Физрук: назад в СССР
Шрифт:
На третий день моей правильной — почти праведной — жизни, меня ждал сюрприз. На моем горизонте снова появился человек, про которого я уже и думать забыл. Он постучал в мою дверь, когда я конспектировал очередное пособие. С карандашом в зубах, мыслями все еще погруженный в педагогическую премудрость, я пошел открывать дверь. За нею стоял… Стропилин! Как всегда весь прикинутый и лощеный, с импортным кожаным портфелем в руке, улыбающийся, как Бельмондо.
— Привет! — сказал он.
— Ну привет! — откликнулся я. — Чего пришел?
— Извиниться за свое идиотское поведение, — сказал он.
— Да я уже и забыл, на чем там у нас с тобой нашла коса на камень…
— Тогда мир?
— Мир!
Он протянул руку, и я пустил его в комнату. Нельзя через порог пожимать руку — примета плохая. Кеша просочился, открыл портфель и вынул из него бутылку бренди. Я вздохнул. Пить мне с ним не хотелось, но и выставить взашей тоже вроде не за что. Не по-людски как-то. Пришлось поставить на стол два стакана и тарелку с яблоками, которые мне вчера подкинула Груня. Просто так — бескорыстно. Обрадованный моей покладистостью, гость бодренько свернул крышечку с импортного пойла и наполнил стаканы наполовину. Чтоб культурненько, значит.
Чокнулись, пригубили. По лицу Стропилина было видно, что не ради извинений он приперся. Не тот человек. Видать нужно ему что-то от меня. Если опять полезет со своей спекуляцией, возьму за шиворот и выброшу. Хорошо, если в дверь, а не во окно. Петюня вон упал, считай — со второго этажа, отделался переломом нижней конечности, да и то не самой главной. И этот цел останется, но дорогу сюда забудет. Похоже, решимость сделать это нарисовалась на моей физиономии, потому что глаза у гостя сделались по-щенячьему грустные.
— Ну да, ты почти угадал, — проговорил он. — По делу я к тебе… но на этот раз не по тому, о котором ты подумал…
— Откуда ты знаешь, о чем я подумал?
— По глазам вижу… Суровый такой комсомольский взгляд, но я ведь тоже ради общей пользы стараюсь…
— Пока что ты стараешься, чтобы меня за спекуляцию упекли…
— Да какая спекуляция! — отмахнулся он. — Общественное поручение.
— Ну смотри, Кеша…
— В рамках подготовки к спартакиаде решено устраивать промежуточные соревнования на уровне дворовых спортивных клубов и школьных секций, примет участие также городская спортивная школа…
— Ну, а я тут причем?
— Понимаешь, у нас в городе по спортивным единоборствам тренеров раз и обчелся… В «Литейщике» Порфирий Силыч — тренер по боксу, а в спортшколе Терентий Георгиевич — по классической борьбе… А самбист да еще и каратист один только ты…
— Только я не тренер, а всего лишь — школьный учитель, к тому же — начинающий…
— Это я понимаю и учитываю! — кивнул Стропилин. — Однако слава бежит впереди и народ хочет видеть тебя в жюри этих промежуточных соревнований.
— Ну хорошо, если надо посижу свадебным генералом… Решать-то все равно будут профессионалы…
— Конечно! — согласился он. — А ты будешь вручать призы победителям.
— Да без проблем!
— Вот и ладненько! — явно повеселел мой собеседник. — Первое соревнование на следующей неделе. Точное время и место я сообщу дополнительно.
— Хорошо!..
— Совсем забыл! — фальшиво спохватился он. — Я же тебе еще кое-что принес…
И он вытащил из портфеля книжку и положил ее передо мною на стол. На обложке было фото двух дерущихся мужиков и заголовок на английском «PRACTICAL KARATE: FUNDAMENTALS» — «ПРАКТИЧЕСКОЕ КАРАТЕ: ОСНОВЫ».
— Вот, досталось по случаю… — гордо произнес гость. — Может, пригодится?
— Спасибо! — искренне поблагодарил я его.
— Ну давай, за твои успехи!
Он снова разлил по стаканам бренди, мы выпили и Кеша отбыл. На удивление, но мне стало легче на душе. И не потому, что Стропилин, наконец, свалил, а от того, что мы с ним вроде как помирились. Не люблю оставлять в тылу нерешенные проблемы, обиженных на меня женщин и вообще — людей, от которых не знаешь, чего ждать. Ссора с однокашником Санька Данилова меня не очень волновала, а вот в той части моей комбинированной души, где еще бродил призрак уроженца Тюмени, тень сожаления оставалась. И вот теперь она рассеялась.
Утром я отправился на работу в прекрасном расположении духа. Мне уже стало понятно, что хочу я того или нет, но по крайней мере, пока совсем избавиться в себе от Александра Даниловича мне не удастся. Да в общем-то и не надо. Зачем мне раздвоение личности? Так что будем уживаться, как хорошие соседи по коммуналке, ну или по общежитию. В учительскую я входил уже совсем своим. Со мною приветливо здоровались, особенно — женская часть коллектива. Из мужиков, я пока что сдружился лишь с трудовиком Курбатовым. С историком Трошиным, которого я схватил в день своего появления за брылья, мы вежливо здоровались, а с немцем Рунге — даже раскланивались.
Лишь с военруком Петровым — смотрели друг на друга словно через прорезь прицела. Однако сегодня все было иначе. Григорий Емельяныч сам подошел ко мне на большой перемене. Вид при этом он имел, словно Наполеон, который еще не знает, что скоро будет драпать из России, потеряв по дороге всю армию. Я догадывался — от чего у него такой вид: ведь это с ним меня перепутала биологичка, когда я ей позвонил. Ну что ж, пользуйся, пока я добрый. Он был настолько упоен своей пирровой победой, что снизошел до того, чтобы обратиться ко мне по имени-отчеству:
— Александр Сергеевич, можно вас на пару слов?
— Извольте! — столь же культурненько ответил я.
— Пал Палыч сказал мне, что вы планируете поход на выходные?
— Да, Григорий Емельянович.
— Насколько я понимаю, на местности вы не ориентируетесь?
— Да, это вы верно заметили.
— В таком случае, можете на меня рассчитывать, — величаво известил меня собеседник. — С меня — палатки и прочий инвентарь и маршрут. С вас — дисциплина. По крайней мере — среди мужской части участников.