Флаг миноносца
Шрифт:
— Земсков зарвался. А тут ещё старик Поливанов своим орденом прибавил ему спеси. Скоро вам придётся все ваши действия согласовывать со старшим лейтенантом, виноват, капитаном Земсковым.
— У Земскова были, вероятно, веские причины, чтобы… — начал Ропак, но командир полка так взглянул на него, что фраза осталась незаконченной.
— Где мы, товарищ Ропак, — спросил Будаков, — в штабе действующей части или на профсоюзном собрании?
Арсеньев с трудом сдерживал себя. Стоя спиной к двери, капитан 3 ранга отчётливо приказал, делая ударение на каждом слове:
— Первая батарея,
Все присутствующие невольно сделали движение вперёд, увидев что-то за спиной Арсеньева. Он обернулся. На пороге, у бесшумно открывшейся двери, стоял Земсков. Он кратко доложил о своём прибытии.
Арсеньев заложил руки за спину, стиснул папиросу в углу рта. Земсков стоял, вытянувшись, как в строю, выдерживая взгляд немигающих глаз командира полка. Так продолжалось несколько секунд. Арсеньев первым отвёл глаза. Он опустился на обрубок, заменяющий стул, вполоборота к Земскову:
— Вызовите первый дивизион. Почему не докладывают о выполнении моего приказания?
— Товарищ капитан третьего ранга, ваш приказ не выполнен из-за меня. Я задержал залп, имея серьёзные причины. Я предполагаю…
Арсеньев грозно надвинулся на него:
— Офицер должен знать, а не предполагать. Для отмены приказа вышестоящего начальника есть только одна причина.
— Когда это приказание является преступным, — услужливо подсказал Будаков. — Вы считаете, что командир полка отдал преступное приказание обстрелять немецкие позиции?
— Товарищ капитан третьего ранга, разрешите ответить? — Земсков понимал, что с ним говорят сугубо официально, и не хотел ни на волос отступать от установленной формы.
Арсеньев кивнул:
— Говорите.
— Подполковник Будаков принял негодные снаряды, которые взрываются, не слетая с направляющих.
Будаков вскочил. От его обходительности и спокойствия не осталось и следа. Кровь бросилась ему в лицо, усы топорщились, под левым глазом заметно дрожала какая-то жилка.
— Да как вы смеете!
Командир полка сделал ему знак рукой. Будаков, тяжело отдуваясь и держась рукой за сердце, уселся за свой стол. Арсеньев подошёл вплотную к Земскову:
— Я буду с вами говорить ровно через час. Можете быть свободны.
Арсеньев хотел поговорить с Будаковым наедине, дождаться Николаева и Шацкого, узнать о результатах залпа, а главное успокоиться. Он был рад, что не позволил себе никаких резкостей, но чувствовал, что может потерять власть над собой, если Земсков не уйдёт немедленно. Но Земсков не уходил.
— Как ПНШ-2 [3] я считал своим долгом… — снова начал он.
— Приказом командира полка начальником разведки назначен гвардии капитан Ермольченко. Может быть, вы отмените и этот приказ? — спросил Будаков.
Ермольченко чувствовал себя крайне смущённым. Земскова он видел впервые, но много слышал о нем в полку и даже в опергруппе. Как любой беспристрастный человек, он понимал, что Земсков не виноват, что следует спокойно разобраться во всем. Но командир полка был неспособен сейчас объективно разобраться. В этот момент ему действительно
4
Где ты это достал? (нем.)
— Выйдите все! — сказал он. — Все, кроме начальника штаба.
Донёсся рёв стреляющей батареи. Арсеньев, несмотря на свой гнев, уловил привычным ухом в этом неясном шуме, повторенном горным эхом, нечто такое, что заставило его схватить трубку полевого телефона. Он подержал её в руке и снова положил на стол. Телефонист сам вызвал первый дивизион и доложил, что Николаев уже отбыл в штаб полка.
Земсков продолжал стоять у дверей.
— Вы слышали, капитан? — спросил Будаков. — Командир полка будет говорить с вами через час.
— Командир полка может отдать меня под суд, но я выскажу своё мнение о вас немедленно. Именно ваши действия — преступны. И вы за них ответите.
— Можете быть свободны, — сказал Арсеньев.
Земсков чётко повернулся через левое плечо и вышел. Спустя несколько минут в штаб вбежал Николаев. С трудом переводя дыхание, он сказал:
— В первой батарее — разрыв снаряда на спарках. Шацкий ранен. Он отослал всех от машины и стрелял сам, сидя в кабине.
Тем временем Земсков шёл по присыпанным снегом окаменевшим неровностям дороги. В ушах его звучала фраза Арсеньева: «Можете быть свободны». Теперь она означала не только разрешение уйти, обычное в военном обиходе, но и другое. «Неужели я больше не нужен? — спрашивал себя Земсков. — Я совершил преступление. На моем месте есть уже другой офицер. Вот — долгожданное возвращение в часть…» — он встряхнул головой. «Нет, я прав. Притащу сюда этого хорька Сивца. Эх, был бы Яновский!» — Он посмотрел на часы. «В моем распоряжении пятьдесят пять минут. Надо найти Сомина. Другая встреча будет после разговора с Арсеньевым».
Зенитную батарею Земсков нашёл быстро. Сейчас здесь было уже не два, а четыре автоматических орудия. Артиллеристы окружили своего бывшего командира. Все они были рады ему, поздравляли с возвращением, с орденом, с новым званием. Белкин побежал разыскивать Сомина. Через несколько минут они вернулись вдвоём. Земсков хотел обнять друга, но Сомин протянул ему руку:
— Здравствуй, Андрей. Как нога?
— Ты что, болен? — спросил Земсков. Он не мог понять странной холодности Сомина. — Что с тобой, Володя?
— Да ничего, — Сомин натянуто улыбнулся. — Пойдём в мою хату, выпьем с дороги.
— А ты давно стал выпивать сверх положенных ста грамм? — Земсков уже ясно чувствовал отчуждённость Сомина. «Что с ним произошло за это время?»
Идти в гости к Сомину Земсков отказался. Сомин не стал его удерживать, только спросил:
— Пистолет сейчас возьмёшь?
— Носи! — махнул рукой уже на ходу Земсков. — Может быть, он мне вообще уже не пригодится.
Теперь на душе у Земскова было совсем горько. Самое трудное для него надвигалось со всех сторон: он здесь не нужен. Земсков снова направился в станицу. Переходя дорогу, он увидел на дверях одного из обшарпанных домиков красный крест.