиться – время еще не пришло.
– Святые отцы знают, что делают. Раз не начинают, значит, надо.
– Может, просто помер?
– Не-е… вчера жив был еще.
– Припекать начало. А я шляпу дома оставил.
– Ничего, ему больше припечет.
– Это точно. Огонь, говорят, медленный.
– Ну-у? Медленный? Интересно, сколько продержится?
– А это уж как повезет. Вот громко ли кричать будет?
– И будет ли?
– Будет, будет. Все кричат.
– Не скажи. Когда прошлым летом на королевской свадьбе жгли, еретик один ни слова не сказал. Уже пузыри на полтела пошли, а все молчал. Только под конец стонать начал, люди говорили.
– Вот таких как раз и жечь.
– Это точно. В них самое зло.
– Шляпу я дома оставил, вот беда-то. Думал, быстро обернусь. И сынишка стоять устал.
– А громко ли кричать будет? Стоим ведь далеко.
– А вы, сеньор, что скажете?
Высокий человек в не по моде длинном плаще прервал разговор со своим спутником и вполоборота посмотрел на коренастую фигуру в красном кафтане.
– Я полагаю, – сказал он, обнаруживая несвойственное уроженцам Севильи мягкое произношение, – что осужденный будет кричать громко. И долго. Ветер сегодня тихий, а еретик, как говорят, не сильнее духом, чем любой из нас. Так что, мясник, услышишь ты достаточно.
И он равнодушно отвернулся.
– Высокородный, – с уважением протянул мясник, поворачиваясь к соседу. – Слышишь, говорит как?
Сосед, худой, словно щепка, крестьянин, согласно кивнул, прижимая к себе скучающего мальчонку лет шести.
– Не из наших краев, видать. Говор-то неместный.
Он посмотрел вверх и тоскливо прибавил:
– А я шляпу дома забыл.
– Ты лучше поменьше языком чеши с этим нездешним, – свистнул под ухом мясника чей-то голос. – Нехорошие он вещи говорит. Опасные. Честных христиан с паршивым еретиком равняет.
Мясник опасливо глянул вправо, уперся взглядом в человека, с ног до головы одетого в черное, и немедленно, словно делаясь меньше ростом, виновато забормотал:
– Да я ничего… Не знаю я его… Только и спросил-то… А равнять никого ни с кем не равнял. Высокородный сказал – с него и спрос. А я только вчера Святой Деве жертвовал. Первый раз его вижу. Не знаю я его…
– Вот и не знай, – тихо раздалось в ответ. – Всякое ведь бывает.
– Не знаю, не знаю… – Увел голову в плечи мясник.