Физрук-9: назад в СССР

Гуров Валерий Александрович

— «Отчитайтесь…» — бюрократ, — бурчит первый.

— В любом деле должен быть порядок, иначе мы не добьемся своего.

— Ладно… — говорит первый. — Моя группа установила местопребывание троих «тонких». Один засел на заброшенной электростанции. Второй — в сторожке в Карловом лесу. А третий — где-то здесь ошивается, гнида.

— А разновидность этих троих удалось установить? — интересуется третий.

— Разновидность ему… — огрызается первый. — Да мои парни и так с ног сбились, чтобы установить местоположение!

— Мероприятия по

захвату проводили? — спрашивает второй.

— А как же — пустили лозоходцев по следу! — отвечает первый. — «Грибники» обшарили не только сторожку, но и весь Карлов лес. «Туристы» побывали на электростанции. А «пьянчужки» действуют прямо здесь и сейчас.

— И результаты, как водится, нулевые, — утвердительно произносит второй.

— А ты сам попробуй! — опять выходит из равновесия первый. — Это тебе не штаны в президиумах протирать! Это полевой поиск!

— Тихо! — словно прохудившаяся велосипедная шина сипит третий. — Мне кажется, что в соседнем номере кто-то есть!

Глава 21

Тельма стиснула своему спутнику руку.

— Обосрался — наука! — ржет первый. — Некому там быть. Вся шобла в левом крыле бухает и там же баб пользует.

— Да-а, а вдруг там этот — «тонкий» засел?

— Как же, станет он подслушивать! Он тебе сразу мозги изжарит.

— Брось ты его запугивать! — вмешивается второй. — Он и так уже в штаны наложил.

— Его не запугивать, его пи…ть надо! — бурчит первый. — Когда уже твои охламоны патлатые сделают нам индикаторы, а еще лучше — излучатели? Мы с этими игрушками мигом порядок в городе наведем.

— Видите ли, — начинает третий, — для первого у нас нет достаточно чувствительных датчиков, а для второго — мощных аккумуляторов или хотя бы конденсаторов большой емкости.

— По-моему, ты зря только икорку жрешь из горкомовского распределителя, — хмыкает первый. — Надо посадить тебя на зарплату рядового инженера, чтобы жратву покупал только в «Гастрономе» и не со служебного входа.

— Да, что-то вы там долго копаетесь, товарищи ученые, — поддерживает первого второй. — Шевелите мозгами, а то ведь и впрямь придется принимать меры.

— А ты тоже хорош! — набрасывается на второго первый. — Сколько можно сопли жевать? Давно говорю, что надо собрать всех этих детишек, на «Процессе» повернутых, в одном тихом уютном месте и выманить на них «тонких».

— Как ты это представляешь? — спрашивает второй. — Как немцы в сорок первом? Под дулами автоматов!

— Зачем же? Горздрав подключим. Пусть обследует этих сопляков и выявит нарушения в мозгах, а мы по-быстренькому пионерлагерь переоборудуем. Речка, лес, свежий воздух, трехметровый забор, колючка, военизированная охрана. Доступ внутрь только для «тонких».

— Идея неплохая, — бормочет второй, — но нужно все тщательно обдумать. Только забота о здоровье детей и больше ничего. Опять же, следует провести разъяснительную работу с родителями и учителями.

— Вот! Наконец-то! — радуется первый. — Только давай, не тяни

с этим делом. Мои парни и так уже на грани терпения. А Генрих, после того как его папашу взяли на цугундер, и вовсе глотки готов рвать, не разбирая кто перед ним. И я его понимаю.

— Пусть сидит и не вякает, — говорит второй. — Ему сейчас лишний раз лучше не высовываться, но злость пусть копит.

— Сам ему это скажи, — отвечает первый. — Пойдемте уже бухнем, не могу я долго на сухую совещаться. Как на партсобрании, ей богу.

Голоса в отдушине стихают. Отблеск света гаснет. В коридоре слышатся шаги, которые удаляются в сторону лестницы. Философ и Тельма поднимаются, но подойдя к двери, слышат торопливые шаги возвращающегося человека. Философ подталкивает девушку к дивану, знаком показывая, чтобы сидела тихо, а сам прячется в ванной. Он слышит, как отворяется дверь и в номер крадучись входит неизвестный. Сопит и топчется на месте, видимо, не решаясь шагнуть в комнату. Вдруг слышится вскрик.

Философ выскакивает из ванной и видит уморительную картинку. Свет включенного ночника озаряет прекрасное тело полуголой Тельмы, развалившейся на диване. А у ног ее бесчувственным мешком валяется лысый мужичонка в сером дешевом костюмчике. Философ поднимает его за шиворот и усаживает на диван. Девушке приходится подобрать ноги. Чтобы взбодрить мужчика, она берет графин, наливает на ладонь немного воды и брызжет ему в лицо. Тот, вздохнув, открывает глазенки, бессмысленно шарит ими вокруг, а узрев голые ноги Тельмы снова норовит потерять сознание.

— Да пожалей ты его! — смеется Философ. — Оденься!

Девушка хохочет, вскакивает с дивана, начинает собирать нарочито разбросанные шмотки.

— Знаешь, кто это такой? — спрашивает она. — Ректор нашего университета Матиас Мартинович Томуск.

— А-а, так это он в соседнем номере совещался с двумя другими! — говорит Философ. — Ну что ж, раз он сам к нам прибежал, пусть все и расскажет.

— Товарищи-товарищи-товарищи, — жалобно бормочет пришедший в себя ректор. — Отпустите меня. Я не хотел… Я заглянул, чтобы убедится… Он насмеялся надо мною…

— Кто он? — спрашивает Философ.

— Каспар Людвигович Лаар…

— Кто таков?

— Я знаю! — откликается Тельма. — Он в райкоме комсомола спортом заведует.

— А третий, выходит, депутат Верховного Совета Эстонской ССР Павел Иванович Россохин, — подытоживает Философ. — Нечего сказать — теплая компания. Ну а теперь, Матиас Мартинович, поведайте нам, что вы с дружками своими сделать удумали?

— Как вы смеете! — пищит Томуск. — Кто вы такие?! Я буду жаловаться!

— Матиас Мартинович, — говорит девушка. — Меня вы знаете. Я Тельма Ильвес. Бывшая жена заведующего физико-химической лаборатории, и дочь полковника Ильвеса, у которого в тысяча девятьсот сорок шестом году вы проходили по делу о пособничестве националистическому подполью. А этот товарищ… Он приехал из Москвы, чтобы разобраться с тем, что здесь происходит.