Физрук-9: назад в СССР
Шрифт:
— А стрелять по проезжающему автомобилю — это, по-вашему, была попытка договориться?
— Это был нервный срыв. Парней можно понять. Они поставили на «тонкого» капкан, и тот в него попался, а вы его взяли и освободили. Все равно, что забрать из чужого силка жирного зайца. Кстати, вы уже наказали стрелявших. Именно их я поставил охранять Павильон Нимф, в котором, кроме меня, никого не было.
— Намекаете, что покалечив охрану, я окончательно испортил отношения с местной популяцией?
— Даже не знаю, как
— Слушай, Лаар, я таких, как ты, на фронте давил без всякой жалости, могу продолжить и сейчас. Твой разговор с подельниками, который ты вел в санатории, записан на магнитофон, и в случае малейшей угрозы для моей дочери, пленка ляжет на стол начальника городского УКГБ. Так что — не советую становиться у меня на пути. Ни тебе, ни твоим дружкам. Думаешь, Россохин покроет своим депутатским мандатом вашу антисоветскую деятельность?
— Выходит прав был этот засранец, когда говорил, что в соседнем номере кто-то есть… — бормочет завотделом спорта горисполкома. — Ну что ж, философ, ты сам себя приговорил. И этого щенка — тоже.
И он выхватывает из кармана пистолет. В это мгновение яркая вспышка озаряет клубящуюся мглу. Философ слепнет, но все равно бросается на врага, чтобы отобрать у него оружие. Лаар стреляет, но явно, наугад, потому что тоже ослеплен. Философ не столько настигает, сколько натыкается на него, нащупывая руку с пистолетом. Два слепца отчаянно борются, вцепившись друг в друга. И не замечают вертолетного гула, который раздается у них над головами.
Вдруг Лаар издает дикий вопль. Пальцы его, которыми он пытался добраться до глотки своего противника, ослабевают, но и из рук Философа его вырывает какая-то сила. Не удержать. Вопль боли и ужаса раздается уже откуда-то с вышины. Алые пятна перед глазами Философа постепенно бледнеют. Он начинает различать туманные пряди, черную щетину кустов, белые колонны Павильона. Ни Лаара, ни Игоря поблизости нет. Философ обо что-то спотыкается, наклоняется и видит, валяющийся на дорожке немецкий «вальтер» — оружие врага.
Протянув руку к пистолету, Философ отдергивает ее. Мало ли какие «подвиги» числятся за этой машинкой. Выпрямляется и пинком отправляет «вальтер» в канаву. Зрение окончательно возвращается к нему. И он бросается к Павильону Нимф. А вдруг Лаар солгал и Илга все еще находится там? Однако среди колонн пусто. На всякий случай, Философ кричит, надеясь, что кто-нибудь откликнется. Тишина. Девочки здесь нет, и это радует его, но и мальчонка куда-то пропал. Второй раз уже с момента их знакомства.
Рыскать по Болотному острову, когда темнеет уже, занятие бесполезное. И Философ бредет к выходу из парка. По пути он нагоняет процессию калек, которые когда-то были боевиками местной популяции. Увидев своего обидчика, они начинают злобно ворчать, но этим и ограничиваются, добавки получить им не хочется. Философ обгоняет их, проходит по мосту, перепрыгивает через калитку. «Козлик» врача стоит на прежнем месте. А вот внутри него обнаруживается пассажир.
— Вот ты где, мальчик-молния! — говорит Философ.
— Да, — отвечает тот. — Я здесь, а Илга — дома. Я уже позвонил. Говорит, как пришла со школы, так и сидит безвылазно, уроки делает.
— Это хорошо, — бормочет Философ. — Тебя куда отвезти? Домой?
— Если можно, а то мама будет беспокоиться.
— Поехали.
Философ заводит машину. И они катят по вечерним городским улицам.
— Как ты это делаешь? — спрашивает взрослый.
— Что?
— Ну вот эта молния…
— Не знаю, — пожимает пацанчик плечами. — Хочется и вспыхиваю.
— Ладно… А куда делся этот, Лаар, не знаешь?
— Улетел.
— Как это — улетел?
— Его Жнец унес.
— Хочешь сказать, что Жнецы — это не брехня?
— Нет. Мастера, Пастыри, Жнецы — все правда.
— И ты так спокойно говоришь об этом?
— Не-а, не спокойно — радуюсь!
— Чему радуешься?
— Пастыри выведут нас к свету, Мастера — дадут инструменты, Жнецы — оберегут от опасности.
— Звучит, как молитва.
— А вы против молитвы?
— Нет, меня учили молиться с малолетства, но ведь я родился еще до революции, а ты — советский пионер.
— Я — молния!
— Знаю-знаю… Только не вспыхивай, пожалуйста, еще врежемся в столб или собьем кого-нибудь…
— Не буду, — с обыкновенной мальчишеской обидой в голосе произносит Игорь. — Вы же, наверняка, слышали о дискретной логике?
— Слыхать-то слыхал, но… — удивляется такому повороту беседы взрослый. — Причем здесь дискретная логика?
— А вот — причем! — воодушевляется мальчик-молния. — Молитва, с вашей точки зрения, это нормально, потому что вас учили ей с детства. Учили без вашего согласия и желания. И вы считаете это нормальным. А если я пионер, которого никто этому не учил молиться и потому он научился сам, то по-вашему, это ненормально?
— Да Бог с тобой! — вздыхает Философ. — Я не говорю, что это ненормально… Только ведь я молился Богу, а ты — кому молишься? Инсектоморфам?
— И я — Богу! — гордо произносит пионер. — Ведь это он послал ангелов своих, чтобы они очистили мир от скверны…
— Кто — ангелы? — удивляется его собеседник. — Жнецы? Они скорее на чертей похожи.
— А вы видели когда-нибудь ангелов?.. — задает каверзный вопрос Игорь. — Не тех, которые на иконах, а настоящих!
— Ладно, Игорек… — устало бормочет Философ. — Я все равно сейчас, не то что дискретной, самой обычной логике не доступен… Кажется, Лаар меня все-таки успел садануть по затылку, прежде, чем его твой ангел унес в пекло.