Физрук-9: назад в СССР
Шрифт:
— По-твоему — насекомое — это обязательно таракан или клоп? — спрашивает Тельма. — А если — кузнечик или бабочка?
— Я не брезглив, — отмахивается Философ. — Хотя верить во все, что городил этот перепуганный ректор, пожалуй, не стоит… Какие коконы, какие жнецы в наше время…
— В его рассуждениях не хватает стройной системы, но все, что он говорил — правда.
— И ты это так спокойно произносишь?
— Привыкла уже. Ты в этой каше всего третий день варишься, а я уже шестой год.
— Да, за шесть лет можно привыкнуть к чему угодно. Даже — к лагерю.
—
Философ просыпается от телефонного звонка. Трубку берет Тельма.
— Алло!.. Да, это я… Ничего страшного… Слушаю вас. Все прошло замечательно, никто ничего не заметил… Что?!. Нет, не слышала… Хорошо, я сейчас посмотрю… Да, передам…
— Что-о случи-илось? — зевая, осведомляется Философ.
— Ничего, — бурчит любовница. — Спи, я сейчас вернусь.
Тельма выскользывает из-под одеяла и начинает подбирать с пола разбросанное нижнее белье. Выглядит она при этом чрезвычайно соблазнительно. Философ хочет было шлепнуть ее по попке, но почувствовав его поползновения, Тельма стремительно оборачивается. Даже в темноте видно, насколько она серьезна сейчас. Из головы Философа мигом вылетают всякие фривольности. Он понимает, что с такой Тельмей лучше не связываться.
— Что, Россохину худо стало?.. — бурчит он. — Допился, старый крокодил…
Тельма молчит. Вжикает молнией мини-юбки, заправляет подол блузки, вдевает узкие ступни в туфли. На мгновение из освещенного коридора выпадает прямоугольник электрического света, и в комнате опять становится темно. Философ нашаривает на тумбочке сигареты и зажигалку, закуривает, прислушиваясь к немолчному бормотанию дождя за окном. Возвращается Тельма. Ни слова не говоря, идет к телефону, набирает номер.
— Его нет, — докладывает она тому, кто берет трубку на другом конце провода. — Видимо, ушел… Я тоже… Ничего, ничего, что вы… Спокойной ночи.
Тельма кладет трубку, садится рядом с Философом на постель, берет у него сигарету, спрашивает:
— Ты когда заснул?
— Не знаю, трудно сказать.
— Но уже после меня?
— Да.
— Ты ничего не слышал?.. Какого-нибудь скандала, стрельбы… Нет?
— Не-е-ат… — подавляя зевоту, отвечает Философ. — По-моему, все было тихо, мирно…
Тельма, раздавив в пепельнице окурок, встает, зажигает свет, командует:
— Одевайся!
— Э-э… — жмурясь от ослепившего его света, тянет Философ. — Мы что, поедем куда-нибудь, или пойдем?
— Пока пойдем, а там видно будет.
— Кто-нибудь пропал?
— Кажется…
— Россохин?
Тельма не отвечает. Смотрит на любовника с плохо скрываемым сомнением.
«Размышляет, брать ли меня с собой… — думает он. — Боится? Скорее, не хочет впутывать в дела популяции постороннего… Господи, неужели и Тельма работает на них? Времена, видно, настали такие: все работают на кайманов… Даже Россохин крышует их… Хотя ведь этого депутата вполне могут использовать втемную, и он сам того не замечая, позволяет им гнать за городом наркоту… Ну до него-то мне нет никакого дела, а вот что касается Тельмы… А ведь я уже решил было, что она женщина с тайной, но не ожидал,
— Ну, пошли, — говорит он, застегивая брюки. — Я готов!
— Отлично! — откликается Тельма и протягивает ему «ТТ». — Вот, возьми эту штуку.
Философ хмыкает.
— Э-э, подруга, я ж в завязке! — возмущается он. — Не хватало еще пальчики на стволе оставить… Ко всем прочим неприятностям… Может я обойдусь подручными средствами?
— Бери!
— Ладно… — вздыхает Философ. — Патроны есть?
— Нет, патроны не понадобятся…
— Ну да, конечно, можно ведь и рукояткой… — бормочет Философ, засовывая пистолет во внутренний карман пиджака.
Глава 22
Они поднимаются в вестибюль, но прежде, чем выйти на крыльцо, переобуваются и надевают верхнюю одежду. За стойкой обнаруживаются резиновые сапоги и плащи-дождевики. И правильно. Потому что снаружи моросит редкий дождик. Машин у крыльца уже нет. Похоже — вся пьяная гоп-компания укатила. Тельма решительно сворачивает в аллейку между мокрыми кустами и включает фонарик. Двигается она столь стремительно, что Философ едва поспевает следом.
«Видать, в рукопашную придется, ежели без патронов, — вяло размышляет он. — Мало мне шишек… Во всяком случае, сегодня бы не хотелось… Эх, надо было глотнуть перед уходом…»
Шлепая по лужам, они добираются до ограды, а оттуда, через пролом, проникают за территорию санатория. И оказываются в дремучем лесу, который простирается до самого побережья. Слышно, как шумит дождь в невидимых во мгле кронах. Листья не в силах удержать воду и капли срываются, разбиваясь о плечи бредущих во тьме людей. Тропинка, прихотливо петляющая между стволами, ощутимо забирает в гору. Неожиданно Тельма останавливается, как вкопанная — Философ едва не налетает на нее сзади.
— Скоты… — стонет она. — Так я и знала… Изверги… Фашисты…
Она задирает голову скользнув лучом фонарика по силуэту человека, распятого между двумя осинами. Философ всматривается и к его горлу подкатывает тошнотный ком. То, что висит среди стволов, человека напоминает лишь отдаленно. Луч отражается от блестящего округлого, как у осы, сегментированного брюшка, тонкие лапки судорожно скрючены у груди, приплюснутая голова безжизненно болтается, когда осины покачивает ветром, а со спины свисает прозрачный, словно склеенный из слюдяных чешуек плащ.
— Скорее, Граф… — торопит спутника Тельма. — Его надо снять!
— Как я его сниму! — ошеломленно бурчит он. — Тут топор нужен, а не пистолет.
— Это хитрый капкан! Вот здесь зажим, видишь?.. Сунь между зубьями ствол и цепь разомкнется!
Присмотревшись, Философ действительно видит хитроумное устройство, состоящее из металлической цепи, капкана и прочных капроновых шнуров. Видать, «тонкий» брел по тропинке, задел капкан, тот сомкнулся, шнуры захлестнули и вздернули человека-осу между двумя древесными стволами. Видимо, не обошлось без изобретательных «охламонов патлатых» товарища Томуска. Индикатор с излучателем они сделать не умеют, а вот ловушку на чужака — пожалуйста.