Флаг миноносца
Шрифт:
— На тебе кралю! Не куришь, так хоть глазами поласкайся. Знаешь пословицу: «Закуривай, курячи. Кто не курит — блох ищи!»
Лавриненко отшвырнул коробок, но и тут Косотруб не оставил его в покое:
— Ты куда кинул, «преподобный»? Сейчас немцы увидят в стереотрубу и скажут: «Васисдас — химмельарш? Ахтунг панцерн — щи да квас!» По-ихнему это значит: «Кто тут нашими сигаретами кидается? Наверно, „преподобный“ Лавриненко». Они ж не знают, что ты некурящий, да как шарахнут из миномёта!
— Хватит, Валерка! — сказал Сомин. — Что ты к нему привязался?
Разведчик попрощался. Группу Земскова отзывали в расположение полка, в Каштановую
— Так не забудьте! — напомнил Валерка: — Сразу за речкой — немцы. Не суйтесь туда.
Он пожал руку каждому, в том числе и Лавриненко, и снова пополз в кукурузу. Чёрные ленточки извивались среди бледно-жёлтых стеблей.
5. КОНЕЦ «ПРЕПОДОБНОГО»
Нежаркий осенний день тянулся бесконечно. Никто не отходил от орудия. От командира дивизиона не поступало никаких распоряжений. Вероятно, дивизион был задержан по каким-то причинам общевойсковым командиром.
Бойцы не ели до самого вечера. Какая уж тут готовка? Когда солнце село, Тютькин отправился по воду к ручью, о котором говорил Косотруб. Скоро он возвратился с полным ведром.
— Там, у самой речки, снаряд попал в блиндаж, всех побило! — рассказывал Тютькин, разливая в котелки холодную ключевую воду. — Речушка такая, что курица перейдёт, а по той стороне никого не видать. Немецкие траншеи за обратным скатом.
— Наверно, дадим ещё залп и уйдём отсюда, — сказал Писарчук, — а пока неплохо бы поесть. Как, командир?
Белкин вопросительно посмотрел на Сомина. Тот разрешил взять несколько банок из «НЗ». Консервы вскрыли штыком. Белкин аккуратно разделил мясо на девять частей. Но поесть не пришлось. Снова начался ураганный обстрел. И опять, как в прошлый раз, снаряды летели через головы Сомина и его бойцов и рвались далеко сзади, в районе вчерашней огневой позиции. Такой обстрел не мог причинить никакого вреда, но вскоре в грохоте разрывов Сомин явственно различил близкие автоматные очереди с тыла.
— Неужели обошли? Валерка как в воду глядел, — сказал Тютькин, — паршиво получается!
— Вот тебе, зараза, твой хататут! — огрызнулся Лавриненко. Его жёлтые зубы стучали от страха. — Теперь все накроемся, господи спаси! Перенесут огонь на нас, а сзади — немцы…
— Заткнись! — прикрикнул на него Белкин.
Лавриненко, скорчившись, полез в аппарель орудия, замаскированную ветвями. Положение действительно казалось незавидным.
Сомин подозвал Белкина:
— Сейчас могут появиться с фронта, от речки. Остаёшься на орудии с пятью людьми. Приготовить гранаты. Садись за штурвал сам. Нулевые установки. В случае чего — лупи осколочно-трассирующим, а я возьму Ваню Гришина и ещё двоих, посмотрю, что делается в тылу. В случае надобности — прикрою.
Белкин кивнул головой:
— Есть! Гришин, Писарчук, Лавриненко — к младшему лейтенанту!
Лавриненко не отзывался.
— Куда черт понёс «преподобного»? — негодовал Белкин.
— Он только что сказал, что идёт в гальюн, — невозмутимо сообщил Писарчук, заворачивая в лопух свою порцию консервов.
Пока шарили по кустам, артогонь усилился. Сзади, там, где стояла батарея Баканова, разорвалось несколько гранат. Лавриненко не появлялся.
— Пошли! — сказал Сомин.
Когда они добрались до батареи Баканова, там все уже было кончено. Санинструктор перевязывал раненого. На поляне, неподалёку от боевых машин, лежало несколько трупов немецких солдат в маскхалатах. Шацкий без фуражки, всклокоченный, в изодранной в клочья окровавленной
Из кустов вышли командир дивизиона Николаев, его замполит Барановский и несколько матросов. Барановский — в недавнем прошлом преподаватель политэкономии из Таганрога — был призван во флот в первые дни войны. Он не успел ещё освоиться с работой на плавучей базе подводных лодок, как его перевели во флотскую газету. Оттуда он сам попросился на фронт и получил назначение в полк Арсеньева. В глубине души Барановский все время опасался, что в случае встречи с врагом лицом к лицу он окажется не на высоте. Артобстрел и бомбёжка были делом привычным, но штык, граната, рукопашная схватка?.. Он плохо представлял себе это. К тому же без очков Барановский видел плохо, а очки, как известно, вещь не очень приспособленная для условий военного времени. Но все оказалось очень просто. Барановский даже не успел сообразить, что он попал в ту самую рукопашную схватку, которой опасался. Он командовал, стрелял из пистолета, бросался на землю, когда невдалеке падала граната. И самому ему казалось, что это не он — политработник Барановский — организовал окружение и истребление прорвавшейся немецкой разведки, а все произошло само собой. Очки, правда, сохранить не удалось.
— Вот сволочи! — сказал Николаев. — К самой ОП подобрались. У тебя все в порядке, Сомин?
— В порядке, товарищ старший лейтенант.
Он решил пока не говорить об исчезновении Лавриненко. Отыщется «преподобный». Забрался в какую-нибудь дыру, а когда всё успокоится — вылезет на свет.
Барановский, ещё не остывший после неожиданного боя, смотрел на убитых немцев выпуклыми близорукими глазами. В руках он держал разбитые очки.
— Здорово! — похвалил его Николаев. — По-морскому! Пока я добежал от КП, ты уже все здесь ликвиднул.
— Шацкий — молодец, — смущённо улыбнулся замполит, — на него навалилось четверо. Как он их раскидал — не понимаю!
Артобстрел прекратился, но справа доносились винтовочные выстрелы. Николаев перезарядил пистолет:
— Это, наверно, те двое, что драпанули от нас. А ну, пошли! Барановский, остаёшься за меня. А ты, Сомин, сходи на твоё второе орудие. Оно на самом передке. Если будут пытаться уйти через речку — увидишь. Смотри — не выпускай!
Отправив Гришина к его машине, Сомин пошёл с Писарчуком на второе орудие. Пригибаясь среди низких кустов, они добежали за несколько минут. В тылу стучали автоматы. «Ну, теперь Николаев их не выпустит», — подумал Сомин. На втором орудии все было в порядке. Сомин взобрался на платформу, чтобы проверить, как работает новый коллиматор, поставленный накануне взамен повреждённого осколком. Мысль о Лавриненко не шла у него из головы. «Все-таки следовало доложить командиру дивизиона! Вот вернусь на первое орудие, — решил Сомин, — если Лавриненко все ещё нет — немедленно сообщу Николаеву».
Рассматривая через коллиматор кусты у ручья, он давал приказания прицельным. Те изменяли установки, как при ведении огня по движущейся цели. Перекрестие смещалось, потом снова возвращалось на разлапистый куст, который Сомин избрал для проверки наводки. Вдруг его внимание привлёк не воображаемый, а действительно движущийся предмет. Что-то круглое зеленоватого цвета юркнуло в куст. Сомин встал из-за штурвала и поднёс к глазам бинокль. Он увидел, что из куста вылез человек. Человек полз на четвереньках по направлению к ручью, волоча за лямку полный вещмешок. Это и был предмет, замеченный Соминым.