Физрук-9: назад в СССР

Гуров Валерий Александрович

— Это Данилов! — сказал я.

— А, привет!

— Вот решил проверить связь.

— Правильно сделал, — отозвался Третьяковский. — У меня появились кое-какие мысли, хотел с тобою поделиться.

— С удовольствием послушаю, только не по телефону же.

— Само собой.

— Мне подъехать?

— Хорошо бы, но не в Крапивин Дол, а в «Загородный».

— К которому часу?

— Я там буду к восемнадцати.

— Ну и я подгребу к этому времени.

— Тогда — до встречи!

— До!

Ну вот мой пятничный вечер и определился.

Может, что полезное скажет лжеклассик. А вот стоит ли мне с ним делиться тем, что я узнал вчера? Хороший вопрос. Конечно, мы с Графом соратники и все такое, да вот только цели у нас разные. Он грезит о грядущем могуществе России и я полностью «за», но меня больше интересует судьба моих школяров. Поэтому я с Третьяковским постольку, поскольку его поступки не мешают ребятам жить и не лишают их детства. Хотя мне и самому порой трудно видеть в них детей.

После уроков я решил заскочить в комиссионку к старому знакомому Рудику. Надо было у него насчет кассет с фантастикой узнать. Рудольф мне обрадовался. Видать, почуял добычу. Я изложил ему свою просьбу, торгаш, как обычно, сказал, что достанет, но возьмет рубликов двести за штуку. Двести так двести. Пусть нагуали приобщаются. Они хоть и сами творят такие дела, что ни в каком кино не увидишь, но одно дело жизнь, пусть и самая невероятная, другое — зрелище! Я дал Рудику триста рубликов задатку и на этом мы расстались.

Теперь с чистой совестью можно было ехать на встречу с напарником. Погода, по сравнению с вчерашним днем, наладилась. Пригревало, несмотря на вечернее время, даже асфальт успел высохнуть. Не прошло и получаса, как я въехал на территорию пансионата «Загородный». Солнечный свет померк, сквозь деревья парка, виднелась алая полоса заката. Едва я припарковался, как навстречу мне выскочила Русалочка. Приветливо поздоровалась, присев в книксене, и повела меня к своему любовнику. По своему обыкновению, Граф засел у себя в номере. Едва я вошел, он кивнул Стеше, после чего поздоровался со мною.

— Сейчас Русалочка все организует, — сказал Третьяковский. — Ужин, легкого винца, ибо напиваться сегодня не стоит.

— Напиваться вообще не стоит, — пробурчал я, снимая куртку и вешая ее на крючок. — Тем более, если предстоит серьезный разговор.

— А я бы напился сегодня, — признался лжеклассик.

— Почему это? — не слишком удивился я.

— Да так, нахлынули воспоминания… Хочешь, расскажу?

— Ты же сказал, что тебя посетили какие-то важные мысли!

— Мысли эти напрямую проистекают из воспоминаний.

— Ну ладно, я не против, — сказал я, усаживаясь на диван. — Если тебе это так важно.

— Важно, — ответил он. — Только, можно это будет рассказ не от первого лица?

— Да хоть — от четвертого!

Скрипнула дверь, вошла Стеша. Она катила перед собой нагруженную тележку, из тех, что используют при раздаче в столовых. Ловко выгрузила из нее запотевшие судки, накрытые салфетками корзинки и блюда. В судках оказались отбивные, картофельное пюре, салаты, паюсная икра. На блюдах — заливная осетрина, мясная нарезка, в корзинках горячие пирожки и свежий хлеб. В ведерке со льдом — бутылка вина. Судя по этикетке — сухое, красное. Никогда не видел, чтобы его охлаждали, но видать, таковы вкусы лжелитератора.

— Приятного аппетита, гости дорогие, — сказала Русалочка. — Кушайте на здоровье, а потом я принесу кофе и десерт.

— Спасибо, родная! — сказал Граф, первым делом выхватывая из ведерка бутылку. — Ну, давай, не стесняйся! У нас самообслуживание.

Это он уже ко мне обратился. Я и не стеснялся. Придвинул к себе один из двух судков с пюре, бухнул туда отбивную, взялся за нож и вилку. Третьяковский разлил по бокалам охлажденное вино, мы выпили, не чокаясь и он приступил к своему рассказу:

— Я тебе не рассказывал о своей второй жене?

— Ты — о Неголой?

— Нет, именно о моей, а не братовой… Зовут ее Люсьеной. Фамилия… Тогда моя была, а теперь — не важно… Мы жили в Прибалтике, в старинном городе, название его в общем тоже не важно… Это была золотая пора Оттепели, когда казалось, что большевистская Россия вот-вот станет на путь других цивилизованных стран… В этом городишке, впрочем, довольно-таки промозглом, собралась небольшая группа творческих людей — писателей, поэтов, художников, философов. И я был среди них не из последних… К моменту, о котором я сейчас расскажу подробнее, мы с Люсьеной уже разошлись и я уехал в Москву. Мы с женой почти не общались, хотя у нас уже была двенадцатилетняя дочь…

— У тебя есть дочь? — удивился я.

— Была…

— То есть?.. — опешил я. — Неужели — умерла?

— Нет, но… Давай я все расскажу по порядку?

— Ладно, извини. Не буду больше перебивать…

— Ну вот представь себе город… Над кровлями и шпилями его ровным полем раскинулись низкие, плотные тучи. Громыхает. Вспышки молний освещают призрачным светом мокрые крыши. Из туч льет дождь, давний и безнадежный, как в дни потопа. Он хлещет из водосточных труб, ручьями струится в дренажных канавах, чертит прихотливые дорожки на стеклах домов. Прохожие, укрывшись под огромными черными зонтами, стараются как можно быстрее пересечь улицы, спасаясь от брызг, веером вылетающих из-под колес проезжающих автомобилей. Дождь крадет остаток дня. Быстро темнеет, желтеют цепочки уличных фонарей, становятся ярче неоновые вывески магазинов и злачных заведений.

Над парадным входом в гостиницу сияет надпись «Галактика». Под козырьком толпится группа молодых людей в длинных до пят плащах-болонья. Сквозь плеск дождя и бормотание потоков слышится музыка — томные мелодии Глена Миллера. Почти все окна гостиницы темны. Одно из немногих освещенных находится на третьем этаже и оно открыто. В желтом прямоугольнике маячит силуэт мужчины. На нем банный халат. Мокрые волосы мужчины взъерошены. В руке теплится сигарета…

— Тогда я еще курил, — сам себя перебил Граф, и продолжил: — Вдруг раздается телефонный звонок. Курильщик отходит от окна, поднимает трубку.