Физрук-9: назад в СССР
Шрифт:
— Ну для того, чтобы развенчать, не мешало бы для начала ознакомиться с этим вражеским учением, — отвечает Философ. — Если есть такой материал, ознакомьте меня с ним.
— Ну что ж, — вздыхает Соммер. — Как будто знал, что с вами встречусь. Недавно передали из комитета государственной безопасности в идеологический отдел городского комитета партии для ознакомления. Комитетчики изъяли при обыске у одного распространителя нелегальной литературы. И ведь не на машинке напечатано, а — в типографии. Чистой воды идеологическая диверсия. — Инструктор вынимает из кармана брошюрку. — Даю вам на одну ночь, под
Философ воробей стрелянный, его на мякине не проведешь. Он понимает, что такой человек, как инструктор горкома, просто так по ресторанам не шляется и первому встречному в служебных тайнах не исповедуется. Все подстроено. Даже его, Философа, приглашение в город, якобы для того, чтобы выступить в дискуссионном клубе. Ведомо ему, что это за дискуссии. Их участники произносят заученные и утвержденные начальством тексты — вот и вся дискуссия! Всё они знают, гниды гэбэшные, и уж тем более — кто истинный автор этой брошюрки. И завтрашнее выступление перед школярами — ловушка. А отказ от нее — капкан. Так что выбора у него нет.
И Философ берет из рук Соммера брошюрку с изображением пресловутой рассеченной спирали и заголовком «ПРОЦЕСС». К счастью, имени автора на обложке нет, зато имеется подзаголовок «АНОНИМНЫЙ СОВЕТСКИЙ ФИЛОСОФ БРОСАЕТ ВЫЗОВ МАРКСИЗМУ».
— Экая мерзость! — вполне искренне говорит истинный автор этого текста.
— Это что! Вы еще внутрь загляните!
— Загляну, но если позволите, не за столом.
— Конечно-конечно! — восклицает инструктор. — Завтра утром я заеду к вам в гостиницу! Обсудим ваше выступление. До завтра!
Соммер поднимается. Пожимает Философу руку. Рукопожатие у инструктора твердое и с огнестрелом он знаком явно не понаслышке. Похоже, что бывший офицер. Сколько ему? На вид лет сорок пять. Вполне мог еще войну застать. Проводив взглядом Соммера, Философ спрятал брошюру в карман и подумал: «Хрен я пойду сейчас в гостиницу. Мне сейчас разрядка нужна. А какая в гостинице разрядка? Даже бабу не приведешь…»
Едва инструктор городского комитета партии удаляется, как в ресторан вваливается компания молодых людей в плащах-болонья, из тех, что топтались у входа в гостиницу. Танцующие парочки мгновенно расходятся по своим столикам. Молодые люди подсаживаются к стойке бара и громкими голосами заказывают выпивку, попутно задирая завсегдатаев. Философ с брезгливым недоумением смотрит на них. У него чешутся кулаки — так ему хочется призвать юных наглецов к порядку, а заодно сбросить накопившееся напряжение — но тут перед ним появляется молодая, стройная незнакомка, и ему становится не до молодчиков. Женщина явно вошла с улицы, потому, что плащ ее блестит дождевыми каплями, а роскошные, цвета платины, волосы — сухи и красиво уложены.
— Здравствуйте! — приветствует она Философа.
— Добрый вечер! — с удивлением отвечает тот и тут же предлагает: — Выпьете?
— Чуть позже, — отвечает незнакомка, рассеянно озираясь. — Мне сказали, что за вашим столиком сидел Головкин.
— Было дело, — отвечает Философ.
— Вы случайно не знаете, куда он ушел?
— Я вам обязательно отвечу, если вы назовете свое имя.
— Меня зовут Тельма. Теперь вы ответите на мой вопрос?
— Я не знаю, куда он ушел, но точно знаю с кем.
— С кем же?
— С Корабельниковым, тот напился вдрызг, начал хамить Соммеру.
— Здесь был Соммер?
— Был. И я имел с ним беседу. Кстати, позвольте представиться…
И он называет свое полное имя. Тельма кивает, принимая к сведению.
— Это ваше дело, — произносит она. — Я пойду.
И прекрасная незнакомка удаляется. Вместо нее, рядом со столиком возникает один из молодчиков: плотный, румяный, губастый, наглый.
— А ну, сволочь, пшёл вон отсюда! — тихо говорит он, склоняясь над столиком.
— Вы это кому, молодой человек? — вкрадчиво осведомляется Философ.
— Тебе, оккупант! — отзывается тот. — Тебе, русский!
— Одну минуточку… — бормочет Философ, поднимаясь.
Молодчик ухмыляется, смотрит на него сверху вниз.
— Не советую, коммуняка, — говорит он. — Это наша земля. Скоро мы вас отсюда вышвырнем, как паршивых собак.
— А это что у вас такое? — спрашивает Философ, протягивая руку к узлу его галстука, в который воткнута булавка с головкой в виде черепа.
Наглый сопляк машинально наклоняет голову и…
— И Философ хватает его за нос, — перебил я Третьяковского. — Дальше начинается драка. К молодчику присоединяются дружки. Посетители разбегаются. Швейцар свистит, зовет милицию. Один из официантов разнимает дерущихся. Ему отрывают ногу, которая оказывается протезом. Официант падает, дует в свисток и протез к нему сам скачет. А того губошлепа свалила ударом по голове бутылкой девушка.
— И это тебе тоже приснилось? — спросил Граф.
— И это, — ответил я. — Странные какие-то сны я вижу в последнее время.
— Ну об этом мы после поговорим… Если ты знаешь про драку, то о том, что было после, вряд ли… Прибывает милиция и все участники драки спешат убраться по добру по здорову. Тельма хватает Философа за руку, выводит из ресторана и усаживает в старенькую «Победу». Через минуту они уже мчатся по кривым улочкам старого города. Причем девушка не соблюдает правила движения, игнорирует светофоры, но улицы пусты. Минуя окраины, они выезжают на загородное шоссе. Асфальт мокрый, но Тельма гонит на предельной скорости, словно за ними гонятся. Потом на полном ходу сворачивает на второстепенную дорогу, чтобы через полчаса и несколько километров, въехать в ворота большого дома, мрачное, обветшавшее двухэтажное строение которого высится в глубине запущенного сада.
Тельма выскакивает из машины, а когда следом из салона выбирается Философ, вновь хватает его за руку и буквально втаскивает на крыльцо. Отворив дверь ключом, девушка тащит гостя в глубь дома. Света она не зажигает, поэтому Философ лишь ощущает запах плесени, старого дерева и слышит скрип досок пола. Вслед за странно возбужденной незнакомкой, он поднимается на второй этаж. Распахивается дверь. Тельма поворачивается к невольному гостю лицом и начинает расстегивать на нем одежду… — Граф умолк, видимо, погрузившись в приятные воспоминания, потом трясет головой и продолжает: — Они лежат в темноте, прислушиваются к шуму дождя за окном. Философу кажется, что его неожиданная любовница спит, лежа ничком и положив голую руку ему на грудь, но едва он пытается встать, как она спрашивает совершенно не сонным голосом: